Через некоторое время Мишаня вышел из отделения и заметил ее. И пошел навстречу, громко оповещая холл и окрестности:
– Ба-ба-ба! Кого я вижу! Любушка!
Давным-давно, лет семь или восемь назад, он пытался ухаживать за ней, но она в тот момент жила с одним бардом и ухаживаний не приняла. Мишаня долго еще чувствовал себя уязвленным – до этого ни одна женщина ему не отказывала. Он затаил обиду и попытался выкинуть нахалку из головы, и вот она, собственной персоной. Какая встреча!
Мишаня пребывал в прекрасном расположении духа – жизни этого молодого идиота, оказывается, ничего не угрожало. Уже завтра его обещали спустить в общую палату. Это ж надо было постараться: влететь на ста двадцати прямой наводкой под самосвал и так легко отделаться! Сотрясение мозга и так, по мелочи, несколько переломов. В рубашке родился, не иначе. А что машину новую угробил, так это с него, сучка, спросится еще. Пусть только выздоровеет.
Любочка от неожиданности испугалась немного. Она с трудом узнала Мишаню. За прошедшее время Мишаня возмужал, посолиднел и остригся, так что остался лишь миллиметровый ежик, отливающий синевой.
– Какими судьбами?! – бодро басил Мишаня. – Неужели твои хахали передрались и покалечили друг друга?!
Любочка горестно отвернулась, достала из сумочки носовой платок и аккуратно промакнула сухие глаза.
– Кто у тебя здесь? – посерьезнел Мишаня. – Мать?
– Муж.
Она все-все ему рассказала. И про аварию, и про суд. Поделилась даже своими сокровенными мыслями о наказании, благодаря которому Лева должен был немедленно воскреснуть. Об одном только умолчала – о том, что сама спровоцировала нелепое бегство, которое в итоге швырнуло его под колеса случайного «жигуленка». По Любочкиной версии выходило, что Лева, не слишком-то и пьяный, а так, немного поддатый, голосовал на дороге, и его сшибли.
Мишаня посерьезнел. Он ненадолго задумался, а потом сказал:
– Что ж, попробую тебе помочь по старой памяти. С тебя немного потребуется – имя, отчество, фамилия, адрес. Обещать не обещаю, но уж если дело выгорит, то и ты меня уважь, сладенькая!
Он потрепал удивленную и обрадованную Любочку по щеке, игриво ущипнул за грудь и удалился, напевая.
Глава 27
Мишаня был прогрессивный бандит. Он еще не открыл для себя малинового пиджака, представленного нынешним годом на неделе высокой моды в Париже, зато рано понял, что в смутные времена основной ценностью являются не советские деревянные рубли, не золотые побрякушки, а недвижимость. Для бывшего боксера-супертяжа подобная прозорливость была удивительна, но факт остается фактом – на рынках города, где он с успехом «крышевал» с восемьдесят восьмого года, каждый знал, что после первого же витка инфляции Мишаня навсегда охладел к отечественной валюте. Любочка понятия не имела, с каким серьезным человеком свела ее судьба. Перед Мишаней дрожали, как осиновые листы, все новоиспеченные бизнесмены города. Услышав Любочкину историю, предприимчивый Мишаня почувствовал, что тут пахнет поживой, и, не мудрствуя лукаво, поставил водителя на счетчик, накрутив ввиду тяжести проступка сумму абсолютно неподъемную.
Когда Мишаня потребовал с водителя уплаты «долга», тот даже не удивился. И без того ему было муторно после аварии. Он дурно спал, почти не ел и за последние месяцы исхудал так, что жена заподозрила онкологию. Каждый день он звонил в больницу и справлялся о здоровье Левы, и от того, что слышал по другую сторону трубки, на душе становилось все тяжелее. Да, суд его оправдал. Казалось бы, тут и расслабься, почувствуй облегчение. Но нет, он не мог расслабиться. Потому что, хоть и промолчал об этом на дознании ради спокойствия собственной семьи, прекрасно знал свою вину. Он превысил в ту ночь. Пусть на десять жалких километров, а все-таки превысил. Как знать, если бы не газанул как бешеный, едва проскочив поворот, то, возможно, успел бы затормозить – резина была зимняя, новехонькая. И, быть может, не пришлось бы теперь казниться, не стыдно было бы смотреть в сочувствующие, испуганные глаза жены и дочери.
Мишаню он знал давно, еще с тех времен, когда попытался открыть на центральном рынке кооперативную точку, торгующую косметикой и эластичными колготками. Именно из-за Мишани он тогда зарекся бизнесменствовать и, отделавшись сравнительно небольшой мздой, тихонечко вернулся на государеву службу.
