Скунс с подружками устроили дегустацию своих кислых, сладких и еще черт знает каких жевательных конфет. Чавкали они при этом словно коровы, жующие жвачку, только в отличие от коров чмоканье и сглатывание слюны перемежались шепотом и хихиканьем.
– Ну что ты так в нее вцепилась?… Эй, Дувр, я тебя спрашиваю! (Неужели кому-то действительно пришло в голову назвать собственную дочь Дувром?) Присосалась, как будто во рту целый месяц ничего сладенького не было.
– А вот и не было. По крайней мере, «Сур Патч Кидз» не было. Вы слышали, все говорят, что этот жевательный мармелад – просто отрава. Ну и что, пусть отрава, зато вкусно, а оттого что жуешь отраву, еще вкуснее. Запретный плод, сами понимаете.
– Вау-у-у-у-у… не оборачивайся, но, по-моему, это… черт, как же его зовут… в общем, Как-то-его-там Клементс из команды по лакроссу.
– Где?
– Ну да, это он и есть!
– Да не оборачивайся, я тебе говорю!
– Да мне ведь тоже интересно! Смотри, а он и правда на вид ничего, вон какая фигура.
Шепот-смех, шепот-смех.
– Может, ему тоже хочется «Сур Патч Кидз»?
– А может, он заблудился? Лично я никогда еще не видела в библиотеке ни одного игрока в лакросс. Может, он не знает, куда попал? Надо пойти спросить бедняжку, не страшно ли ему тут одному.
Шепот-смех, щепот-смех.
Шарлотта умирала от желания убрать руку от лица и обернуться, чтобы посмотреть, видела ли она когда-нибудь этого парня. У нее-то как раз есть опыт общения с ребятами из команды по лакроссу…
Она даже сама не поняла, как это получилось. Мгновение – и она мысленно перенеслась в атриум отеля, где все стоят с бокалами в руках, а Харрисон суетится вокруг нее и называет ее «наша Шарлотта», а Хойт просто сияет оттого, что его девушка заставила Харрисона пускать слюнки, а она – она сама никогда в жизни не была так счастлива, она просто на седьмом небе, она чувствует себя такой красивой, такой веселой, такой остроумной, она всем нравится, а Хойт бросает на нее такой любящий взгляд…
О, Хойт! Ну не мог тот взгляд лгать! Он был искренним! Ты ведь не настолько хороший актер, чтобы так профессионально сыграть… что ты в меня влюблен…
Внезапно все вернулось к реальности, на глаза навернулись слезы, из носа тоже вот-вот потечет, в горле запершило. Ну нет, Шарлота Симмонс не могла позволить себе расплакаться при посторонних, а тем более здесь, на глазах у целого зала, и уж тем более – на глазах у скунса и трех кашемировых пуловеров, которые почти наверняка состоят в какой-нибудь студенческой ассоциации…
Хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и отчаянно сопротивляясь душившим ее рыданиям, девушка слегка повернула руку – так, чтобы ладонь прикрывала половину лица, и осторожно, сквозь пальцы, глянула на эту компанию. Все четверо – три кашемира и скунс – смотрели в сторону входной двери. Шарлотта вдруг поняла, кого они напоминают ей в этот момент: четыре енота… с черными кругами вокруг глаз… четыре енота на вечерней охоте, только цель охоты – не еда, а парни… а одна из охотниц смотрит прямо на нее! На какой-то миг любопытство победило, Шарлотта опрометчиво убрала руку и… что называется, подставилась… теперь все они могли видеть ее!
Заметили или нет – не важно. Больше смотреть в их сторону она не рискнула. Кровь бешено стучала в висках. В любой момент они…
Что же делать? Если уйти из библиотеки прямо сейчас, то, скорее всего, у нее не хватит времени подготовиться к экзамену по нейрофизиологии, а если не получится хорошо сдать экзамен, и так-то не слишком блестящая ситуация, сложившаяся у нее с успеваемостью, грозит перерасти в катастрофу. Шарлотте столько всего еще нужно прочесть, причем именно в тех книгах, которые есть только в читальном зале и на дом не выдаются…
Лишь напрягая изо всех сил брюшные мышцы, она могла сдерживать сопровождавшие рыдания судороги. Шарлотта прекрасно знала, как это бывает: судорога проходит от солнечного сплетения через грудную клетку, через легкие, трахею, горло, и вся верхняя часть тела начинает конвульсивно вздрагивать. Этого нельзя допустить – здесь, при всех… Она встала и порывистыми, резкими движениями запихнула – именно запихнула – книги и тетради в рюкзак, потом задвинула стул – почему-то это получилось у нее громче, чем хотелось бы, и резкий звук эхом разнесся по всему огромному залу, – и поспешила к выходу. Будь у енотов какое-нибудь лучевое оружие вроде лазера, они все равно не могли бы сверлить ее спину больнее, чем четырьмя парами своих накрашенных, обрамленных покрытыми тушью ресницами глаз. Впрочем, даже будь у самой Шарлотты глаза и уши на затылке, она все равно не могла бы более отчетливо увидеть этих намазанных блеском губ, и ее слух не обжег бы сильнее, словно горячим паром, кашемирово-скунсовый шепот.
