Униформой заключенных было красное кимоно.
Помните цвет киновари, которой раскрашивают синтоистские святыни?
Так вот тюремные красные кимоно были именно такого оттенка. Ну конечно, их изначальный цвет удавалось разглядеть только тем редким счастливчикам, которые получали новую униформу. Всем остальным доставались выцветшие и застиранные обноски. Зачастую тюремные робы так истончались от непрерывной носки, что становились похожими на москитную сетку, — я хочу сказать, они просвечивали так, что сквозь протертую ткань тело было видно во всех подробностях.
Я попал в тюрьму в самый холодный сезон года, поэтому мне полагался еще комплект хлопчатого нижнего белья и засаленные носки. Еще мне выдали тонкую лоскутную подстилку для сна, жиденькое одеяльце, чтобы прикрыться, и коробку. В коробке обнаружился комплект из круглой миски для риса, такой же плошки для баланды из бобовой пасты, которую здесь называли “суп”, и плоская металлическая тарелка.
Меня поместили в огромную камеру, где содержалось сразу двадцать человек. В те годы еще была жива традиция избирать старосту заключенных — старшего по камере; и в соответствии с такой традицией, едва переступив порог камеры, я опустился на колени и надлежащим образом поприветствовал этого почтенного человека. По обычаю, старостой становился тот, кто провел в заключении дольше всех остальных. Здешний староста смерил меня взглядом и заметил:
— С виду ты совсем молоденький, но думаю, ты у нас быстро освоишься. Здесь не так плохо, надо просто немного обвыкнуться и жить в добром соседстве со всеми остальными…
Так начался мой первый тюремный срок…
Скажу наперед, то ли я был парень бедовый, то ли просто звезды на небе так встали, — но в первый же день я успел отличиться. Я устроил серьезную драку и жестоко поплатился за это, угодив под статью “неподчинение”. Да, дело обернулось для меня так, что хуже и не придумаешь.
Я едва успел устроиться на полу в углу камеры, как мой сосед, человек с заметным горбом, стал бубнить что-то в мою сторону. Это был обрюзгший и угрюмый субъект, половина его взлохмаченных волос уже была тронута сединой, по виду ему можно было дать лет тридцать пять, но зубы у него уже покрылись толстым слоем желтоватого налета, а с каждым выдохом изо рта исторгалось гнилостное зловоние. Не знаю, чем я смог его задеть, может, был слишком молод, а может, он просто хотел поразвлечься, но вдруг он напустился на меня без всякой видимой причины:
— Слышь, ты, — ты кто такой? — привязался он ко мне. — Отвечай, кто ты есть?
По его тону было понятно, что он пытается меня поддеть, мне показалось, мужик просто ищет повод для драки, и я тоже начал заводиться. Задолго до того, как мне случилось попасть в тюрьму, Сюнкити рассказывал мне, как правильно вести себя в заключении. — Он говорил, главное не соваться к другим заключенным с неуместными расспросами.
— Запомни, — говорил Сюнкити, — якудза отличаются от обычных заключенных. Для нас попасть в тюрьму — высокая честь. А прочие ублюдки просто допустили какую-то ошибку, полиция их накрыла, потом суд вынес им приговор за их же собственную глупость, и они оказались в тюряге — вот и все дела. Обычные правонарушители мечтают только об одном — тихо-мирно отсидеть срок и как можно реже вспоминать, что произошло с ними на воле! Поэтому в тюрьме действует строгое правило — нельзя задавать людям вопросов о том, чем они занимались на свободе. Если кто-то сам захочет рассказать тебе о своей прошлой жизни, вежливо выслушай, но спрашивать первым в тюрьме не принято…
Года два назад Сюнкити сам отбывал срок в тюрьме Сугамо, и я слушал очень внимательно, буквально впитывал каждое слово! И по наивности рассчитывал, что в тюрьме все заключенные живут по тем высоким принципам, о которых говорил мой приятель, поэтому навязчивый сосед по камере здорово действовал мне на нервы. Какое-то время я терпел его бормотание, но потом начал по-настоящему выходить из себя и в конце концов не выдержал и заорал:
— Послушай, господин, прошу тебя со всем почтением, закрой свой вонючий рот!
— А ну-ка повтори!
— Пожалуйста — повторю! Прекращай квохтать у меня под ухом как старая курица!
Надеюсь, наша свара никого не потревожила. Но вместо того чтобы заткнуться, мой сосед побледнел и подхватился на ноги:
— Ах ты, мерзкий недоносок! Знаешь, что случается в тюряге с такими умниками?
