Никакого из ряда вон выходящего страха атомной войны в реальности нет. Это вымысел прессы и самообман. Страх вообще есть естественное состояние людей. И всегда есть что-то такое, что обобщает страх более или менее широких групп людей. Психиатры и социологи, например, отмечают страх атомной войны у детей. Если бы они теми же методами исследовали детей в России до революции, то они бы столь же «безошибочно» установили бы страх перед сказочной Бабой Ягой или перед Кощеем Бессмертным.
Советские люди по многим признакам отличаются от западных по отношению к войне, и среди них – чувство юмора. Они со смехом смотрят на мрачное будущее, и это помогает им легче переживать еще более мрачное настоящее.
Это было в самом начале войны. Был в их дивизии один очень маленький, но очень толстый полковник. Он был очень похож на Наполеона. Похож не только внешне, но и по внутренним амбициям. Уступая превосходящим силам противника, они отошли на заранее подготовленные позиции и зарылись в окопы. Они ждали атаки противника. Но у противника был выходной день. Судя по звукам из его окопов, там пьянствовали и орали песни. Тутто полковник-Наполеон и решил проявить свой полководческий дар. Он вылез на бруствер, широко расставил ноги для устойчивости и поднял ладонь ко лбу, дабы лучше разглядеть расположение противника. Проделал он этот величественный жест наподобие русского богатыря Ильи Муромца на картине Васнецова «Три богатыря». Но в этот момент просвистел немецкий снаряд, и несостоявшемуся Наполеону оторвало голову. Обезглавленное тело его, однако, продолжало устойчиво стоять на бруствере с поднятой рукой. Зрелище было такое жуткое, что все – от рядовых солдат до командиров полков, политработников и начальников особых отделов – разразились гомерическим хохотом. Хохот был такой силы, что заглушил стрекотание пулеметов и автоматов и даже гул отдаленной артиллерийской канонады. Немцы были озадачены и, сжигаемые любопытством, безоружные, повылазили из окопов. Не сговариваясь и не прекращая хохота, русские бросились в атаку и отбили обратно оставленные ранее позиции. Позиции оказались им совсем ни к чему, и им было приказано оставить их снова. На этот раз они стройными рядами проходили мимо обезглавленного полковника, повернув в его сторону (как на параде) хохочущие физиономии. Им было так весело, что они без боя оставили противнику и те заранее заготовленные позиции, на которых им было приказано держаться до последнего. Уходя, они превратили наши окопы в нужники. И опять-таки они при этом надрывались от хохота, представляя выражение морд у немцев, когда те будут занимать эти не нужные никому позиции.
Этот образ обезглавленного карлика-полководца, мечтавшего стать Наполеоном и прочно стоявшего на бруствере окопов, превращенных в нужник, преследует его всю жизнь как образ будущей войны. А что, если мир станет очень смешным, но смеяться будет Уже некому?!
Вдруг неподалеку послышалась русская речь. Говорят громко, будучи уверены в том, что их не понимают окружающие. Их действительно не понимали. Хотя Советский Союз играет теперь первостепенную, может быть даже, решающую роль в истории, на Западе русский язык учат мало: пусть, мол, советские люди сами учат западные языки. И те учат. Правда, тоже пока еще мало, но все же больше, чем на Западе учат русский.
– Немчуру мы добьем, – слышится знакомый басок. – Америкашкам мы тоже морду набьем, и Западная Европа нам в этом поможет. Но вот как нам быть с китайцами?
– Китайцев мы разгромим совместно с америкашками, – хихикает угодливый тенорок.
– Верно, – мурлычет басок. – А потом мы вместе с китайцами добьем америкашек.
Большинство зевак на тротуарах – старухи. О чем это говорит? О том, что мужчины умирают чаще, чем женщины. И дело тут не в войнах, а в механизме самосохранения: женщины (особенно старые) для продолжения рода важнее, чем мужчины. Не исключено, что через 50 лет надобность в мужчинах вообще отпадет. Через 50 лет в мире будет два или три миллиарда прожорливых старух с практически вечными зубами. На десять старух будет один молодой человек. На десять молодых пар будет один младенец, причем китаец или, на худой конец, турок. Родители могут быть немцами, французами, англичанами и даже шведами, а дети все равно будут китайцами или турками. Так что забота моих соотечественников о будущем Китая вполне понятна.
