— Мы пара.
Я слегка ввела его в заблуждение, потому что в большинстве своем люди считают, что пара — это и есть муж и жена, но мне не хотелось пускаться в сложные объяснения. Он спросил:
— Ваш муж: никогда прежде не играл в рулетку?
— Никогда.
— Вот почему он играет по такой строгой системе. Эта система — самая очевидная на свете, любой думающий игрок открывает ее, едва начав делать ставки, и в тот же день отбрасывает. Но сегодня вашего мужа преследует неимоверная удача — или неудача, смотря по дальнейшему. Ход игры волею чистого случая вновь и вновь укладывается в его детскую систему! Поразительно! Такое происходит крайне редко, а когда происходит, то обычно с новичком, который (простите меня, обыкновенной англичанке я не мог бы этого сказать) очень сильно влюблен и поэтому ведет себя самоувереннее или отчаяннее прочих. Да, любовь и деньги раз в жизни могут соединиться и поманить нас. Подобное случилось и со мной. Я выиграл состояние, но потерял любимую, а потом, разумеется, и состояние тоже, ибо лихорадка азарта вошла в мою кровь. В итоге я стал тем, кто я есть, — пропащим существом, неудачником. Если вы не уговорите мужа уехать из этого дьявольского городишка, он завтра снова придет в игорный дом, спустит то, что выиграл, и потеряет все остачьное в попытке отыграться. Доходы муниципалитета зависят исключительно от игорных домов, и поэтому здешние банки располагают самыми современными средствами для быстрого превращения собственности в наличные деньги на совершенно грабительских условиях. На моих глазах одна графиня — женщина под восемьдесят, но сохранившая здравый смысл и остроту ума, — на моих глазах она попалась на удочку первоначального везенья и опомнилась, лишь проиграв все, кроме разве что жизней своих слуг.
Мне захотелось расцеловать этого маленького иностранца за разумные речи и за добро, которое он хотел сделать. Но я только вздохнула и объяснила ему, что, увы, мой бедный Парень меня не послушается, боясь почувствовать себя слабым. Я добавила:
— Но посторонний — это другое дело. Пожалуйста, повторите ему то, что сказали мне. Вот он идет.
Парень, внезапно увидев, что я говорю с незнакомым человеком, растолкал толпу и двинулся к нам; волосы у него торчали во все стороны, как щетина из старой щетки. Лицо было уже не белое, а синее, глаза налились кровью. Рядом семенил лакей в ливрее, неся портфель с выигрышем.
—Данкан, — сказала я, — выслушай, пожалуйста, этого господина. Он тебе хочет сказать важную вещь.
Данкан стоял очень прямо, скрестив руки на груди, и смотрел на моего нового друга сверху вниз. Едва незнакомец произнес несколько фраз, как Парень резко спросил:
— Зачем вы мне все это говорите?
— Увидев двоих детей, устроивших пикник на рельсах, я, естественно, должен предупредить их об опасности; если вам этого мало, могу назвать более личную причину. Друг-англичанин (мистер Астли из известной лондонской фирмы «Ловел и К°») однажды оказал мне услугу, за которую мне до сих пор не удалось расплатиться. Будучи в долгу перед англичанами, я хочу, хотя бы частично, сквитаться через вас.
—Я шотландец, — произнес Парринг, глядя на меня, и в его взгляде мне почудилась мольба.
—Для меня это несущественно, — сказал мой новый друг. — Мистер Астли — двоюродный брат лорда Пиброка.
— Нам пора уходить, Белл, — сказал Парень бесцветным тоном, и я поняла, что, скрестив на груди руки, он пытается унять дрожь. Бессонница и возбуждение изнурили его так, что он мало что слышал и видел; вся его сила и выдержка уходили на то, чтобы стоять прямо и не нести вздора. Я не стала его отчитывать за невежливость и просунула руку ему под локоть; он притиснул ее.
— Моему несчастному сейчас нужен отдых, но я запомню ваши слова. Большое вам спасибо. Спокойной ночи, — сказала я.
Когда мы в сопровождении лакея шли к выходу, я увидела, что Парринг спит на ходу, как бывало со мной.
В вестибюле я ущипнула его, чтобы он проснулся и назвал мне наш отель. Придя в себя, он пробормотал, что ему нужно в уборную, и проковыляй туда вместе с лакеем, который нес его выигрыш, — он ни на секунду не хотел выпускать деньги из поля зрения. Мгновение спустя мой новый друг уже был рядом со мной, он заговорил так быстро и тихо, что мне пришлось наклонить к нему голову.
— Ваш муж: слишком потрясен, чтобы сегодня вечером считать деньги. Возьмите и сохраните сколько будет возможно без его ведома. Это не кража. Если он вновь примется играть, только это и позволит вам уехать отсюда с достоинством.
