Ночевали мы с Жозом на Морвокзале, из-за которого, в общем, все это и началось. Тут тоже победа полная: народ ночевал теперь абсолютно свободно, я бы сказал, чересчур – даже лежа на батареях. Нам, фактическим освободителям, нашли местечко только лишь в туалете, в углу, на кафеле, на полу. Гримасы свободы.
Спалось не особенно сладко, душили запахи – и мысли. Конечно, не все произошло так, как мечталось, хотя все сбылось. Но как-то не думал я, что окажусь тут в такой роли… В какой?! Дождя, естественно, не было – даже вода в туалете прекратилась. Лежи уж на завоеванном месте, а то и это займут! По-братски расстелив обои, мы задремали. Но кое-что отвлекало! Не то, что вы думаете,
– это-то как раз естественно тут. Странно другое – тоже веяние времени, жесткое коммерческое использование площадей, – по-нашему, по-капиталистически, даже в уборной теперь стояли игровые автоматы, у стенки, свободной от писсуаров. И автоматы эти, что удивительно, вызывали ажиотаж значительно больший, чем те, что были в зале ожидания, – какие-то коммерческие тонкости…
Люди ерзали на маленьких стульчиках, лупили по клавишам, зыркали на экране. Там открывались карты: тройки, семерки, дамы.
Мы с Жозом ворочались. Конечно, можно было заночевать в степи, но – за что боролись?
– …Мимо! Семен, у тебя сколько?
– Девяносто. А у тебя?
– Сто десять!
– Да. Похоже, тут нечего больше ловить.
Что интересно, эта пагубная страсть охомутала людей самых разных: и зачуханного интеллигента, и вальяжного бизнесмена, и стриженого амбала.
– Ну что… пошли, что ли?
– Мне некуда отсюда идти!
Интересное признание из уст вальяжного бизнесмена!
– Говорили, тут можно еще!
– Кто говорил-то?
– Кто – кто! Ерема, кто же еще!
– Так где же он, сученыш!
– …Обещал.
Разговор про Ерему возобновлялся каждые пять минут. Какой же он,
Ерема? Я уже не замечал неудобств. Когда-то я и сам блистал в этой отрасли – но потом, тщеславно возомнив себя литератором, отказался от этой малины ради Буквы. И чего достиг?
– Так где же он? – общий стон.
К сожалению, не обо мне. Все они, попавшие в одну беду, жадно ждали какого-то Ерему, а он все не шел. В моем распаленном воображении он представлялся уже высоколобым интеллектуалом, сияющим гением… И, видно, кичась своим величием, он пренебрегал нами, не шел к нам…
– Ну, Ерема! Ты даешь!
– Наконец-то!
Я протирал глаза кулаками – хотя на кафельном полу уснуть было трудно. Да-а-а-а! Явившись наконец, Ерема оказался изможденным, оборванным подростком лет двенадцати, явно детдомовского вида.
Кочковатая, криво постриженная голова в пятнах зеленки, тонкие бледные руки торчат из тесной мятой курточки. Жидкие отечественные джинсы с вьющимися на обшлаге нитками. Однако величия его это не умаляло – наоборот, небрежность в одежде лишь подчеркивала его величие.
– Ерема! Глянь! – заскулили все наперебой.
Затягиваясь поганым чинариком, он неторопливо приблизился.
Скучая, глянул на крайний автомат.
– Этот оставь. Пусто.
– Ну как же! – взвыл респектабельный бизнесмен. – Я же в тюрягу пойду! Я же думал…
– Иди, – произнес безжалостный виртуоз, уже приглядываясь к следующему автомату. Стукнул по клавише. – Тут половить можно.
Зачуханный интеллигент расцвел.
– Много не наловишь, – припечатал Ерема.
Но тот все равно сиял, тряс костлявую Еремину руку.
– Пусто, – проговорил Ерема, чуть глянув на следующий экранчик.
– Ерема! Ну погоди! Куда ж ты?
Этот юный Моцарт, похитивший у меня инструмент, когда-то рабски покорный мне, вызывал у меня восторг – и жгучую зависть: ни в одном деле я его славы не достиг!
К тому же за нами, кажется, пришли.
– Встать! – прогремело над нами.
– О! – Жоз поднял голову. – Вдруг откуда ни возьмись…
Мы кинулись к выходу, но и там нас ждали. Меня жестко отбили, как бильярдный шар, а Жоз – прорвался.
– Лови! – Высоко под потолком я кинул ему рулон обоев.
Пусть они долетят.
– Ты, Серж, не лютуй особенно-то! – посоветовал Петр.
Лысый Серж усмехнулся. И я сразу его вспомнил, хотя десять лет прошло с нашей встречи: Серж как раз был злой следователь, а
Петр – тот добрый.
– Возьми… может, пригодится. – Заботливый Петр протянул ему мой
“терновый венец”.
– Кто же мне даст в наши дни особенно-то лютовать? – произнес
Серж, и усмешка его ох как мне не понравилась. У него небось тоже “имиджмейкеры” уже наготове. – Поведение в общественном месте… с особым цинизмом… это еще не расстрел! – приободрил меня
Серж. – Ну ладно… пошли. Там тебя один старый друг заждался.
