– Ух, декадент, – не скрывая радости, бросил вслед поэту Фаддей Авдеич. Итак, выдох сделан, рот открыт, еще, казалось бы, какая-то секунда…
– Фаддей Авдеич, подождите выпивать. Я бедная несчастная пенсионерка. Я честно отстояла очередь и теперь требую от вас защиты. – В образовавшейся гробовой тишине Фаддей Авдеич медленно поставил на стол свой наполненный до краев стопарь, еще раз громко выдохнул, после чего мизинцами раздвинул уголки своего рта и только после этого повернулся к пенсионерке:
– Ба, Баррикада Девятьсотпятовна, какими судьбами?
– Вы, Фаддей Авдеич, перестаньте мне тут со своими отговорками. Знаю я вас.
– Помилуйте, Баррикада Девятьсотпятовна, я весь во внимании. Что же у вас там опять стряслось, дорогая вы моя?
– Дорогая, но не ваша. А стряслось вот что – бандитизм! Ляпкин с Тяпкиным оттяпали у меня от огорода с двух сторон по две сотки! Вот!
– Ай-ай-ай! А чем, мерзавцы, мотивируют?
– А у них, оглоедов, видишь ли, брюссельская капуста разрастается. А мотивируют, подлецы, тем, что так и прет, так и прет. Причем с двух сторон она у них прет и все на мой огород. А я вам тут как раз чертежик их экспансии нарисовала. Вот здесь стрелочками, значит, их захват и указан, а на чертежике у меня все в строгом соответствии с масштабом безобразия… – Пенсионерка резко хлопнула ладонью (вместе с чертежиком) об стол, и по ее решительному выражению лица было понятно, что не взглянуть на этот самый чертежик было бы просто неразумно. Да, по-моему, и небезопасно.
– Согласен – безобразие! – как смог, в сердцах воскликнул Фаддей Авдеич, с силой сжав в могучем кулаке пожелтевшую от времени бумажку. – Откровенный вандализм! Вот мой ответ Чемберлену, Баррикада Девятсотпятовна. Да мы поставим на дыбы всю общественность, а если надо, так и новгородское вече соберем. Мы выведем на чистую воду и Ляпкина с Тяпкиным, и Салтыкова с Щедриным, и Бестужева с Рюминым и Муравьева с Апостолом!.. Но не сегодня. Не на ночь глядя. К ночи активность масс стихает.
– Знаете что, Фаддей Авдеич…
– Да-да, дорогая вы моя, именно так – стихает. И ничего ты с этим не поделаешь. А вот Гаргантюа Пантагрюэлевич о вас уже шесть раз как осведомлялся. «Не вернулась ли еще с полей моя незабвенная Баррикада Девятсотпятовна?» Да-да, так и сказал: «Незабвенная». Я ж с ним совсем недавно разговаривал. Стоит, понимаешь, гордый, как всегда, а глаза-то голодные. Ну вы же знаете, что он без вас ужинать-то не начнет.
– Ох, хитрец вы, конечно, Фаддей Авдеич, но что правда, то правда: ужинать без меня не станет, голубь мой сизокрылый…. Но вы меня знаете. Я это дело так не оставлю.
– Да о чем речь, Баррикада Девятьсотпятовна? Как только пропоет петух, так с криками «ура» и ринемся в атаку, сметая на своем пути коварного врага, но сейчас, увы, только рисовая кашка для всеми нами уважаемого Гаргантюа Пантагрюэлевича. Надо, знаете, быть… человечным.
– Ладно, – с недоверчивым прищуром в глазах сказала пенсионерка, забрав из рук Фаддей Авдеича им же основательно смятый чертеж, – вот завтра с раннего утра и поглядим. А то ведь знаю я вас, бюрократов…
Не успела Баррикада Девятьсотпятовна сделать и двух шагов, как заветный, архивожделенный, до краев наполненный стопарь был с невероятной скоростью и желанием опрокинут Фаддей Авдеичем вовнутрь, и содержимое его уже медленно стекало по пищепроводу вниз к истомленному от ожидания желудку.
Не говоря ни слова, Фаддей Авдеич сразу же налил себе еще одну и немедленно выпил, даже не поморщившись. А с другой стороны, ну чего ему морщиться? Что этому верзиле одномоментно двести самогона? Действительно, ведь как слону дробина. Не знаю, на каких там параллелях селяне эти обитают, но то, что наш Авдеич русский, – это однозначно. И мнений быть других на этот счет не может. Пускай он даже трижды черт. Какая разница?
– Нет-нет, товарищи очередники, все вопросы мы, конечно, решать будем и в обязательном порядке, но исключительно завтра. В специально отведенное для этого мероприятия время, – решительно выставил вперед обе руки Фаддей Авдеичи, словно стоя у расстрельной стены, пытался защитить себя от очередников, как от взвода автоматчиков. – Стоять! – резко скомандовал он оставшимся четырем субъектам, которые, не соблюдая совершенно правил очередности, ринулись ему навстречу, не стесняясь по отношению друг к другу в выражениях и не выбирая средств, чтобы расчистить себе дорогу.
