Она рассмеялась:
— Послушай, а может, ни один из нас не любит этой игры?
Йонас удивленно вскинул голову, тряхнув белокурой шевелюрой. Она пояснила:
— Ну представь: в один прекрасный день выясняется, что мы оба ненавидим играть и в мистигри, и в белот, но каждый притворяется, чтобы доставить удовольствие другому.
Он прыснул, потом вздохнул:
— Во всяком случае, что бы я ни делал только ради тебя, мне это было бы приятно.
Его заявление умилило ее. Как он хорош, этот мальчик с красиво очерченными губами, в цвет своей футболки…
— Я тоже, — вздохнула Альба, пытаясь подавить нахлынувшее волнение.
И почему другие мужчины не похожи на него? Почему бы им не быть такими же чистыми, простыми, внимательными, великодушными — тогда бы их было так легко любить! Почему с племянником у нее взаимопонимание куда лучше, чем с сыном или мужем? Она тряхнула головой, чтобы прогнать непрошеные мысли, и провозгласила:
— Ты волшебник!
— Разве?
— Или колдун.
— Неужели? Я что, выкинул какой-то удачный трюк?
Она качнулась к нему и, ущипнув его за нос, выпалила:
— Ты похититель сердец.
Но в тот же миг ощутила мгновенный тошнотворный укол: она сфальшивила, вымучивая улыбку и преувеличивая восторг.
Глаза Йонаса затуманились, он побледнел и, отвернувшись к окну, прошептал с горестной складкой в углу рта:
— Иногда мне очень этого хочется.
Она вздрогнула. Вот дура! Только сейчас она осознала бесконечный идиотизм своей милой шуточки. «Похититель сердец»! Как раз этих-то слов и следует избегать в разговоре с мальчиком, который…
Она вскочила с пылающими щеками, ей хотелось убежать. Быстро, сменить декорации! Затушевать промашку, он не должен думать о своем несчастье…
Она подбежала к окну:
— К черту карты! Давай-ка лучше прогуляемся!
Он взглянул на нее с удивлением:
— По снегу?
— Конечно!
Она наслаждалась его удивлением. Предлагая ему прогуляться, она поступала не так, как осторожная мать Йонаса, окружавшая его теплым коконом домашнего тепла.
— Крестная, ведь там скользко…
— Разумеется!
— Ура! Ты классная!
Возбужденные, как собаки в предвкушении прогулки, Альба и Йонас перерыли платяные шкафы в поисках подходящей одежды и, напялив анораки, подбитые мехом сапоги и двойные перчатки, выскочили на улицу.
Их охватил мороз, неожиданно крепкий и бодрящий.
Держась за руки, они пробирались по тропинке.
Утро было ослепительным. На ясном, без единого облачка, небе сияло солнце. Снег выровнял холмы, пруды, дороги и луга; земля была укутана пухлым одеялом, белизна которого нарушалась пятнами редких домишек, скрюченными силуэтами карликовых берез и черными нитями ручьев.
А внизу дышало море, обдавая мощным запахом соли и водорослей, насыщенным безбрежностью.
Йонас поежился:
— Как по-твоему, это начало весны или конец зимы?
— Ну, у нас двадцать первое марта — это еще середина зимы. Солнце-то ползет вверх, но о показаниях термометра этого не скажешь. Будут и заморозки, и снегопады.
— Безумно люблю наши края! — выдохнул Йонас.
Альба улыбнулась. И с чем бы ему сравнивать родной остров, ведь он никогда его не покидал? Его восторг выражал совсем иное: он обожал жизнь, наслаждался ею, несмотря на то что она давалась ему непросто и была чем-то сродни суровому здешнему климату.
Зазвонил мобильник. Неловкий в толстых перчатках, Йонас нажал нужную кнопку и поздоровался со своим другом Рагнаром.
Слушая его, он побледнел.
Альба заволновалась:
— Что случилось?
— Эйяфьоль[26] проснулся.
— Что? Вулкан?
— Сегодня ночью…
Йонас продолжал слушать рассказ Рагнара. Альба запаниковала. Их «хижина»! Их родной дом, где они с сестрой выросли, находился как раз неподалеку. Его же могли разрушить подземные толчки, его могло накрыть лавовым потоком, засыпать пеплом!
Пока Йонас говорил по телефону, она нервно топталась на месте, страдая от неизвестности. Вот уже два столетия вулкан дремал, и в продолжение этого долгого сна несколько поколений ее семьи жили в деревянной хижине с дерновой крышей… Конечно, уже для ее матери, а затем и для них с сестрой хижина стала местом летнего отдыха, где можно было провести месяц в году вдали от города, и это были чудесные дни, напоенные прошлым, вековой историей семьи Олафсдоттир.
