— Относительно тунца? — переспросила я.
— Это моя морская свинка. Ее зовут Тунец, она из породы белых хохлатых. Я назвал ее в честь рыбы тунец.
— Ты можешь дословно повторить, как звучала твоя записка?
— Ну, примерно так: «Одна ложка еды каждый день, менять опилки раз в неделю, не забывать про свежую воду». Я оставил ее на клетке.
— Больше там ничего не было?
— Нет. Больше ничего.
Я стала подниматься дальше по лестнице, размышляя над тем, о чем еще, кроме записки, он мне не рассказал.
— А, стойте-ка! — воскликнул он. — Я вспомнил, что еще там было, в этой записке.
Я остановилась и уткнулась лбом в кирпичную стену — в ушах у меня громко заухала кровь.
— Что? — спросила я чуть слышно.
— Да просто я еще написал, чтобы они давали ей витамины. Чего вы так распереживались?
Он развернулся и продолжил идти по лестнице задом наперед.
Остаток ночи я провела как в похмелье. Я быстро уснула таким глубоким сном, будто мое подсознание только и ждало, как бы поскорее объяснить события сегодняшнего дня своей любимой логикой сна. Но в начале четвертого утра я проснулась и стала не мигая смотреть на красные цифры электронных часов, терзаясь вопросом, находится ли Иэн по-прежнему в соседней комнате. Рядом с часами стояла картонная складная табличка, на которой в темноте были едва различимы огромные буквы:
ОЙ! ЧТО-ТО ЗАБЫЛИ?
Наверное, в табличке имелось в виду, что внизу у администратора можно попросить вещи вроде нитки с иголкой или бритвенного станка. Я постаралась не смотреть на табличку. Для надежности закрыла глаза. Плед был колючий — ну да ничего, можно и потерпеть, зато отель недорогой, и у меня хватило наличных, чтобы его оплатить. Я воспользовалась кредиткой только один раз, когда снимала деньги на заправочной станции, но больше так рисковать не хотела.
Я чувствовала себя Алисой, которая прыгнула в кроличью нору, не подумав, как, черт возьми, она будет выбираться обратно. Если бы здесь был Гленн, он бы посоветовал мне довериться течению событий, импровизировать и принимать спонтанные решения. Хотя вообще-то, если бы здесь был Гленн, он, наверное, ничего бы мне не посоветовал, потому что был бы слишком занят попытками связаться с ФБР.
Перед тем как отправиться спать, Иэн выдавил мне немного зубной пасты, но щетки у меня с собой не было, поэтому вкус во рту был теперь отвратительный. Можно было бы раздобыть щетку внизу у администратора. Впрочем, какая теперь разница, все равно меня вот-вот посадят. А после смерти отправят в ад за то, что я беспокоюсь только о себе, вместо того чтобы подумать о несчастных родителях Иэна. Может, за меня вступится какая-нибудь правозащитная организация и все увидят, что я спасла ребенка от страшной участи? И тогда я сбегу в Мексику и буду там дожидаться суда. А Иэн хотя бы запомнит, что кто-то однажды попытался его спасти. До самого восхода солнца я лежала и прокручивала в голове разные полубредовые сценарии, в большинстве из них присутствовала тюрьма, в некоторых — героические подвиги, а в некоторых — люди, которые что-то орали мне на русском. Я выбралась из-под пледа и доковыляла до поросшего плесенью душа. В горле у меня напрочь пересохло.
(Из моего рассказа можно заключить, что у меня не было выбора. Мне самой очень хотелось верить, что у меня его нет. Но выбор у меня, конечно, был — не меньше миллиона разных вариантов решения проблемы. Стоя в душе под горячей водой, я со всей отчетливостью это поняла. Но, наверное, дело было вот в чем: где-то глубоко внутри — там, куда не добирались паника и попытки оправдать себя, — я искренне верила, что правда на нашей стороне. Я искренне верила, что в этой истории хорошие герои — это мы. Хорошие и славные ребята.)
Только теперь, сосредоточенно размышляя над нашим положением, я поняла, какое огромное, чуть ли не физически ощутимое облегчение принесло мне известие о том, что Иэн оставил родителям записку. Конечно, полицию поднимут на ноги, и добрые жители Ганнибала вооружатся фонариками и тоже выйдут на поиски, но, согласитесь, одно дело — обыкновенный побег, и совсем другое — таинственное исчезновение ребенка, который просто растворился в ночи. К тому же благодаря записке искать будут только в пределах города. Обыщут хозяйственные постройки на заднем дворе школы, прочешут лес, заглянут в «Старбакс» и, конечно же, перевернут вверх дном библиотеку, но о том, что десятилетний беглец мог пересечь границу штата на машине, подумают нескоро, потому что десятилетним беглецам это не свойственно: у них нет машин и нет денег. Пройдет как минимум несколько дней, прежде чем полиция начнет разрабатывать версию о взрослых соучастниках. Джанет Дрейк даже не знает, как меня зовут. В идеальном мире подозрение первым делом пало бы на пастора Боба. В идеальном мире ему бы несдобровать: все его темное заведение обыскали бы от пола до потолка. Если бы неделю назад меня спросили, кто бы мог похитить Иэна и увезти его из Ганнибала, я бы не задумываясь поставила на педопастора Бобби.