Ослепленная наворачивающимися слезами, Шарлотта бросилась к летающей двери читального зала и… нажала-толкнула-надавила-приложилась…
– О, ч-черт! – послышался мужской голос по ту сторону двери…
Шарлотта перехватила одну из створок, заглянула за нее и, лишь опустив глаза, обнаружила парня, стоящего на четвереньках. Книги валялись по всему полу. Две из них упали в раскрытом виде, страницами вниз, и у одной из них при этом даже разошелся переплет. Подобрав несколько книг, парень обернулся через плечо и посмотрел на нее, прямо скажем, не слишком ласковым взглядом…
– Господи! Эдам! – воскликнула Шарлотта. – Я не знала, что там кто-нибудь… Извини, пожалуйста! Не понимаю, как это получилось! – Она так и осталась стоять на месте, придерживая полуоткрытую дверь рукой.
Эдам с мрачным видом сел на пол, поджал под себя ноги и хмуро уставился на Шарлотту. Похоже, он только сейчас узнал ее. Изобразив на лице что-то вроде улыбки, парень сказал:
– Зачем тебе вообще дверь, шла бы прямо напролом через стену!
Судя по выражению его лица и по тому, как он покачал головой, Эдам явно не прочь был добавить к своим словам: «Ну ты и идиотка», но почему-то все-таки сдержался и даже продолжал улыбаться… более или менее приветливо.
– Честное слово, Эдам, мне даже в голову не пришло, что там за дверью кто-то есть! Пожалуйста, извини!
– Шарлотта, но дверь же наполовину стеклянная.
– Ш-ш-ш-ш-ш! – донесся из недр читального зала многоголосый шипяще-свистящий хор. Почти одновременно к этой оратории присоединились солисты:
– Между прочим, здесь люди пытаются заниматься!
Другой голос, еще более раздраженный:
– Выйдите на хрен в коридор и закройте эту гребаную дверь!
Шарлотта закрыла дверь, а Эдам тем временем встал на ноги и окинул взглядом разбросанные по полу книги.
– Да, похоже, это единственный способ столкнуться со мной… вернее, мне столкнуться с тобой… в общем, повидаться с тобой…
– Правда, извини! Я так торопилась!
– Да ладно, ничего страшного, в конце концов ничего не сломано, так что не беспокойся. – С этими словами он нагнулся и стал собирать раскиданные и даже растрепанные книги. – Целую вечность тебя не видел. – Потом поднял на нее взгляд: – Ты куда подевалась-то? Прячешься, что ли?
Шарлотта пожала плечами и поспешно опустила глаза, якобы разглядывая книги, а на самом деле скрывая подступающие слезы.
– Это все о Генрихе Восьмом и о разрыве Англии с римско-католической церковью, – пояснил Эдам, заметив, куда смотрит девушка.
Все, поток прорвался. Больше сдерживать слезы у нее не было сил.
– Шарлотта! Да что случилось?
Она подняла голову, чувствуя, как слезы текут по лицу, потом снова ее опустила.
– Да так, ничего, просто неудачный день, вот и все.
Ну вот, первая легкая судорога уже пробежала по телу.
– А мне кажется, тут дело не просто в плохом дне. Может, я могу чем-то помочь?
Дальше сдерживать конвульсии было невозможно. Она уткнулась в плечо Эдаму и зарыдала.
– Постой-ка, дай я их положу.
Парень наклонился и сложил книги прямо на пол у стены. Разогнувшись, слегка приобнял Шарлотту, а она, положив голову ему на грудь, продолжала судорожно рыдать.
– Эй, ну все, все, успокойся. Ш-ш-ш, – сказал Эдам. Проходившие мимо студенты смотрели на них. – Может, пойдем вниз? В зале открытого доступа можно забраться куда-нибудь между стеллажами и поговорить спокойно.
Шарлотта могла только покивать, не отрывая головы от его груди и с трудом переводя дыхание.
Эдам оставил книги прямо на полу и, продолжая обнимать Шарлотту, медленно повел девушку к лестнице.
– О, Эдам, – сказала она слабым, прерываемым рыданиями голосом, – но ты не должен… А как же книги?
– Ха. Не волнуйся. Никто их не тронет. Это сплошные тайны из истории религии. Никто не поймет, в чем суть матрицы этих книг. Если разобраться, то разрыв Генриха Восьмого с Римом был важнейшим событием в новейшей истории. После этого начала развиваться вся современная наука. Думаешь, случайно все отцы-основатели современной биологии, в особенности науки о человеке, были англичанами либо голландцами… Ой!