Венере двадцать первого века стало скучно смотреть на движущееся пестрое стадо человеческих существ – она и не такое видала. Уходя, она скользнула по нему равнодушным взглядом: для нее он был чем-то вроде человекоподобного насекомого. Они принадлежали к разным, несовместимым мирам. Но лицо ее на сей раз ему показалось приятным. Оно напомнило ему другое, бесконечно родное и милое лицо...
Тогда, в 1941 году, у них лишь один парень во взводе имел фотографию девушки, которую (девушку) он выдавал за свою невесту. Они ему не верили. Кто-то из ребят видел, как он подобрал фотографию в брошенном доме. Но какое это имело значение? На фотографии можно было увидеть чудесное молодое русское лицо, и этого для них было достаточно, чтобы ощутить тоску еще непережитой любви. Они по очереди просили у владельца фотографию – поносить ее. Но однажды фотография пропала вместе с тем парнем, который выпросил ее поносить тогда. Владелец сильно сокрушался, но не по убитому товарищу, а по фотографии...
В стоявшей рядом с ним группе заговорили о третьем тысячелетии. Немец вспомнил статью Социолога на эту тему. Он эту статью в свое время выучил наизусть.
Третье тысячелетие можно понимать просто как временный период, который начнется через пятнадцать лет. Но его можно понимать и как новую эпоху в истории человечества, которая может начаться на рубеже второго и третьего тысячелетий, немного раньше или немного позже двухтысячного года. Ведь и Христос, как известно, родился на несколько лет раньше Рождества Христова.
Бессмысленно заниматься предсказаниями конкретных событий, которые произойдут в третьем тысячелетии. Но совсем не бессмысленно подумать о том, что ждет человечество в третьем тысячелетии на основе тех предпосылок, которые сложились к концу второго и которые нам всем хорошо известны. Ведь человечество так или иначе будет вынуждено в третьем тысячелетии решать те проблемы, которые назрели, но остались нерешенными во втором. Человечество в третьем тысячелетии будет вынуждено пожинать плоды деяний, совершенных во втором. Так что если мы хотим серьезно подумать о третьем тысячелетии, мы должны первым делом подвести итоги второго. Мы должны в состоянии человечества конца второго тысячелетия увидеть основные черты его состояния в будущем, третьем. В эволюции человечества будущее не есть нечто абсолютно новое. Будущее есть лишь основная часть настоящего, освобожденная от оков прошлого.
Как я себе представляю третье тысячелетие, понимая его как историческую эпоху? Должен признаться, что я не вижу особых оснований для оптимизма. Будет новая мировая война или нет (а она, скорее всего, будет), человечество все равно уже обнаружило полную неспособность найти разумные средства борьбы с разрушительными тенденциями нашего тысячелетия, с такими, например, как катастрофальный рост населения, обострение расовой вражды, истощение природных ресурсов, разрушение природной среды, разрушение основ нравственности, рост паразитизма, перепроизводство жизненно ненужных вещей (включая вооружение) и т.д. и т.п.
Независимо от того, будет война или нет, независимо от того, кто победит в войне, человечество просто в силу объективных законов организации больших человеческих масс не может решать проблемы такого рода, о которых я упомянул, и остановить самоубийственные тенденции своей эволюции, не пойдя на огромные жертвы. Жертвы неизбежны при всех обстоятельствах. Жертвы как в отношении человеческого материала, так и в отношении достижений культуры. Нельзя остановить действие отрицательных тенденций, не остановив действие положительных, – они неразрывно связаны. Катастрофалъные тенденции эволюции человечества суть неизбежные спутники безудержного прогресса нашей эпохи.
Третье тысячелетие будет неотвратимой и исторически справедливой расплатой за все достижения второго. Человечество в третьем тысячелетии дорого заплатит за то, что оно в нашем тысячелетии разрушило все ограничения на все проявления общественной жизни. На смену всесторонней распущенности нашей эпохи идет новое «средневековье», которое может растянуться на много столетий. И имя ему – коммунизм. Это будет такой коммунизм, по сравнению с которым советский коммунизм покажется неслыханной демократией.
Возможно, я сильно сгущаю краски. Возможно, я недооцениваю способности социального строя стран Запада, именуемого «западной демократией», сопротивляться разрушительным тенденциям истории. Но ведь факт остается фактом, что коммунизм завоевывает мир, опираясь на разрушительные тенденции на Западе, а не у себя дома.
