Ознакомительная версия.
Что ж говорить? И так давно известно, что хорошее настроение и есть ключ к здоровью и вечной молодости. И не надо быть восточным мудрецом, чтобы знать это наверняка. Вполне достаточно жизненного опыта и здравого смысла. А этого добра у боцмана было даже с избытком.
Караганов отправил троих матросов с донесением капитану, и вскоре почти весь экипаж «Одеона» расположился в родной деревне Вамбы — Ашери — словно у себя дома. Все вокруг старались угодить гостям. Видимо, так распорядился вождь племени Зуул — отец Вамбе. Зуул и был тем величественным высоким человеком с белоснежными волосами, уложенными вокруг головы в виде затейливой косы и украшенными огромным ярким пером.
Как выяснилось, помимо Вамбе в семье Зуула были еще двое. И знакомство с этими двумя его родственниками стало для Артема весьма удивительным событием, какое себе только можно было представить в этих далеких от любой цивилизации краях. Случилось оно в первый же день по их прибытии в родную деревню Вамбе. Рядом с внушительных размеров хижиной вождя в центре деревни стояла странного вида деревянная избушка. И когда из этого, сложенного на манер русской избы — из стволов деревьев — домика навстречу Караганову, Артему и их команде вышла статная белокожая женщина и поклонилась им земным поклоном, у них от удивления пропал дар речи. Женщина, поклонившись, неожиданно разрыдалась, и, упав Караганову на грудь, судорожно вцепилась в него, обнимая этого, совершенно незнакомого человека, так крепко, словно бы он был последним спасением в ее жизни.
— Ой, сынки вы мои дорогие. Я уж и не чаяла, что доживу до этой минуты. Вот дочке моей так и не довелось снова услышать родимую речь и увидеть русские лица. Господи, спасибо тебе! — Женщина сквозь слезы произнесла эти слова с большим чувством, подняв голову к небу, словно бы зная, что ее там сейчас обязательно услышат. — И вам спасибо, мои дорогие, что нашли нас в этой глуши, — она широким жестом перекрестила присутствующих, другой рукой вытирая слезы, которые лились у нее из глаз непрерывным потоком.
Караганов сам готов был расплакаться при виде этой сцены, хотя толком пока ничего не понимал. Он озадаченно смотрел на все происходящее, но предпочитал помалкивать. Это было сильно в его духе. Он часто приговаривал: «Не торопись задавать вопросы вслух, лучше хорошенько обдумай их. И тогда ответы могут появиться намного раньше, чем ты ожидал». Он утверждал, что это старинная восточная мудрость.
Так и вышло. Когда все «охи» и «ахи» иссякли, а Вамбе устроили надлежащим образом в его собственной хижине и он спокойно уснул, гостей рассадили вокруг внушительного костра, зажженного на поляне посреди деревни, вождь махнул рукой, и вокруг установилась абсолютная тишина.
— Наши гости приехали из той же страны, из которой когда-то боги прислали ко мне мою любимую жену, — начал вождь негромко, но его голос был слышен в каждом уголке обширной поляны — так было тихо, — и я вижу в этом добрый знак. Боги были так благосклонны к нам, что сохранили моего сына и вернули его нам. Для этого они и призвали из далекой страны этих людей, и в этом я тоже вижу особую милость богов. Я думаю, что на этом их милость для нас не иссякла, но все остальное пока впереди. И об этом мы поговорим тогда, когда это случится. А сейчас наши гости безмолвствуют, ибо у них много незаданных вопросов, на которые мы знаем ответы. Но сначала давайте помолимся за необыкновенную светлую душу моей жены, которая сейчас смотрит на нас с небес, и она сейчас счастлива, я это знаю. — Вождь сложил ладони лодочкой и закрыл глаза, губы его беззвучно двигались. Вслед за ним все его соплеменники повторили тот же жест.
Артем, наблюдавший за этой церемонией, подивился необычайной смеси языческого и христианского, так загадочно перемешанного в проникновенной речи вождя. А если представить, что речь его была на русском языке, пусть и с небольшим местным акцентом, то все происходящее можно было причислить к разряду чудесных ночных фантазий. Если бы не одно простое обстоятельство — все это было настолько реальным, что у Артема на голове зашевелились волосы, когда эта темная масса людей молча повиновалась своему главному господину и без единого ропота, в совершенном упоении, закрыв глаза, возносила искренние, почти детские молитвы господу, видимо, веря не только в его существование, но в будущее пришествие.
