— Что это у тебя за присказка такая?
— Это вместо шипа по-змеиному. Для разрядки. Ну ладно, рассказывайте свою беду.
Рассказывать начал было Тит, но Сергей Мартыновнч, быстро сообразив, о чем идет речь, предложил Галине Васильевне продолжать кратко и по существу:
— Ты прости, Тит, но ты не понимаешь, где тут существо. Она профессионал.
Галя быстро рассказала, и уже в конце ее Повести, Сергей Мартынович, записывая основные данные событий, одновременно стал звонить куда-то по телефону. Оказалось, в бюро судебно-медицинской экспертизы. Выяснилось, что заключение эксперты уже дали. Он велел копию акта выслать ему.
— Жаль, что вы не пришли до заключения. Надо на корню все сбивать.
— Я-то думаю, ничего не будет, — осмелилась высказаться Галя. — Ведь все правильно было. Это просто несчастье.
— Несчастье. В несчастье тоже кто-то виноват бывает. Это ведь как смотреть будут — от кого Заявление, кем поддержано. Все важно. Надо всегда быть готовым ко всему. В этом основа всякого благополучия, а не только в правильности действий. Чтобы жить, надо работать и думать на два шага вперед. — Сергей Мартынович уже второй раз за беседу жизнеутверждающе рассмеялся.
— Ну и порядки у вас в медицине, Сережа.
— А у вас не так?! Дурачок. Так всюду от Луны до Марианнской впадины, от полюса до полюса. Все, что не так, — просто цвет другой имеет. Подождите минутку.
Он подошел к какой-то двери, непохожей на шкаф, но как раз она и оказалась шкафом. Видно, было, что он переодевался за открытой дверью, как за ширмой. Из-за двери время от времени выплескивались то штанина, то рукав — сначала голубые, затем темные.
Галина Васильевна сидела несколько ошарашенная, но конкретно чем, она понять не могла. Это неожиданно осветившееся солнце отражалось и от Тита, как-то и он стал выглядеть по-иному. Трудно сказать, лучше ли, светлее, ярче или хуже, чужой ли это свет (чужой, конечно), но что-то в нем сильно изменилось.
Сергей Мартынович вышел из-за двери одетый в цивильное платье и без халата. Он взял портфель-дипломат, и они все вместе направились к выходу, задержавшись на минутку возле стола секретарши:
— Ксана, ничего не нужно детям? Я сейчас буду там.
— Спасибо, Сергей Мартынович. Разве что бананы будут. Или вот помидоры если… Томочка их очень любит. Если не трудно, Сергей Мартынович.
— О чем говоришь?! Дети же. Да! Где список кандидатов в. Совет? Не отослала? Ну-ка дай. Так… Так. Я передумал. Вот. Видишь? Вычеркни. Не заслужил еще. Пусть послужит. Я подумал… Убери.
Уже при выходе из приемной его чуть не толкнул доктор, выскочивший из дверей.
— Ты что?! На стадионе? Или в больнице?!
— Извините, Сергей Мартынович. Я!..
— Что еще?
— Вообще-то ерунда; но волынка и суета. Как всегда.
— Ничего не понимаю. Что?! Ты можешь не по-турецки разговаривать?
— Бабушка в травме умерла. Перелом — голова закружилась, давление высокое, упала. Оформлена как болезнь и перелом от болезни.
— Ну. Ну и что? Не понимаю.
— Так у нас вскрытие, а патанатомы говорят, что это судебное вскрытие, так как причина травмы точно неизвестна, а у нее перелом основания черепа.
— Ну, и в чем дело? Пусть вскрывают как хотят.
— Когда принимали ее, травму не считали результатом насилия, и в милицию не сообщили, а они теперь постановление на судебное вскрытие не дают. Бабку ни вскрыть, ни похоронить не можем. Бегаю от телефона к телефону, от одной инстанции к другой… И ничего.
— Дурни вы все-таки. Беспомощные дурни. Ну ничего сами не умеете. Для вскрытия вам и то нужен блат.
Сергей Мартынович вернулся, набрал номер, поговорил с каким-то Василием Ильичом.
— А теперь звони начальнику нашего отделения. Все сделает. Ну ни шагу без меня не можете.
И наконец они вышли из приемной. Сергей Мартынович шел явно чем-то довольный.
— Ну, Тит, договорились? Договорились, ребята? Вас не подвезти? Вам куда?
— Спасибо, Сергей. Я с машиной. Доедем.
— Ну, вот видишь. И машина есть. А ты не волнуйся, Галя. Как бы что ни шло, сколько бы нервов ни уходило — все будет в порядке. Слово даю.
* * *
А в больнице еще продолжался рабочий день.
Позвонили из прокуратуры главному врачу и вызвали к следователю Вадима Сергеевича.
