После стольких часов мрака я наконец увидел огонь. Фонарь стоял рядом с железнодорожным переездом. Взглянув на телеграфный столб, похожий на тонкое, готовое рухнуть дерево, мы затаили дыхание. Это была всего-навсего одинокая электрическая лампочка, но нам она показалась яркой и величественной, как солнце. В её свете наша компания имела весьма плачевный вид. Вдалеке виднелось бетонное крытое шифером здание с большой трубой, похожее на завод.
Мы двинулись по пыльной дороге. Наши коляски замерли у главного входа. Здание окружал высокий бетонный забор. Зелёные металлические ворота были закрыты. Сбоку помещалась узкая, на одного человека, калитка. Она был открыта. Ньем выбрался из коляски и подошёл ко мне:
— Наконец-то приехали. Подождите, пожалуйста, здесь. Дзуон сейчас переговорит, с кем нужно.
После этих слов Ньем опять потребовал у меня деньги. Сказал, что они понадобятся при переговорах. Скорчил недовольную мину и серьезным тоном сказал: «У нас ведь нет предварительной договорённости!» Ньем сунул купюру в брючный карман и тихо сказал что-то Дзуон. Потом они вместе исчезли во дворе. Немного позже туда же ушла и Ха.
Я заглянул во двор через калитку. Трёхэтажное здание, похоже бывшее некогда белым, теперь обрело сероватый оттенок. Оно было выстроено в форме каре. Во дворе зеленел газон, рядом с ним виднелись теннисный корт и баскетбольная площадка. Там и сям зияли какие-то ямы и рытвины, земля будто растрескалась. Во дворе не было ни единой живой души. Недалеко от корта зеленели густые сосны. В отдалении возвышалось хлебное дерево метров двадцать в высоту, его овальные жёлтые плоды висели не на ветках, а росли непосредственно на стволе, как бы пробиваясь изнутри. Огромные плоды, которые едва можно обхватить руками. Местами плоды образовывали гроздья. Отсюда было не разглядеть, но я знал, что кожура плодов хлебного дерева должна быть покрыта множеством наростов, похожих на женские соски. В полутьме плоды расплывались жёлтыми пятнами, и казалось, что это — детеныши дерева. Некоторые из них, похоже, вот-вот упадут.
Совсем рядом с хлебным деревом был пруд. Ствол изгибался в сторону пруда, поэтому если бы похожий на младенца плод в темноте вдруг оторвался, то в мгновенье ока ушел бы на дно — никто бы и не заметил. Чёрная поверхность воды притягивала к себе плоды, как магнитное поле. Вокруг пруда росли цветы, даже ночью было отчетливо видно, какие они синие.
Тут во дворе появилась длинноволосая Ха. Что она делает? Внимательно вглядываясь во что-то, она энергично размахивала руками — вверх-вниз, потом в стороны. Казалось, она что-то черпает ладонями. Волосы развевались по ветру, вот-вот зацепятся за ветки хлебного дерева. Иногда она складывала ладони вместе. Поскольку ветки дерева закрывали от меня худенькую фигурку Ха, мне было непонятно, что это она вытворяет. Но в её движениях было что-то жутковатое.
Увлекшись наблюдением за Ха, я даже не заметил, что у забора, справа от главного входа на территорию, стоит какое-то странное здание. Оно отличалось от прочих длинных трехэтажных строений, слепленных по одному шаблону, и формой, и особенной атмосферой. Оно имело форму цилиндра и, если судить по окнам, было четырёхэтажным. Мне подумалось, что это могло быть или огневой точкой, или командным пунктом. Из окон второго и четвёртого этажей пробивался тусклый желтоватый свет. Я почувствовал смутное беспокойство. Внизу, у цилиндрического строения стоял Ньем. Он шёпотом переговаривался о чём-то с женщиной в белых коротких брючках. Дзуон не было видно. Куда же она подевалась?
Я ждал. У меня не хватало решимости сесть в коляску и в одиночестве укатить от этой троицы. Они вынуждают меня ждать уже, пожалуй, минут десять. Тут ко мне подошёл Ньем, один. Очень злой и мрачный. Прищелкнул языком и заныл:
— Опоздали! И сауна, и массаж уже закончили работу. Эта дура Дзуон просчиталась со временем, дура!
Посетовав о невозможности поразвлечься, Ньем вдруг вяло спросил: «Вы ведь будете иметь дело с Ха?» Да, я так и сделаю. Потому что не хочу оставаться с этим подонком.
В сопровождении Ньема я подошёл к цилиндрическому зданию. В воздухе стоял густой дурманящий запах тёплой воды и чего-то палёного. Это же сауна! При входе в огромный цилиндр стоял канцелярский стол, на нём возвышались огромные часы цилиндрической формы, и казалось, что их плюхнули сюда, как торт ко дню рождения. Вообще-то часы были настенные, в красной оправе, на батарейках. Чёрные стрелки показывали 1 час 15 минут. Женщина в коротких брючках, что-то напевая, убирала со стола часы и лежащие с ними рядом контрольные листки бумаги, где должно было быть записано время пребывания в сауне гостя с женщиной.