С тех пор он боялся Мишани и воспринял его появление как необходимое возмездие. Водитель был не борец и не супермен. У него вдобавок была совесть, которая болела. Он боялся за свою семью. Поэтому не побежал жаловаться в милицию, не полез в долги, а тихо и безропотно отписал все, что с него требовали, в пользу подставного лица и навсегда уехал к родителям в Нижнеудинск. Жена, конечно, еще долго голосила по утраченному имуществу, как по покойнику, но водитель только шептал виновато: «Ничего, ничего…» и закуривал новую сигарету. В такие моменты ему больше всего хотелось поменяться с Левой местами.
К тому времени, когда Мишаня, обделав дельце, заявился к Любочке, она успела подзабыть о его обещании.
– Все, как ты просила, сладенькая! – бодро отрапортовал Мишаня. – Его больше нет!
– Кого нет?
– Водителя твоего. Так что получи теперь, как говорится, и распишись. Только имущество я, мон шер, себе оставлю. Так сказать, за труды праведные.
– Убили?! – ужаснулась Любочка.
– Зачем убили?! Обижаешь! Я, сладенькая, криминалом не занимаюсь. И другим, между прочим, не советую. На вот, прочти. Вот это по квартире все, а вот по машине. Помнишь машину-то, а? – Мишаня осклабился и полез Любочке под халатик.
И тогда до нее наконец дошло. И она жадно заскользила глазами по страницам, ни слова не понимая.
Он посадил ее в машину и повез на вокзал, чтобы она своими глазами увидела, как водитель с женой и дочерью поднимаются в вагон дальнего следования и навсегда исчезают – из ее города, из ее жизни. Лева был теперь вне опасности.
Традиция пускать женщину по кругу в то время еще не вполне оформилась, но ведь Мишаня был прогрессивный бандит.
Он, конечно, взялся «помогать» Любочке не ради ее красивых глаз. Во-первых, тут вкусно пахло халявой, а во-вторых, как только он встретил Любочку в больнице, им овладели реваншистские настроения.
Мишаня ничего не забыл – ни Любочкиного вежливого равнодушия, ни собственного мужского унижения. Чтобы поквитаться, было мало затащить эту сучку в постель и отодрать как следует – она, небось, только рада будет. Непременно хотелось отомстить, унизить в ответ – так сильно, чтобы на всю жизнь запомнила, чтоб до печенок пробрало. Поэтому сразу с вокзала он повез Любочку, которая не знала, как его благодарить, в сауну на окраине города, где их ждали четверо друзей.
Увидев полуголых пьяных самцов, которые приветствовали ее одобряющим присвистом и аплодисментами, Любочка, против ожидания, совершенно не испугалась. Она уже видела такое в красивом импортном фильме, который им с Левой однажды крутил по видаку знакомый художник. То кино распалило Любочку. Ей тогда стало ужасно любопытно, каково это – заниматься любовью с двумя или тремя мужчинами сразу. К тому же она была действительно благодарна Мишане. В конце концов все это было ради спасения Левы, а значит, благородно и правильно.
Мишаня был в ярости. За все время, пока они с друзьями пользовали Любочку, он ни разу не заметил в ее лице ни страха, ни унижения. Напротив, она, представляя себя звездой запретного импортного фильма, громко, с придыханием стонала. Ведь она была актриса, стонать ей полагалось по роли. Чем дальше, тем большее бессилие, даже отчаяние чувствовал мститель. И, когда это ощущение достигло апогея, он велел Любочке одеваться и грубо вытолкал на улицу. Еще минута, и он бы, наверное, убил ее на месте.
На улице был уже глубокий вечер, в высоком черном небе мигали мелкие неяркие звезды, легкий освежающий ветерок шептался в листве, вокруг редких фонарей танцевала веселая мошкара. Любочка медленно брела по незнакомым улицам в поисках остановки. Все тело ее болело, зато на душе было спокойно и светло. А утром позвонили из больницы и сообщили, что Лева умер.
Глава 28
Действительность обступила Любочку. Она запирала двери, а та врывалась в окна, принося с собою странные деньги, похожие на конфетную обертку, обросшие многими нулями, и отчаянное раздражение окружающих на этот мир, который катится неизвестно куда. Некоторое время Любочка обходилась деликатесными консервами, припасенными к свадьбе, а когда они иссякли, с недоумением обнаружила в магазине вместо продуктов многоэтажные пирамиды консервированной морской капусты. Удивление было столь велико, что она даже не разозлилась, а приняла увиденное как данность. Она стала покупать капусту и есть ее с хлебом на завтрак, на обед и на ужин, пока Нина, случайно забежавшая в гости, за руку не свела ее в соседний квартал, на небольшую оптовку, где торговали сомнительным сервелатом в вакуумной упаковке, пожухлыми овощами и желтым домашним творогом, и не объяснила, где и когда лучше отоваривать продуктовые талоны.