Но он стал прежде всего шуметь и сопротивляться. Чему? Вадим Сергеевич кричал, митинговал, обращался к коллегам и стенам ординаторской. Он говорил, что день у него уже распределен по часам, что он не может бежать невесть куда по первому кличу, что должны заранее его предупредить, что это не демократично, не конституционно, что он не намерен, не позволит, не хочет…
Зоя Александровна оборвала его патетические восклицания и беспричинные наскоки на окружающих:
— Не ори, Вадим. Вот телефон следователя — позвони, скажи, что не можешь. Скажи все это ему, а не нам.
— И позвоню.
— И звони. Звони сейчас.
— Конечно! Что это за безобразие! Я им что? Мальчик?! Я им все объясню. — Он схватил трубку и с яростью стал набирать номер.
— Здравствуйте. Мне нужен… следователь.
………………………………………………………………………
— Я доктор из больницы. Вы меня вызывали на сегодня?..
………………………………………………………………………
— Мне только сейчас сказали, а я не…
………………………………………………………………………
— Завтра? А когда?..
………………………………………………………………………
— Могу…
………………………………………………………………………
— А когда сейчас?..
………………………………………………………………………
— Прямо сейчас?..
………………………………………………………………………
— Хорошо. Тогда я прямо сейчас выхожу.
— Ну, вот видишь, Вадим. И не надо было кричать. Все в порядке?
— Завтра утром! Видали! А у меня завтра операция. Лучше я сейчас.
— Ну и правильно.
А назавтра утром, перед конференцией, Вадим Сергеевич возбужденно, с героическим выражением лица рассказывал коллегам, как прошла первая встреча представителя больничной команды с охраняющими порядок закон. Ему казалось, что он всех там поставил на место, все всем объяснил, разрешил все проблемы.
Он рассказал, как явился в прокуратуру, появился в комнате номер семь, где сидели по углам за столиками три следователя, как он представился и один из них привстал, поздоровался, предложил сесть и сказал, что задаст несколько вопросов после того, как Вадим Сергеевич ознакомится с Заявлением.
— Я прочитал, и он мне дал в руки обе истории болезни — первого поступления и второго. И стал задавать какие-то несущественные вопросы. Не про то, совсем не про то, что волнует нас. Его почему-то больше всего интересовало, что я назначил консультацию гинеколога в первый же день при втором поступлении. Я ему и ответил: «Ну, назначил». А он говорит, и заведующая наутро подтвердила необходимость консультации. А я ему: «Ну, подтвердила». А он говорит, почему же гинеколог был лишь через три дня. Вот я и пытался втолковать, что значения для дела это не имело никакого. Чистая формальность. Все назначения были правильны и всеми потом подтверждены. И заболевание уже шло по хирургическому типу, и никакой гинеколог для дела был не нужен. Лишь для порядка. Я сказал: «Назначения были правильны, так что все в порядке». А он говорит, что раз девочка умерла, значит, непорядок. Как будто гинеколог мог предупредить смерть. Я объяснил, что все осложнения уже были чисто хирургическими. А он мне про историю болезни, про вскрытие, что источник всего был гинекологический. Ну и что — пусть толчок оттуда. Это уже сейчас не важно. Ведь мы…
— Вадим, ты нам не объясняй медицинскую сторону. Мы понимаем. Рассказывай, как было и что говорилось.
— Я и рассказываю. И им рассказал, что лечение с самого начала было правильным, что все последующие добавления были связаны с новыми симптомами, а не с ошибочным ведением больной. А он все равно талдычит: почему не был гинеколог, почему не был гинеколог сразу. Может, говорит, это халатность лечащего врача — это уже на Галину катит бочку. А я ему сразу: «Вы халатность нам не шейте». Он сразу по-другому стал. Говорит: «Мы вам ничего не шьем, мы ищем истину. Нам совершенно не нужно обрекать вас на какие-то лишние, несправедливые неприятности». То-то, сказал я ему…
— Ему?
— Ну, себе сказал. Я ему сказал, чтоб он не забывал, что халатность — это уже статья. Я-то ведь понимаю, знаю. А он опять про свое: «Отбросьте это слово, если оно вам не нравится, говорит, но объясните, почему не пришел гинеколог». А как я могу объяснить? Работы у них до черта, может, не успели, срочности-то не было. Чистая формальность…
— Ты им так сказал или опять объясняешь нам? Мы знаем.
— Ему сказал. Конечно, сказал ему. Потому как он привязался к тому, что я ночью сделал это назначение. Я сразу оборвал: «Не ночью, а вечером». Согласился. Но сказал: «Значит, нужда была сильная, да и заведующая утром подтвердила». И дался им этот гинеколог! Я опять объясняю, что нужда чисто формальная, что гинеколог потом написал, и показал ему в истории болезни запись: «С лечением согласен». А он опять за свое: «Показываете для формы, нуждаетесь для формы, а результат-то плачевный. Почему не было гинеколога сразу?» И все тут. А как он сразу придет? Я сказал, что гинекологи у нас по ночам не дежурят. А он ухватился, что я раньше говорил «по вечерам». Как будто не одно и то же. Для дежурства что вечер, что ночь…