Караганов склонил голову поближе к лицу Артема и одними губами, едва слышно, произнес:
— Видимо, женщина эта действительно обладала какой-то неземной силой, если смогла обратить в нашу веру этот дикий первобытный народ. Тут уж и я в атеистах недолго бы проходить смог. — Артем еле заметно кивнул, соглашаясь с Карагановым. Действительно, какой силой убеждения надо обладать, чтобы склонить этих закоренелых язычников к сомнению в их первобытной вере? Но ответ и на этот вопрос нашелся довольно скоро.
После общей молитвы вождь сделал знак, и гостям на больших деревянных подносах принесли еду. Здесь были мясо и овощи. Моряки сначала пробовали незнакомую пищу с опаской. Но вскоре, поняв, что эта еда приготовлена по знакомым с детства рецептам — видимо, и здесь сказалось участие необыкновенной жены вождя, они перестали церемониться и поужинали, как и полагается здоровым проголодавшимся мужчинам.
После трапезы вождь снова подал знак, и площадь около костра вмиг опустела. Все племя в течение нескольких минут словно бы растворилось в ближайших к костру хижинах и окружающем поляну лесочке. Около костра остались лишь русские моряки, вождь и белая женщина, которая теперь хранила молчание, сменившее так неожиданно разразившиеся при встрече с соотечественниками слезы. Сейчас, когда на поляне не осталось никого лишнего, вождь снова заговорил. Его речь по-прежнему была тихой, но каждое слово было весомым и отчетливым. Так обычно говорят люди, привыкшие, что им беспрекословно повинуются все вокруг.
— Вам, конечно, интересно, откуда здесь могут взяться ваши соплеменники. Я думаю, ваше любопытство будет полностью удовлетворено. Эта женщина — мать моей жены. Много лет назад шторм выбросил на наши берега корабль, на котором они плыли, — вождь умолк и прикрыл глаза. Видимо, он погрузился в то время, когда все это произошло, и он впервые встретил свою будущую жену. Время шло, но никто не нарушал молчания вождя. Из-под его прикрытых ресниц выползла слеза. Но и только. Больше ничто не выдало горестных мыслей этого высеченного из скалы человека. Боцман раскурил трубку и по-привычке пустил густой клубок дыма. Наконец, вождь открыл глаза и продолжил: — Эта история началась не здесь, не на моей земле. Я знаю и храню в своем сердце только ту часть, которая принадлежит мне. И я благодарен небу, что у меня есть хотя бы часть этой истории. Моя жена была необыкновенной женщиной. Пусть ее мать расскажет вам все о ней. Ее память достойна того, чтобы о ней говорили каждый день. И так будет, пока я жив. А потом я соединюсь с ней, и мне уже ничего не надо будет говорить, — и вождь снова умолк.