В семь утра я уселась на краю кровати, закинула ногу на ногу и набрала основной номер библиотеки. После той нашей первой остановки Иэн больше не просил меня сдавать телефон: то ли начал мне доверять, то ли понимал, что я слишком глубоко увязла в этой истории, чтобы выбраться из нее с помощью какого-то там телефонного звонка. Телефон соединил меня с голосовой почтой Лорейн — я очень надеялась, что она помнит, как эту самую голосовую почту прослушивать. Как минимум раз в неделю она просила Рокки помочь ей «достать оттуда сообщения».
— Лорейн! Это Люси, звоню узнать, как дела. Жаль, что нам не удалось поговорить перед моим отъездом, но спасибо тебе большое, что ты все уладила. Насколько я понимаю, на этой неделе меня подменяет Сара-Энн, и она, конечно, в курсе всех дел, но, пожалуйста, напомни ей на всякий случай, что чтение вслух у нас по пятницам в 16.30, мы сейчас читаем «Добываек», они, кажется, лежат у меня на столе. Если она не найдет, то это Мэри Нортон, полка «Н-О-Р». А, еще в среду у нас кружок «умелые ручки», и больше, пожалуй, ничего. В общем… как мы и договаривались, я вернусь к понедельнику. Телефон у меня с собой, еще раз спасибо за заботу! Пока!
Если Лорейн останется верна себе, то через час или два устроит страшный разнос Саре-Энн за то, что та забыла про мой отпуск, который, понятное дело, был запланирован еще несколько недель назад. — Даже Рокки знал, что она уезжает! — будет кричать Лорейн. — А ведь он, в отличие от тебя, не ее подчиненный!
Я нажала кнопку отбоя и взглянула на экран телефона: никаких сообщений не было. Зато было четыре пропущенных звонка: все четыре — из библиотеки, но звонили еще вчера, до того как я оставила сообщение Рокки. Естественно, они забеспокоились, особенно если кто-то обратил внимание, что в библиотеке повсюду горит свет. Но забеспокоились не настолько, чтобы начать в панике забрасывать меня сообщениями, и это уже было неплохим знаком. На домашнем автоответчике меня, наверное, ждало что-то вроде: «Люси, привет, мы просто хотели узнать, где ты».
В дверь постучался Иэн (много-много быстрых и громких ударов), и я пошла открывать. Он стоял на пороге полностью одетый и причесанный и держал в руке тюбик зубной пасты. Глаза у него были красные, но он улыбался и слегка подпрыгивал, поднимаясь и опускаясь на носках.
— Я подумал, что вам не помешает немного освежить дыхание, — сказал он.
В тот день я разрешила Иэну сесть на переднее сиденье. Я решила, что он уже достаточно высокий для этого, и к тому же мне казалось, что водить машину безопаснее, когда сзади никто не орет.
Я купила Иэну в гостиничном автомате упаковку из шести маленьких пончиков с сахарной пудрой, и теперь он нацепил их себе на пальцы, как кольца, и понемногу обгрызал с разных сторон. На голове у него была бейсболка «Аризона кардиналс», слишком большая и какая-то квадратная — видимо, раньше он ее никогда не носил. Я подумала, что, наверное, он выудил ее откуда-то у себя из-под кровати — посчитал, что это подходящий предмет для побега из дома.
— Ну что, куда поедем? — спросила я у Иэна, снова выезжая на автомагистраль.
Он посмотрел на меня недоуменно, как будто забыл, что путь у нас указывает он.
— А, ну вы пока оставайтесь на этой дороге, — наконец сказал он. — Сворачивать еще не скоро.
— Мы движемся в сторону Чикаго, — предупредила я. — Твоя бабушка случайно не там живет? А то я знаю одно местечко, где мы могли бы остановиться, там намного приятнее, чем в отеле. Правда, ехать туда довольно долго, зато там много еды и книг.
— НАМ НЕ-ПРЕ-МЕН-НО НА-ДО ПРО-Е-ХАТЬ ЧЕ-РЕЗ ЧИ-КА-ГО, — произнес Иэн, который, судя по всему, теперь вдруг стал роботом, — НО ОНА ЖИ-ВЕТ НЕ ТАМ.
— Хорошо.
Я в последний раз подумала, что надо все-таки развернуться и поехать в Ганнибал, а Иэну просто ничего об этом не говорить. Если бы я по-настоящему захотела, мне бы не составило труда отвлечь его от указателей, и к ночи мы были бы в городе, я могла бы высадить его где-нибудь на углу и немедленно уехать обратно в Чикаго. Но я слишком явственно представляла себе, как он закроет лицо руками и станет всхлипывать, приговаривая: «Она пришла в воскресенье, когда библиотека вот-вот должна была закрыться, и заставила меня сесть в машину, сказала, что угостит конфетами! А я люблю конфеты и не подумал, что нельзя к ней садиться, она ведь не какой-нибудь незнакомец! А потом она стала спрашивать, сколько денег зарабатывает мой папа!» Меня объявят в розыск по всей стране, в новостях у моей истории появится собственная музыкальная тема, и у меня не останется ни единого шанса, даже если я успею доехать до Мексики. И кстати говоря, у меня даже нет с собой паспорта. Как ни крути, надо, чтобы Иэн сам захотел вернуться домой. А судя по блаженному выражению лица, с которым он, подобно золотистому ретриверу, высовывает голову из пассажирского окна, до этого еще далеко.