– Стоять, я сказал! Не ясно? – крепко схватив за плечи, Фаддей Авдеич грозно крикнул прямо в лицо какому-то тщедушному каторжнику с вырванными ноздрями.
Каторжник при этом, судя по всему, относился эдак к веку восемнадцатому, времен правления Екатерины. Ну, может, и Елизаветы. Не важно. Просто он, несчастный, добрался за счет проворства до нашего стола быстрее остальных.
– Слушай сюда, Тимошка! – хозяин заведения с силой тряхнул Тимошку за плечи, отчего у того, бедняги, чуть не отлетела голова. – Вопрос о твоей полной реабилитации сейчас находится на рассмотрении. И скажу тебе, рассматривается на очень высоком уровне. Ну, сколько раз мне тебе говорить: на это требуется время. Ты же знаешь, я не бюрократ. В каком бы черном цвете не выставляла меня, – он понизил голос, – Баррикада Девятьсотовна. Но все остальные-то, Тимошка, определенно бюрократы! Надо, мой родной, запастись терпением и ждать. Ведь все же материалы по твоему делу давно уже мной куда надо отправлены. выпьешь с нами? У нас тут гости дорогие неожиданно нарисовались.
Тимошка то ли с подобающей, то ли с не подобающей каторжнику решимостью отрицательно покачал головой.
– Ну, тогда как знаешь. Тогда иди-ка ты к своим, голубчик…
Фаддей Авдеич, еще раз основательно тряхнув тщедушного Тимошку за плечи, затем театрально поцеловал его в узкий лоб и, развернув на сто восемьдесят градусов, легонько подтолкнул все в том же направлении, то бишь во все те же плохо освещаемые углы японо-русской избы-якитории.
– И вам всем, дорогие мои, конфиденциально заявляю – завтра! Как только пропоет петух, – будто с высокой трибуны взирая на плебс, по-императорски продекламировал Фаддей Авдеич, зловеще глядя на застывших в оцепенении и оставшихся-таки без должного внимания трех несчастных очередников.
Широким жестом, выбросив руку вперед, он, подобно Калигуле перед великой битвой ряженых, указал лишенным его внимания, защиты и покровительства на место, соответствовавшее их рангу и положению. Иными словами: «Все в сад, господа, все в сад! Вглубь залы: пить забористый самогон и наслаждаться заслуженным отдыхом после трудов праведных».
– Ух, тяжеловато нынче, гости дорогие… – На лице Фаддей Авдеича, как и при первом нашем знакомстве, снова появилась идиотская улыбка. – Ведь хочется, чтоб всем и все, понимаешь ли, попросту, по-русски, ну чтоб полный «абгемахт» или «натюрлих». Ан нет же, ети иху в дышло! Так ведь, Эльвирушка?!
– Так, Фаддеюшка. Так, сокол мой ясный.
– Нет, гости дорогие, – неожиданно спрятав улыбку и тяжело вздохнув, с трудом выдавил из себя заправила праздника, – надо определенно, попросту, по-русски, выпить. Потому как тяжело так, что ну прямо incommenserablemen. Что по французки, значит, называется «несоизмеримо».
После этих слов (а я, надо сказать, был поражен его безупречным произношением) гримаса великой печали за весь род человеческий нарисовалась на лице Фаддей Авдеича. Что, впрочем, не помешало ему с завидным профессионализмом разлить из некогда до краев наполненной трехлитровочки по стопорям и величественным движением руки поднять берестяную емкость на уровень своей физиономии:
– Гости дорогие, ну наконец-то! За встречу и, попросту, по-русски, за знакомство!
Эпизод восемнадцатый
«Чай, кофе, потанцуем…»
Несоизмеримо тяжело было отказать тостующему, тем более раз уж выясняется, что за знакомство, оказывается, мы еще так и не пили. Да и ладно. Какие проблемы? Пройдемся по второму кругу. Я выпил и презрительным взглядом неисправимого сноба посмотрел на трехлитровочку, внутри которой всего-то и осталось каких-то жалких мутных пол-литра.
«Да как слону дробина», – почему-то подумалось мне.
– Ах, душка вы мой, Фаддей Авдеич, до чего же дивный первачок! – словно из небытия проклюнулась вдова олигарха, весело занюхивая этот самый первачок рукавами своей ветровки. Видать, угри, как закуска, уже не канали. – вы у нас действительно маг и волшебник. вы человек, умеющий доставлять простым обыкновенным людям истинную радость. А у меня к вам по этому поводу конфиденциальный разговор, – Людмила Георгиевна совершенно неожиданно перевела этот самый разговор совсем в другое русло. – Надеюсь, Эльвира Тарасовна не поймет меня превратно и не будет против… – Вдова оголила свои сверкающие белизной, идеально сотворенные высокооплачиваемыми дантистами зубы.
– Фаддей Авдеич вправе и в состоянии решать подобного рода вопросы самостоятельно. Без моей помощи и моего согласия, – ответили моей спутнице не менее сверкающей обворожительной улыбкой.
