— Прошу тебя.
— Говорю — нет.
— Сделай это для меня. Пойми: тебя приглашает мама… Ты, пожалуй, согласен со мной, что этот ее жест нам надо уважать…
(Незадолго до этого дня мама за завтраком, к моему удивлению, сказала, что если я хочу, то могу пригласить Оливера.)
Однако Оливер все время отрицательно качает головой.
— Оливер, ну пожалуйста!
— О боже, хорошо! — наконец восклицает он. — Я когда-нибудь от твоей семейки спячу!
— Спасибо за понимание. Приходи в семь.
— Okay, at seven, — говорит Оливер. — В семь пополудни…
5
Он приходит вовремя; без галстука, но в костюме и полуботинках. Из портфеля вынимает три бутылки белого муската и Историю США, которую за день до этого взял на время у Губерта. Бегло целует меня, мама подставляет ему щеку. Потом он открывает книгу на странице, которую заложил дома.
— В 1607 году приблизительно сто членов секты английских религиозных фанатиков, именующих себя сепаратистами, бежали от преследований Якова I и англиканской церкви в Голландию, — наставляет он нас, не вдаваясь в подробности. — Оттуда в 1620 году они переправились в Америку, где основали колонию Плимут. Страдали от голода и болезней.
— Поставь вино в холодильник, — говорит мама.
— Весной 1621 года колонисты встречаются с индейцем по имени Скванто, который учит их выращивать кукурузу, — увлеченно продолжает Оливер. — Благодаря этому осенью они собирают прекрасный урожай и по этому поводу вместе с местными индейцами устраивают праздник урожая, который позже был назван Днем благодарения.
Он отрывает глаза от книги и с победным видом глядит на нас.
— Поучительно, — говорит мама и, открыв духовку, смотрит на индюка.
— Я только к тому, чтобы стало ясно, — с пафосом говорит Оливер, указывая на торжественно накрытый стол, — чтобы наконец было понятно, какая это полная лабуда.
Я уже говорила, что бывают минуты, когда Оливер действует мне на нервы, и сейчас одна из них. Волнуюсь, как мама поведет себя, но она лишь посмеивается.
— Вымой руки, Оливер и поди помешай картофельное пюре, — спокойно говорит она.
И Оливер послушно идет.
Бывают минуты, когда я по-настоящему его люблю.
Лаура мечтает познать high society — Лазеры и перепелиные яйца — Скандальное открытие 1
— С меня хватит, — с притворным укором говорю Оливеру в начале декабря.
Я лежу на боку, свернувшись клубочком, и упираюсь голой попкой в его межножье.
— Я сплю с тобой уже три месяца практически через день, но ты не взял меня еще ни на одну презентацию новых духов Estée Lauder, где я могла бы познакомиться с Павлом Зедничком или Магуленой Бочановой…
Я бросаю на него косые взгляды. Он улыбается.
— Я уже подумываю, есть ли смысл вообще на тебя тратить время, — грустно говорю я. — В качестве трамплина в high society ты гроша ломаного не стоишь.
— Тебе достаточно сказать. Будет Рождество — возьму тебя на предрождественские тусовки стольких мерзопакостных фирм, что ты потом на коленях будешь умолять меня оставить тебя дома…
— Для начала и одной хватит, — уточняю я. — Выберешь какую-нибудь?
Наконец до Оливера доходит, что я говорю серьезно. Вид у него отнюдь не восторженный.
— Ненавижу все это, — защищается он. — Без крайней надобности я никогда туда не хожу. Не понимаю, почему кому-то хочется по доброй воле лезть в этот тусовочный кошмар?
— Хотя бы один раз стоит на это посмотреть…
— Хорошо, будь по-твоему, — сдается Оливер.
Он поворачивает меня на спину и начинает медленно гладить мне грудь. Мои соски мгновенно реагируют.
— А это что? — говорит он.
2
Он берет меня на вечеринку известной международной фирмы с представительством в Праге; состоится она в каком-то большущем танцевальном клубе, в котором я еще никогда не была. У входа толпится масса людей, а тремя ступеньками выше стоит неумолимого вида охрана. Мы продираемся вперед, но бритоголовый молодой человек в темном костюме и галстуке останавливает нас взглядом. Оливер предъявляет приглашение; молодой человек отходит в сторону и молча пропускает нас.
