— Я должен снова тебя увидеть, — твердо заявил он, и глаза его тревожно блеснули.
— Ну конечно, — Надин метнула на него быстрый взгляд, — мы будем видеться… то есть…
— Нет, — сердито перебил Диг. — Я должен снова тебя увидеть. Как можно скорее. Завтра. Что ты делаешь завтра? — В его голосе слышалось отчаяние, он крепко, очень крепко сжал ее ладони.
Надин смутилась. Она не знала, что ответить. Высвободила ладони из клещей его рук и приняла решение. Она хочет увидеться с ним завтра, и будь, что будет. Она хочет провести свой последний день в Лондоне с Дигом.
— Ничего, — она пожала плечами, глуповато улыбаясь. — Ничего особенного.
— Давай что-нибудь устроим, — просиял Диг. — Пойдем куда-нибудь. Ты и я. А?
— Ладно, — еще шире заулыбалась Надин, испытывая облегчение от того, что слезное прощание отложено, — давай. — Ее сердце бешено билось, а ладони покрылись потом.
И прежде чем Надин сообразила, что происходит, прежде чем решила, хочет ли она этого или нет, Диг властно обнял ее за плечи, нагнул голову и впился в ее губы.
Первое мгновение Надин оставалась безучастной, она замерла, сжав губы. Но запах Дига вкупе с очевидным эффектом, который его поцелуй произвел на низ ее живота, сделали свое дело: внезапно она расслабилась и полностью отдалась поцелую. Губы Дига были мягким и нежными, и пахло от него так же, как и от нее, — пивом и сигаретами. Его чувственный, горячий язык трепетал на ее зубах, ласкал кончиком нёбо, внутреннюю сторону щек. Случилось! Наконец-то случилось: Диг Райан ее целует! Она и Диг Райан целуются!
Проезжавший мимо «гольф» с грохочущим двигателем и кислотной музыкой, ревущей из опущенных окон, сбавил ход.
— Эй, поцелуй ее за меня! — крикнул водитель в бейсбольной кепке, рассмеялся и покатил дальше.
Диг и Надин улыбнулись и медленно отодвинулись друг от друга; изумление было написано на их лицах.
— Пожалуй, — нарушила молчание Надин, — мне пора.
— Ладно. Позвони, когда проснешься, ладно? Если будет хорошая погода, устроим пикник.
— Давай, — Надин с энтузиазмом кивнула. — Прекрасная идея.
Они снова обменялись поцелуем и удивленными взглядами, а потом Диг повернулся и зашагал прочь. Надин наблюдала, как он удаляется по Бартоломью-роуд. Руки он держал в карманах и двигался немного неуклюже, подпрыгивая и спотыкаясь, словно первый раз стал на ноги. Блаженное чувство затопило Надин, чувство уютной близости, покоя, приправленное приятным возбуждением и новизной. Диг Райан, с радостью думала она, вон он идет по моей улице, поцеловав меня крепко и страстно и сварив из моих потрохов манную кашу; вон он, моя родная душа, мужчина моей мечты, человек, с которым я хочу просыпаться субботним утром на сосновой кровати. Вон он идет…
Она улыбнулась и уже собралась войти в дом, как Диг, находившийся в самом конце улицы и полагавший, что никто его не видит, внезапно запрыгнул на садовую ограду, выбросил кулак над головой и заорал, что было мочи. Секунду спустя он свернул за угол и исчез.
Прозрачное платье
На следующее утро Надин точно знала, как ей поступить. Она думала об этом всю ночь. И надумала: она будет радоваться жизни. Поплывет по течению, и пусть волны несут ее, куда им заблагорассудится. Она поведет себя так, словно завтра — самый обычный понедельник, а не последний день ее лондонской жизни. А вечером, когда они с Дигом распрощаются, она уйдет и ни слова не проронит о следующей встрече, и не станет обсуждать, как быть дальше. Она повернется и уйдет домой, и забудет о том, что случилось, забудет, что целовалась с Дигом Райаном, забудет о его чувствах. А завтра утром они с матерью погрузят ее вещи в машину и уедут в Манчестер, где начнется ее новая жизнь и сентябрьское воскресенье с Дигом Райаном станет далеким воспоминанием.
Когда она проснулась в десять часов, за окном сияло чудесное утро уходящего лета. Мать была в церкви. Она уже давно оставила попытки заманить туда Надин: дочь объявляла себя то атеисткой, то язычницей, а в последнее время, для пущей убедительности, даже сатанисткой. Отец с братом отправились рыбачить. Надин бегала по квартире в трусиках и бюстгальтере, окна были распахнуты, радио орало, и Надин подпевала во весь голос. В одиннадцать позвонил Диг, они договорились встретиться в половине двенадцатого на Цветочном холме.
— Захвати змея, — напомнил он. — Сегодня точно будет ветрено.
Когда Надин поднялась на холм, Диг сидел, развалившись и покуривая сигарету. Вместе с двумя пакетами он занял всю скамью. Одет он был в те же джинсы, что и накануне, и майку с надписью «Счастливый понедельник». Завидев Надин, Диг выпрямился, и на его физиономии заиграла похотливая улыбка.