Ньем, злобно глядя на неё, щёлкал языком. Она сидела, повернувшись к нему своим костлявым задом, и даже бровью не повела.
Мы поднимаемся по главной лестнице здания, имеющего форму каре. Остро пахнет мочой и плесенью, и я стараюсь задержать дыхание. Наверное, есть такие типы, что справляют нужду прямо у стены лестничной площадки. Вши опять оживились. Почёсывая промежность через брючный карман, я иду по коридору второго этажа. Он застелен зелёным линолеумом. Похоже на больницу. В коридоре несколько дверей. Некоторые распахнуты настежь. Оттуда доносится запах горящих ароматических палочек, отпугивающий комаров и москитов. Ньем идёт впереди меня. Он, как и я, через брючный карман чешет промежность.
Ньем без стука открыл дверь комнаты в самом конце коридора. Там стоят две железные кровати. С потолка свисает одинокая голая лампочка. На столе маленький, словно игрушечный, вентилятор, но он не работает. Окно открыто, за ним темнеют деревья. Сидящая на кровати у окна Дзуон с недовольным видом хрустит огурцами, купленными у старухи. Синяк на левой щеке под светом лампочки кажется просто чёрным. Время от времени Дзуон сплевывает на пол кожуру. Ха сидит на краешке той же кровати. Уголки глаз у неё опущены вниз больше, чем всегда. Она обдирает кожуру с плодов, похожих на картофелины. На небольшом столике между двумя кроватями лежат в ряд три цветка, похожие на колокольчики, но с более длинной чашечкой. Они синего цвета, с фиолетовым оттенком. Намного бледнее, чем синяк на щеке Дзуон. Правда, в свете оголённой электрической лампочки цветы утратили свою свежесть и блеск. Вид у них жалкий: стебельки оборваны у самых чашечек, остались только головки. Вероятно, это поработала в пруду Ха.
Ньем разлегся на кровати между Дзуон и Ха и закурил. С сигаретой в зубах он неожиданно протянул правую руку и ухватил Дзуон за пучок её завитых волос, резко дернув вниз. Карие глаза Дзуон взметнулись вверх. Синяк на щеке вытянулся и стал похож на удлинённый эллипс, вроде острова Суматра. Ньем прижался носом к носу Дзуон и стал изрыгать проклятия в её адрес. Чтобы не видеть этой сцены, я сел на кровать у двери и вытер носовым платком выступивший на шее пот. Ха пересела ко мне. Тогда Ньем повернулся ко мне и пояснил по-английски:
— Она не только напутала с сауной! Уверяет, что хоть и получила деньги для переговоров, смогла снять только одну комнату на четверых. Дура! Эта женщина…
Ньем ещё не успел договорить, как откуда-то донёсся глухой звук, как будто кто-то изо всей силы потянул с двух сторон за связку толстых резинок и так сильно вытянул, что они порвались. Лампочка под потолком погасла. Электричество отключилось. Ньем замолчал. В наступившей темноте стал виден лишь огонёк сигареты. Он был похож на налитой кровью мужской глаз. Когда огонёк перемещался, в темноте вычерчивалась красная линия. За окном слышался комариный писк. Я лёг на кровать и закрыл глаза. Меня потянуло в сон. Ха вытянулась рядом со мной.
Сколько, интересно, прошло времени?.. У меня на плече лежала прядь волос. Мне было тяжело дышать. Ха лежала на мне, она пыталась засунуть мне в рот тот самый фрукт, который недавно чистила. Плод разваливался, его сок тек между зубами по языку. На взгляд он был невкусным и горьким, а оказался сладким, как спелая хурма. Широко раскрыв рот, я проглотил кусок. Слышалось сонное дыхание Дзуон и Ньема. Ха затянула какую-то песню, похожую на ту, что она пела по дороге сюда.
— Хонсем, хонсем…
Интересно, как называется этот фрукт. Разжёвывая мякоть, я попробовал повторить вслед за Ха: хонсем, хонсем. Продолжая лежать на мне в темноте, она одобрительно кивнула и легонько прикоснулась кончиком пальца к моей левой щеке. Я попытался повернуться на бок. Взгляд упал на прикроватный столик, стоявший на уровне подушки. На нём что-то едва заметно отливало сине-белым цветом. Это были те самые, похожие на колокольчики цветы, которые Ха нарвала у пруда.
Три цветка поблёскивали попеременно, по очереди. Теперь синие с фиолетовым лепестки вновь обрели и блеск, и насыщенность, они словно пронзали окружавшую тьму своим густым синим светом. Какие интересные цветы, они светятся в темноте, подумалось мне. Ха протянула в темноту свою белую руку и повернула к себе эти похожие на колокольчики цветы. Теперь их раскрытые чашечки смотрели на нас. В глубине тоненьких лепестков копошился светлячок. Поскольку в колокольчике было перекручено несколько лепестков, насекомое не могло выбраться, отражая свечение, исходившее от цветка.
