Итак, поскольку массажист У., приведя в гости невропатолога с менталитетом совершенно чуждым семейному, показал себя гибридом (по отношению к семье — козел, по отношению к Л. - баран), то сестра решила вывернуть ситуацию наизнанку. Давайте попробуем… Для этого нужно взять одну свою подругу, которая уже год как развелась (срок достаточный, чтобы осознать одиночество), и послать ее на массаж к брату. Преимущества подруги очевидны — она моложе Л. на два года, у нее нет детей, но есть, пусть и слишком непосредственное, но чувство юмора. Главное, чтобы массаж проходил вечером, когда массажист У. превращался в сторожа, — ну ты пойми, не может она днем, начальство не отпускает!
— Ну и как? — спросил массажист Х. коллегу через три сеанса.
— Не поддаюсь, — ответил массажист У. — Когда массирую, она лежит, пальцами мое бедро поглаживает. Но фигурка хорошая, как у всех Овнов. Лицо как у Барбары Стрейзанд, но посимпатичнее, глаза большие. А так, девушка веселая, чувствуется, хочется ей, но я не могу. Приходи, если хочешь помочь. Понимаешь, она после массажа меня провожать просит, а у меня же сеанс связи с Л. по телефону! Та потом спрашивает: ты где был, когда я звонила? — а глаза подозрительные! Я отбрехиваюсь, мол, по чердаку дети лазят, я их гоняю. Но три дежурства подряд детей гонять — это уже непонятно, может она думает, что я педофил? Между прочим, там на чердаке такое лежбище у этих детишек…
Но про чердак мы прервем, это отдельная история. Сейчас у нас задача — помочь другу.
Когда массажист Х. пришел на дежурство сторожа У., девушка обрадовалась удвоению кандидатов.
— Вдвоем массировать будете? — спросила она как бы в шутку.
— Почему бы и нет? — сказал массажист Х., беря ее ноги в свои руки, тогда как массажист У. вяло ползал пальцами по спине.
Массаж пошел веселее, с шутками-прибаутками, которые становились все острее и ближе к телу. Массажист Х. захватывал все больше площади, отодвигая руки массажиста У., потом подмигнул ему и кивнул на дверь.
— Позвонить надо, — сказал массажист У. и ушел в ординаторскую.
Массаж быстро перешел в более нежную стадию.
— Интересно, — говорила она. — Все-таки у разных массажистов разные руки, разные методы…
— Разные намерения… — бормотал он в ее спину.
Но официальная часть вечера закончилась пристойно, и, казалось бы, концерт не предвиделся. Одевшись, она сидела на кушетке и рассказывала про свою неудачную семейную жизнь. Массажист Х. с тоской слушал обязательную программу, иногда встревая и пытаясь увести ее в сторону. Но лишь когда, сочувственно кивая, он начал поглаживать ее коленку, она замолчала. Сидела, прислушиваясь к его пальцам, пока ее мозг обрабатывал приходящий от коленки сигнал и переводил стрелки на пути ее стремительно мчавшегося по рельсам жалости либидо. Вдруг засмеялась сквозь слезы, шмыгая:
— А в прошлый раз я Шамилю после массажа говорю — давай чай попьем, я пирожных принесла. Он говорит — сейчас, пять минут помедитирую. Лег на кушетку, положил на грудь связку дубовых веток, закрыл глаза. Я пошла в ординаторскую, чай налила, вернулась, а он храпит… Как думаешь, я его совсем не интересую?
— Понимаешь, у него сейчас любовь с коллегой, — сказал он, садясь рядом. — Не расстраивайся. — И он мягко, по-братски, привлек ее к себе.
…Через пять минут, когда все одежды валялись на полу, она, вцепившись ему в волосы, закричала так, будто ее зарезали, причем внезапно.
— А-а, ччерт! — крикнула она, зажмуриваясь. — О-о, ггосподи!
— Я, я! — неожиданно для себя переходя на нелюбимый немецкий, зарычал он.
В ординаторской хлопнула дверь, — сторож У. говорил по телефону с руководством, и такие звуки могли его дискредитировать.
Потом они отдыхали, лежа на кушетке.
— Ты же не думаешь, что я бэ? — сказала она, водя пальчиком по его губам.
— Ну что ты, — искренне ответил он. — Какая же ты блядь? Ты блядей не видала…
— При чем тут блядь? — вскинулась она. — Я имела в виду бревно! Не показалась ли я тебе холодной? Уф! Блядь! Как ты мог такое подумать! Нет, ну надо же, я — блядь! Ну, спасибо!
— Так я же и говорю, — засмеялся он. — Не понял только, зачем шифровать таким знаковым образом. Какое же ты бревно? Ты такая темпераментная, я еле сдержался, когда ты закричала.
— И не сдерживался бы, — сказала она. — Сегодня можно…
"А вот вам", — подумал он, складывая за спиной фигу.