Пожилая женщина тяжело вздохнула:
— Господь да благословит тебя и твой добрый народ, Зуул, — сказала она, принимая от своего величественного зятя эстафету воспоминаний и неторопливо начала свой рассказ: — Это было давно. Я уже иногда не могу вспомнить лиц. Но одно лицо всегда у меня перед глазами. Это лицо моего мужа. Я не видела его почти двадцать лет, но до сих пор помню каждую морщинку на его лице. — Женщина словно бы и сама слегка удивилась такому длинному сроку и повторила. — Да, почти двадцать лет прошло с тех пор, — она промокнула уголки глаз краем платка, — да чего уж сейчас горевать, что было, то прошло. Бог даст, свидимся. — И она впервые за все это время улыбнулась. — Давайте хоть познакомимся, что ли, — она поправила платок на голове. — Я сама из Архангельска. Звать меня Анной Матвеевной. Мой отец был купцом, лесом торговал. Семья у нас была складная, жили дружно, в достатке. И вот пришел мне срок замуж выходить, и присмотрел мне батюшка жениха, из наших, из архангельских. А того и не знал, что я и допред него на этого паренька давно заглядывалась. Полюбился он мне, страсть, как я по нему сохла. А сказать-то как? Стыдно. И тут вдруг такая удача! Сватов заслали, все как полагается. Свадьбу сыграли. И оказалось, что и этот паренек меня давно заприметил. Только родителям сказать боялся. Небогатые они у него были. А паренек работящий, сноровистый. Вот за это мой папенька его и приметил. В общем, угодил мне, можно сказать, на всю мою жизнь. И зажили мы с моим Алешенькой душа в душу. Алеша весь день работает — отец его у себя в конторе пристроил и не прогадал. Алексей весьма дельным человеком оказался, в делах скорый, сообразительный. Дела у отца все лучше и лучше пошли. Он и нарадоваться на нас не мог. А в положенный срок — еще радость! — дочка у нас родилась. Алешенька на седьмом небе от счастья был. Не знал, как на нас с Марьюшкой надышаться. Все подарки нам дарил, все угодить старался. — Анна Матвеевна смахнула еще одну слезу — видимо, воспоминания были для нее тяжелым испытанием. — Так, в любви и согласии минуло пятнадцать лет. Батюшка мой по старости от дел отошел, все Алешеньке доверил. Алеша дела честно вел, купцы его очень уважали. Слава о нем далеко за Архангельск улетела. Как-то раз прибегает домой, радостный, взволнованный и кричит с порога: «Аннушка, накрывай скорее на стол, к нам купцы заморские пожаловали. И о таких чудесах рассказывают — представить невозможно!» Купцы и вправду чудные оказались. Сами-то — инородцы, а по-нашему болтали весьма неплохо. Рассказывали о дальних странах, о красивых городах, землю свою Италией величали, подарки разные дарили. Я слушала их, открыв рот. А Алешенька мой только посмеивался. Поняла я, что хотел он мне удовольствие доставить, поэтому купцов тех не захотел в конторе принимать, а к нам в дом позвал. И так я ему благодарна была. Не каждый же день мне о чужедальних странах рассказывали! И не заметили мы с Алешенькой, что дочка наша, Марьюшка, за дверью стояла и каждое слово тех купцов ловила. А когда заметили, то никакого особого значения этому не придали. Наоборот, Марьюшку тоже за стол усадили — пусть и она про дальние страны послушает. Ей тогда уже пятнадцать лет стукнуло. Вроде бы и дитя еще, а вроде бы уже и девушка — самый непонятный возраст. Вот с того дня все и началось. Купцы-то уехали, а рассказы их Марьюшке в душу запали. Она у нас с детства мечтательницей росла. Все в светелке своей сидела да зверей каких-то странных невиданных рисовала. Отец сначала на нее даже немного сердился — что ты, говорит, все взаперти сидишь? Вон, другие девочки по лугам бегают, цветы собирают да венки плетут. Или в лес сходи, по грибы-ягоды. Но Марьюшка только загадочно улыбалась, да продолжала невиданных животных рисовать. А те купцы нам две картины подарили. Настоящие, красками писаные. На одной портрет какой-то женщины в жемчугах богатых, платье парчовом и в диадеме алмазной. А другая картина — лес и река. Да словно бы живые! И еще купцы рассказали, что эти картины больших денег стоят, и мастер их рисовал знаменитый. Но они нам их в дар оставляют, вроде как залог будущих дел совместных. Мы-то им тоже богатыми подарками отдарились, так что не зазорно было и нам такое чудо в дар принимать. Вот на эти-то картины наша Марьюшка наглядеться и не могла. Словно бы подменили ее. Раньше она-то все угольками рисовала, а тут упросила отца краски ей специальные купить, кисточки и холст. Натянула этот холст на рамку деревянную и стала теми красками на холсте рисовать. Да так ловко! Почти точь-в-точь тот же самый лес и речка такая же! Так мы с отцом и ахнули. Алешенька тогда крепко призадумался. Понял он, что талант у нашей Марьюшки необыкновенный. Только страшно мне тогда вдруг стало, сердце сжалось, словно бы что-то почувствовало. Но время шло, а Марьюшка все лучше и лучше рисовала. Уж и все дома в нашей слободе перерисовала. Всю челядь домашнюю. Про нее и слух пошел, что мастерица она в этом деле. Отец уж и гордиться ею стал.
Ознакомительная версия.