— Ты знаешь, что твое платье просвечивает, да? — заметил он, когда она уселась рядом.
Надин притворилась смущенной, хотя ей были отлично ведомы диафонические свойства ее длинного, до середины лодыжек, индийского платья. На ноги она надела высокие ботинки из черной кожи с розовыми шнурками и завязала хвостик на макушке. Такой стиль ее мать презрительно именовала «глупым хиппизмом».
Диг раскрыл пакеты и продемонстрировал теплые французские батоны, баночки с плавленым сыром, пакетики чипсов и двенадцать бутылок пива. Надин захватила с собой одеяло. Оставалось лишь найти относительно уединенное местечко.
А затем весь день, с завтрака до ужина, с позднего утра до раннего вечера, они лежали на одеяле Надин и целовались. Они целовались пять часов кряду. Столь много и столь страстно, что на губах Надин образовались мозоли, а на подбородке от щетины Дига выступило раздражение. Время от времени они отрывались друг от друга; пока они наскоро перекусывали и торопливо отхлебывали пива, их губы уже искали друг друга. Они почти не разговаривали; когда не целовались, то мечтательно смотрели вдаль, блаженно улыбаясь резвящимся на воле псам и носившимся кругами детям. Они молча наблюдали, как солнце стало клониться к западу, глупые улыбки словно приклеились к их лицам, а руки оставались переплетены.
Когда они уже собрались уходить, когда мусор был сложен в пластиковый мешок, одеяло свернуто и пиво допито, ветерок взъерошил челку Дига.
— Ты видела? — встрепенулся он.
— Что?
Новый порыв ветра подхватил подол платья Надин.
— Это, — он указал на ее юбку, — и это, — он указал на ложбинки на траве, — и ЭТО! — пустой пакет, надувшись, покатился по дорожке. — Идем. Быстрее! Бери змея.
Он схватил Надин за руку, и они рванули к вершине Цветочного холма.
Очень скоро мощный ветер, неизвестно откуда взявшийся, оживил змеев. Ветер был теплым, приятным, но очень настойчивым, он ворошил волосы, дергал за одежду, напоминая нетерпеливого любовника. Солнце медленно садилось, дневной свет постепенно убывал, воздушные змеи плясали на золотистом фоне. Когда солнце скатилось за горизонт, и на Цветочный холм опустились сумерки, ветер стих так же внезапно, как и начался. Диг и Нади оглянулись, кругом было темно, тихо и безлюдно, они остались одни на холме. Подхватив змеев, бессильно валявшихся на подсохшей за лето траве, и взявшись за руки, они побрели обратно, в Кентиш-таун.
— Я все продумал, — сообщил Диг, когда они шли по улице Принца Уэльского. — Даже если я буду отдавать маме 20 фунтов в неделю за квартиру и начну выплачивать за машину, скажем, по 20 фунтов, плюс проездной за 5 фунтов в неделю, я все равно смогу приезжать к тебе по крайней мере каждые две недели… Не думаю, что на поездку мне понадобится больше пятнадцати фунтов, правда? Тем более, если купить молодежный проездной на железную дорогу… — Он с восторгом глянул на Надин и покрепче обнял ее за плечи. Она натянуто улыбнулась. — И, разумеется, праздники. Ты ведь будешь приезжать домой на праздники? Как у вас с каникулами на старших курсах? — Надин пожала плечами, улыбка из натянутой превратилась в нервную. — Неважно. Нам хватит праздников и выходных, три года промелькнут незаметно, не успеешь ты оглянуться, как снова окажешься в Лондоне и…
О боже, черт побери, думала Надин. Именно этого я и боялась.
Постой-ка, приятель, захотелось крикнуть ей, попридержи лошадей! Если бы на моем месте оказалась какая-нибудь девушка, с которой ты познакомился в винном баре, ты бы сейчас не бросался во весь опор, но осторожно прощупывал ситуацию. Ты не стал бы с такой беспредельной уверенностью загадывать на будущее. Но лишь по той причине, что ты знавал меня еще в те времена, когда я ходила с разбитыми коленками и в туфлях с ремешками, ты полагаешь, что дело в шляпе.
Но ты ошибаешься, дорогой мой, ты ничегошеньки не знаешь о том, что творится в моей голове, чего я хочу и чего не хочу. Я — сильная женщина, у меня есть мечты и цель в жизни, мне много предстоит испытать и попробовать, и, хочешь верь, хочешь не верь, это «многое» тебя не предусматривает. То факт, что стерва всех времен и народов, Дилайла Лилли, не устояла перед твоим обаянием, еще не значит, что ради тебя я забуду о моих надеждах и мечтах. Самое главное в моей жизни, Диг Райан, — я сама, а не ты, уже не ты, и главным ты больше никогда не станешь. Я сильнее тебя. Да! Правда! Я сильнее тебя, и ты мне не нужен.