Конечно, массажист Х. проводил подопечную, и больше она к сторожу У. не приходила. Зато на следующее дежурство она пришла к сторожу Х. И еще. И еще. А ночью, когда он, проводив, садился за свой письменный стол, она возвращалась телефонным звонком.
— Ты, как писатель, должен любить стихи, — говорила трубка сумеречным голосом. — А я так их просто обожаю. Скрещенье рук, скрещенье ног, — начинала она с придыханием.
На второй час поэтического марафона, когда мимо уха продефилировали Пастернак, Ахматова, Ахмадулина, и даже скучный Тарковский-отец, он уже держал трубку на плече, нервно курил и пытался вдуматься в свой текст, откликаясь лишь на вопросительную интонацию в телефонном бубнении.
— Да-да, а как же, — отвечал он наугад. — Очень нравится!
В третье свидание он попытался объяснить ей, что по ночам он работает.
— Понимаешь, я не нормальный мужчина, — говорил он доступным ей языком тропов. — Я как Ихтиандр, выныриваю на воздух, в жизнь, чтобы не атрофировались легкие. А так в основном я дышу жабрами, я все время под водой своих фантазий, я опускаюсь на самое дно и ищу самую главную жемчужницу, чтобы вскрыть ее и извлечь самую главную жемчужину…
— Ты ее нашел, просто не понимаешь, дурачок, — ответила она, раздеваясь и кидая ему в лицо бюстгальтер, который попал чем-то твердым прямо в глаз.
Еле сдержав крик, он грустно улыбнулся и сказал, растирая глаз:
— У меня страшно болит голова.
— Сейчас пройдет, — бурно дыша, она скидывала туфли.
— Не пройдет, — сказал он, сморщившись. — Это на всю ночь, я знаю.
Она остановилась и растерянно смотрела. Потом, гордо взмахнув длинными соломенными волосами, начала одеваться.
— Надеюсь, ты меня проводишь?
— Не могу, — сказал он, чувствуя надвигающуюся свободу. — Еще светло, добежишь. А я прилягу (помедитирую — хотел добавить и рассмеяться в глаза, но сдержался)…
— Вот ты, значит, как? Все, я больше не приду! Слышишь? Я больше не-при-ду!
Он молчал, сжимая пальцами виски. А когда внизу хлопнула дверь, спустился, закрыл ее на замок, поднялся в свою любимую ординаторскую, включил телевизор, поставил чайник, закурил облегченно, и, сидел, раскачиваясь на стуле, отталкиваясь спинкой от стенки. Потом, улыбаясь, придвинул блокнот и записал: "ты думаешь, я бэ? Одинарный кроссворд, слово из пяти букв, легко отгадываю в антракте голой атаки". Перечитал, одобрительно хмыкнул, встал, потянулся. Впереди была ночь свободы.
Но внизу постучали в дверь…
— Ты думал, я уже не приду? — сказала она, улыбаясь. — А я пришла, анальгин купила, вот.
— А, черт! — сказал он. — О, господи! Нужно же, в конце концов, иметь чувство меры! Зачем ты вынуждаешь меня! Я устал, я спать хочу, я… Иди ты… домой!
— Иииии, — запищала она, поворачиваясь и спускаясь с крыльца.
Он захлопнул дверь, поднялся, снял с плитки чайник, налил в кружку, хлебнул, взял из пепельницы бычок, прикурил, осторожно посмотрел в окно, — двор был пуст. Ходил нервно, бормотал: "вот и помогай людям!". Потом лег на диван, закрыл глаза. Потом встал, присел к столу и дописал в блокноте: "Я больше не приду! Спасибо тебе, господи! А вот и я, а ты думал, я больше не приду? О, боже!". Снова встал и начал ходить по комнате, грызя ручку и улыбаясь. Рождался новый рассказ.
Но не этот.
Раз уж в нашем повествовании мелькнула поэзия, расширим тему. Есть такие рифмы, которые, по причине своей затертости, даже произносить неприлично. Разве что, шутя, как сделал "наше все", который, написав "морозы", зашел было в тупик, но ловко выкрутился, навязав читателю то, что читатель и так ждал, злорадно надеясь на поражения гения. Пройдем и мы великим следом — сначала расскажем про любовь, а потом и про ее рифму — и достаточно прямым текстом.
Шел четвертый сеанс. Пора, — решил он, чувствуя полное доверие ее тела к его прикосновениям.
Ее светлые волосы были коротко стрижены и слегка взъерошены. Она лежала перед ним на кушетке в одних стрингах и нежилась под его руками.
— Удивительно! — говорил он. — У вас такая классная фигурка — так бы и обвел ее мелом на кушетке, чтобы примерять злобным Прокрустом всех остальных.
— Каким-каким хрустом? — спрашивала она, смеясь.
— Ну, это такой мифический герой, у которого была своя мерка, по ней он или вытягивал пациента, в смысле — гостя, — наверное, вы правы, с хрустом, — или укорачивал подрубанием. Вот и я буду по вашей мерке вытягивать, или топориком тюк-тюк, рубаночком вжик-вжик…