Сердце екнуло. “Старый друг”? Неужели Жоза повязали? Но это не означает – “заждался”. Кореец? Обрадовался: может, несколько моих строк на корейский переведет?.. Нет, оптимизм твой неизлечим! – понял я, пока шли мы по глухому коридору. Навряд ли… Так кто же тогда, лицемерно себя спрашивал, хотя уже, в общем, догадывался кто.
Затхлая камера. С нижней шконки (так называется в тюрьмах приспособление для сна) свисала мощная голая рука с буквами.
– Ну что, совсем уже забыл Геру?
– …Н-нет.
Гера, сонно щурясь, уселся на шконке, злобно глядел на Сержа.
– Ты что вообще лепишь? Я тебе велел его посадить, – кивнул на меня, – а ты что же? Меня сюда? Совсем, что ли?
– А это чтобы вам беседовать было сподручнее! – Серж улыбнулся.
– А за тебя, Гера, отдельно заплачено! Кстати, – он повернулся ко мне, – что там у вас творится? Где транш?
– Вот тебе транш! – Гера мощной рукой врезал Сержу.
Тот отлетел в угол камеры, сполз по стенке, но повел себя, в общем-то, миролюбиво, пробормотав только:
– Ты не очень-то.
– Ладно… иди. – Гера выхватил у него из рук мою “плащаницу с терниями”, кинул на шконку, повернулся ко мне. Серж вышел, обиженно сморкаясь.
– Ну что… будешь работать на меня? – спросил Гера задумчиво.
– Н-нет.
– Зря! Нам сейчас хорошие люди во как нужны!
– Зачем?!
– …Тайна, понял?
– Нет. Не могу.
– Брезгуешь?
– Нет! Просто… меня телемагнат перекупил. Вот.
– Врешь, сука! Тебя невозможно купить!.. И знаешь почему?
– …Почему?
– Потому что ты ни хрена не стоишь!
– Вот видишь? – обрадовался я. – Так зачем я тебе?
– …А чтоб было! – Гера взял со шконки полотенце, несколько раз
“выстрелил” им, растянув в своих лапах. – Ничего, что с колючками?
– …Но должен же быть какой-то прогресс! – сказал я.
– Вот. Люблю тебя за это, – проговорил он и, опустив полотенце в унитаз, повернул “барашек”. Вытащил, стряхнул.
– А помнишь… у тебя друг был… Где он? – спросил я дрожащим голосом.
– В могиле, – равнодушно ответил Гера. – А с тобой мы поднимемся
– ого-го! Ну… делать? – Он бережно поднес полотенце к лицу, как заботливый парикмахер подносит компресс…
Кто-то глупо сказал, что второй раз трагедия повторяется в виде фарса. Нет, я глядел в тухлые его глазки: к фарсу он явно не способен. Да, в тот раз Гера был исполнителем, исполнял чужой и даже вынужденный заказ, а теперь он сам и исполнитель, и заказчик “проекта” – так что сделает от души!
– Чужие слова на тебя не действуют – ты свои только слышишь! Так что мы более надежный способ испробуем! – Он стал затягивать на моем лице полотенце. – Ну… пойдешь с нами? – Чуть-чуть ослабил.
– Куда?! – страстно промычал я.
Гера, устыдившись минутной своей слабости, стянул так, что хрящи захрустели.
– Ладно, – пробормотал он. – Ты сперва испекись маленько… А потом погутарим.
Исчез в наступившем мраке.
Стала сдавливать боль. Вспомни, чем ты спасался тогда? Буквами, чем же еще? Чем же еще ты можешь спасаться?!. Умыцкий.
Бульдоцкий. Максим Канистров. Мамкер. Валерий По! Все, оказывается, тут остались в моей, хоть и уменьшенной, голове.
…Блукаев. Гунун. Ядоха. Горпеня… Все со мной тут… Не бросили друга! Слезы изнутри обмочили полотенце: по горячей температуре их определил.
Мистер Дутс. Нафталахов. Цвиримба! Все тут! Бжхва. Ущельев.
Хватит ли до рассвета?
Узеев, Пужной, Мхбрах! Граф Поскотини. Ресничко… Гниюшкин…
Все, боль распугала всех! Разбежались.
Зато главный друг тут.
– Ну как ты чувствуешь себя? – заботливый вопрос Геры.
– Ничего. Нормально.
– Если что будет нужно – ты скажи.
– Обязательно.
Маша Котофеева пришла, своею лаской обдала. Ротмистр Полотенцев,
Кьерк-Егоров. Успрыгин. Вольноплясов. Сферидзе.
– Выходи.
– Минутку…
Успрау, Закивак, Иван Мертвецовский (чуть-чур-чур), Аркадий Бац.
Леня Швах и Максим Свинк (эти у меня математики), Двусмертян,
Клеенкина…
– Выходишь или нет?
– Иду. Извините… не вижу ничего.
– Пора уж знать на ощупь! – реплика Сержа.
И – запах моря! И резкий, я бы сказал, показательный срыв
“лицевой обмотки” с хари… могли бы помедленнее, помягчей – но не так эффектно!