Он подлетел ко мне, схватил за полы кимоно и потянул вверх:
— А ну вставай! Вставай, говорю!
Я схватил его за запястье и вывернул руку так, что он с грохотом свалился на пол. Он стал орать и чертыхаться так громко, что на шум прибежала охрана! Первым делом охранники заковали меня в наручники, а потом потащили из камеры. А тому гаду, что начал надо мной глумиться и затеял всю эту заваруху, они даже слова не сказали!
— Чем я виноват? Что я сделал? — вопил я.
— Заткнись, молокосос, шагай молча! — Меня тащили по тюремным коридорам дальше.
По справедливости, я был ни в чем не виноват и искренне не мог понять, почему охрана приняла сторону скандального заключенного, а не мою! Я не мог усмотреть ни одной разумной причины. Я неуклюже ковылял по коридору из-за скованных рук и ног, цепи на кандалах громыхали, я споткнулся и замешкался.
— Шевелись, жалкий ублюдок! — Охранник отхлестал меня по щекам и рывками потащил за кандальную цепь, прикрепленную к наручникам. Меня в один момент доставили на второй этаж.
Камеры в тюрьме Сугамо устроены так, что заключенные через решетку видели все, что происходит в коридорах. Пока меня поднимали на второй этаж, все они как один напряженно вцепились в прутья решеток и наблюдали за этим зрелищем, а сами до ужаса походили на мартышек в зоологическом саду. Охрана отомкнула один наручник, его сняли с моего запястья и зафиксировали, защелкнув на чугунной балке у самого пола.
— Пора взглянуть на его задницу, — хохотнул охранник, мне задрали кимоно до самой поясницы. Охранник приказал своим подручным связать мне ноги — веревку туго затянули на щиколотках и закрепили узел за другую чугунную балку. Теперь я стоял на коленях, упираясь руками в пол, совершенно беспомощный, и охранники могли изгаляться надо мной как угодно, а я даже шевельнуться не мог!
— Уродец, вся твоя спесь мигом испарится, когда мы тебя обработаем! У нас уже много лет не было таких скандальных заключенных! Теперь узнаешь, как поступают со смутьянами вроде тебя, пора вбить в тебя малость ума-разума!
Время тогда было жестокое, современному человеку даже представить тяжело, каким наказаниям подвергали заключенных в тюрьме. Издевательства полицейских на дознании выглядели забавами наивных любителей по сравнению с тем, что вытворяла с людьми тюремная охрана. Вот где работали настоящие профессионалы! Бояться охране было нечего — по отношению к заключенным действовали совсем другие законы. Помните, я говорил — полиция допрашивает подозреваемого, а заключенный, который попал в тюрьму, это осужденный преступник! Так что тюремной охране нечего опасаться судьи, наказывать строптивых заключенных их главная обязанность, чувство сострадания им неведомо.
Поначалу мне было даже любопытно, чем меня собираются бить на этот раз, но скоро выяснилось, что мне предстоит порка резиновым шлангом — впечатляющая вещь, не меньше двух метров длиной! Избиение таким шлангом гораздо эффективнее, чем обыкновенными розгами или деревянной палкой. Резиновый шланг не просто вгрызается в тело, когда наносят сильный удар, он буквально разрывает кожу и выдирает куски плоти. Я живу уже очень долго, и в свое время мне пришлось испытать много боли — в самых разных ее проявлениях, — но я не припомню боли, которая была бы сильнее, чем побои резиновым шлангом. Наверное, вы видели кинофильмы со сценами, где хозяева порют рабов батогами? Так я вам скажу, невозможно даже представить, насколько это жуткая пытка, пока не прочувствуешь эту боль на собственной шкуре! Шланг взлетает вверх, со свистом рассекает воздух, уже от одного звука по коже прокатываются ледяные мурашки, а волосы встают дыбом!
Когда шланг опускается вниз, все тело обжигает такой болью, будто костный мозг рассыпается внутри костей, а содержимое черепной коробки от ужаса сворачивается в точку, да так, что в глазах на мгновение темнеет. Тюремные охранники настоящие эксперты — уж они-то знают, где на человеческом теле самые болезненные места! Когда вас секут поперек спины, конец шланга подворачивается, цепляется за живот и срывает тонкий слой кожи прямо как бритва, кровь начинает сочиться по всей поверхности раны. Но все равно, я считал, что стыдно поднимать шум из-за очередной порки, когда столько глаз уставилось на тебя сквозь решетки. Я сделал отчаянную попытку взять себя в руки и стал считать удары — насчитал пятнадцать, да потом уже не смог считать, в голове все замутилось от боли…