В клубе два этажа и несколько подиумов; музыка вездесущая, громкая, но, к счастью, пока не оглушительная. Всюду царит полумрак, а в одном зале и вовсе кромешная тьма; откуда-то с потолка выстреливают лазерные лучи. Воздух тяжелый, душный, накуренный, то и дело улавливаю ароматы дорогих духов (некоторые узнаю: Clinique Happy, Kenzo и Oblique от Givenchy). С испугом осознаю, что одна из девушек, мимо которой мы проходим по пути из гардероба, по пояс голая, но, пожалуй, я единственная обратила на это внимание. Кто-то по-дружески приветствует Оливера, но, прежде чем я успеваю обернуться, этот человек исчезает. Я беру Оливера за руку, и он увлекает меня в глубины клуба. Вид у него ироничный, если не высокомерный, но я чувствую, что он тоже не в своей тарелке. Несколько молодых людей подчеркнуто вежливо кивают Оливеру, но при этом я подчас замечаю, что его вельветовые штаны и застиранная черная рубашка среди всех этих фирменных мужских костюмов вызывают явно насмешливые взгляды. Чувствую, что и моя слишком консервативная одежда не соответствует царящей здесь обстановке. Злит меня и то, что я никак не могу нормально сориентироваться в этом здании. Помещения, которые мы проходим, в основном неправильной формы и странно расчленены; в каждом — бар, около которого вьется длинная очередь. На ходу ищу глазами туалеты, но ничего подобного не вижу. За исключением одной известной топ-модели пока ни одной знакомой личности. В следующем зале — большой экран, на котором быстро мелькают какие-то цветные картинки. Столкнувшись с кем-то, извиняюсь. Оливер вдруг останавливается, наклоняется и целует в щеку молодую, довольно красивую девушку в обтягивающих черных брюках и серебристом топике с плиссировкой; жду, что он представит меня, но девушка исчезает. Оливер подталкивает меня вперед.
— Блудичка… — сообщает он мне скороговоркой.
— Та, аннулированная? — шепчу я.
Оливер кивает. Чувствую легкий прилив ревности, но тут же меня ослепляет вспышка: кого-то снимают. Когда мужчина, которого фотографируют, оборачивается к нам, припоминаю, что видеда его по телевизору, но имени не помню. Тем не менее эта особа вызывает интерес окружающих, в орбиту которого на мгновение попадаем и мы с Оливером. Мое чувство непричастности ко всему происходящему еще больше усиливается. Но все остальные выглядят вполне естественно: они стоят или сидят на итальянских кожаных табуреточках Natuzzi, курят, громко острят, потягивают коктейли и маленькими вилочками с маленьких тарелочек (не представляю, где они их взяли, ибо нигде никакого буфета я не видела…) накалывают яства, большинство которых я никогда не ела: заячий паштет, перепелиные яйца и даже (по утверждению Оливера) трюфели.
— Приветствую тебя в виртуальном мире, — роняет Оливер. — Все, что ты здесь видишь, не настоящее.
Он наслаждается моей растерянностью.
— В таком случае мне нужно выпить, — отвечаю я, осторожно оглядываясь.
У меня совершенно застыла шея.
— Наконец-то слышу разумное слово, — говорит Оливер, и мы становимся в очередь за настоящим шампанским.
3
Спустя примерно час я уже чувствую приятное опьянение: освобождаюсь от некоторой скованности, лучше слышу музыку и, не стыдясь, кручу бедрами.
И уже улыбаюсь. Лица людей становятся более дружественными, чем прежде.
— Чудесная перемена, — радуется, глядя на меня, Оливер.
Он расстегивает пуговицу у меня на блузке, открывает вырез и удовлетворенно смотрит на мой изменившийся вид.
— Сейчас приду, — говорит он минутой позже.
4
Его нет почти полчаса. Я оглядываюсь по сторонам, но нигде не вижу его. Двое мужчин чуть ли не одновременно заговаривают со мной по-английски, я не понимаю их и, лишь улыбаясь, киваю головой. На меня нисходит веселое равнодушие, но вместе с тем растет и какое-то странное беспокойство.
Иду искать Оливера. У меня кружится голова. Я все время натыкаюсь на новые, прежде не замеченные темные уголки.
В одном из них Оливер целуется с девушкой в серебристом топике.
Они замечают меня. Сначала Оливер, потом девушка. Она улыбается. Оливер, кусая губы, запрокидывает голову. Я поворачиваюсь и бегу прочь. Оливер что-то кричит мне, но я не останавливаюсь, не оборачиваюсь. Наталкиваясь на людей, ищу выход. Пальто оставляю в гардеробе. Наконец я на улице. Страшно холодно, но, по счастью, прямо перед входом стоят несколько такси. Дверь самого ближайшего я открываю так резко, что водитель вздрагивает.
— В Богнице! — говорю непривычно повелительным тоном. — И побыстрее!
Прага, 21 марта 2000
Дорогая Лаура!
Письмо, которое вы послали мне, как говорится, дошло в целости и сохранности.