Я кивнула, подала ему обе руки и сказала, что хочу в свой черед как-нибудь ему помочь. Он густо покраснел, улыбнулся, сказал: «Слишком поздно!», поклонился и ушел.
Вскоре вернулся Парень — теперь он выглядел опрятней. Цвет лица у него был такой же жуткий, но дрожь и слабость исчезли. Я поняла, что он принял таблетку против летаргии и нам предстоит еще одна паркая ночь. Когда он по-хозяйски схватил меня за руку, я подумала: «Бедный, на сколько еще его хватит?»
У двери некий весьма представительный господин сказал:
— Gute Nacht, mein Herr!(Спокойной ночи, сударь!) Льщу себя надеждой, что мы и завтра вас увидим.
— Конечно, — ответил Парень с мрачной усмешкой, — если только ваша золотая жила не иссякла.
— Не меня обыграли вы, а ваших собратьев-игроков, — сказан господин дружелюбно, и я поняла, что это владелец игорного дома.
Выйдя наружу, я увидела, что игорный дом, наш отель, банк и железнодорожный вокзал находятся на одной площади, так что идти нам недалеко. У двери номера Парень вырвал у лакея портфель, захлопнул дверь у него перед носом, даже не поблагодарив и не дав на чай, кинулся к нашей постели (она быча огромная, с пологом) и опорожнил на нее портфель со звоном монет и треском лопающихся свертков. Он побросал клочки бумаги на пол и начал рвать другие, свертки, высыпая из них деньги, — ему не терпелось горой свалить все золото на шелковом покрывале. Я поняла, что прежде, чем считать свои богатства, он хочет всласть в них побарахтаться, как малыш Робби Мердок в грязной луже.
— Тут я пропущу две страницы, — сказал Бакстер. — Они бросают яркий свет на ту область, где смыкаются анатомия и психология, но твоя будущая жена еще научит тебя всему этому в жизни, так что к чему опережать события? В невинных и точных словах Белл рассказывает, как она на несколько часов отвлекла Парринга от его детской одержимости золотом и погрузила в глубокий, естественный сон на ковре из медвежьей шкуры. Она пишет о том, как взяла из груды монет на кровати и припрятала четыреста фридрихсдоров, пропажи которых он не заметил, когда проснулся и стал считать деньги, аккуратно раскладывая их по кучкам. Продолжу с этого места.
— Сегодня все это умножится десятикратно или стократно, — сказал он с плотоядной улыбкой. Я обозвала его дураком.
— Белла! — воскликнул он. — Вчера весь вечер меня умоляли прекратить, пока мне еще везет. Я играл до самого конца и выиграл, потому что на моей стороне было вовсе не везенье, а РАЗУМ. Уж ты-то хотя бы должна в меня верить, ведь перед Богом ты моя законная пара!
— Я могу уйти от тебя, когда пожелаю, и Бог ничего не будет иметь против, — сказала я, — а в этот игорный дом я больше ни ногой. Могу поспорить, что ты потеряешь все, если опять пойдешь играть, — все до последнего гроша.
— На что будем спорить? — спросил он со странным видом. Я улыбнулась — мне в голову пришла замечательная мысль. Я сказала:
—Дай мне из этих денег пятьсот монет. Если ты вернешься богаче, чем сейчас, я тебе их отдам и выйду за тебя замуж:. Если все проиграешь, они нам пригодятся, чтобы уехать.
Он поцеловал меня со слезами на глазах и сказал, что сегодня счастливейший день в его жизни, потому что он получит все, о чем мечтал. Я расплакалась из жалости к нему — что я могла для него сделать? Потом он отсчитал мне пять сотен, мы позавтракали, и он ушел. Я распорядилась, чтобы обед мне принесли в номер, поднялась к себе и легла спать.
Как приятно, Бог, проснуться в одиночестве, принять ванну и одеться в одиночестве, поесть в одиночестве. Свечка, когда мы поженимся, нам надо будет часть времени проводить врозь, чтобы не приедаться друг другу. После обеда я вышла пройтись в сквер, что посреди площади, в надежде увидеть моего нового друга — и действительно увидела его вдалеке. Я помахала ему зонтиком. С разных сторон мы подошли к свободной скамейке и сели на нее. Он осторожно осведомился:
— Взяли?
Я улыбнулась, кивнула и спросила:
— Ну как у него дела?
— Он начал спозаранку и спустил все за час. Мы все были потрясены его необычайным хладнокровием. С тех пор, по слухам, он дважды побывал в банке и четыре раза на телеграфе. Великобритания располагает самым крупным и оживленным на свете денежным рынком. Через час-другой он, видимо, придет опять и проиграет еще столько же, если не больше.
— Поговорим о более радостном, — сказала я. — Вы что-нибудь такое знаете?