Наконец Йонас попрощался с другом и поспешил поделиться с тетушкой:
— Объявлено чрезвычайное положение. Произошло извержение на перевал Фимвордухалс. Жителей деревни Фльотсхлид будут эвакуировать из-за угрозы наводнений.
— Наводнений?
— Из-за высокой температуры лавы глыбы льда и фирнового снега растопятся, крестная.
Она перевела дыхание: их хижина была не там!
Осознав это, она тотчас поняла, что ни секунды не думала о фермерах. Ее домишко пустовал почти целый год, и она глупейшим образом распространила свой случай на остальных обитателей тех мест: но они-то жили там постоянно, и их жизни угрожала прямая опасность.
— Есть какие-то прогнозы? — спросила она.
— Вулканологи считают, что ситуация сохранится еще некоторое время.
— Съезжу посмотрю, как у нас там дела. Завтра же.
Она схватила Йонаса за руку, будто увлекая его за собой в путешествие.
Некоторое время мальчик бежал в заданном ею темпе, но вскоре она почувствовала, что он с трудом отдувается и уже не поспевает за нею.
Она обернулась к Йонасу: в лице ни кровинки, губы сжаты, он еле дышал, выпуская легкие облачка серого пара.
— Тебе нехорошо, Ионас?
— Я не могу так быстро.
«У него ухудшение, — подумала она, — уже и это ему не по силам. Наверно, я сглупила, предложив прогуляться. Катрина права, что держит его взаперти. Скорее домой! Нет, не скорее, а как можно медленнее».
Альбе показалось, что Йонас услышал ее мысли: он притих, уцепившись ей за руку. Они вернулись с предосторожностями, без спешки.
Дома она приготовила горячий шоколад. Они уютно устроились на кухне и потягивали дымящийся напиток. Беседа возобновилась.
— Мне не следовало об этом говорить, — заявил Йонас, — но я обожаю природные катаклизмы.
— Ты что, ненормальный?
— Мне нравится, когда природа проявляет силу, унижает нас, напоминает о своей мощи, ставит на место.
— Тогда ты не ошибся с родиной: Исландия тебе как раз подходит.
— Ты думаешь, мы выбираем, крестная? Думаешь, наша душа облетает мир, смотрит сверху, а потом решает: «Спущусь-ка я сюда, на этот клочок земли, в эту семью, они мне подходят»?
— Некоторые именно так и полагают.
— А я и не сомневаюсь. Мы с моим ангелом, с тем, что был ко мне приставлен, решили, что только вы с мамой, и никто другой, можете принять на себя такую обузу, как я.
Альба покраснела. Она не могла понять, нравятся ли ей слова племянника, но он ее огорошил, выбил из колеи. Собственно, он только этим и занимался с тех пор, как явился на свет в акушерской клинике, когда она приняла его на руки от измученной Катрины и он уставился на нее во все глаза. С первой же минуты жизни малыш решил, что у него будут две матери, обе сестры Олафсдоттир. И ни одна из них не возражала. Посторонним было странно, что тетка и племянник так сильно привязаны друг к другу, однако для самих участников, Йонаса, Катрины и Альбы, эта привязанность была самоочевидной. И когда восемь месяцев спустя Альба родила Тора, ее материнские чувства к Йонасу сохранились.
В дверь позвонили. Йонас и Альба насупились: кто бы это так рано?
Ввалилась Катрина, раскрасневшаяся, говорливая, гремящая множеством ключей, рассованных по карманам.
— Моя утренняя встреча отменилась, и следующая тоже. Решила по такому случаю проведать вас. Слышали новость?
— Эйяфьоль?
— Он продрых сто восемьдесят семь лет! Как можно проснуться после стовосьмидесятисемилетней спячки?
— Или, наоборот, как можно проспать сто восемьдесят семь лет? — вздохнул Йонас.
Сестры переглянулись. Альба ответила на вопрос Катрины раньше, чем та задала его:
— Поеду туда завтра. Посмотрю, как там дела и есть ли угроза нашей хижине.
— Спасибо, Альба. Если хижина…
Катрина прикусила язык, повисло молчание. Сестры не решались признаться, что исчезновение их родового гнездышка нанесет символический урон их семье. Тем более что из семьи только и осталось что две сестры, у каждой из которых по одному ребенку, да и то Йонас едва ли…
— Пойдем ко мне в спальню, хочу показать тебе белье, которое я привезла из Парижа.
Работая в Международном комитете Красного Креста, Катрина много путешествовала, особенно по Европе, откуда привозила подарки сестре и сыну.
Йонас заворчал:
— Опять это ваше белье! Девчоночьи штучки, бантики-кружевца!
