– Фаддей Авдеич вправе и в состоянии решать подобного рода вопросы самостоятельно. Без моей помощи и моего согласия, – ответили моей спутнице не менее сверкающей обворожительной улыбкой.
– Это, значит, я так понимаю, попросту, по-русски, без свидетелей, что ли? – почесав затылок, спросил Фаддей Авдеич, обратившись одновременно ко всем присутствовавшим за нашим столом.
– Да, Фаддеюшка, примерно так, – снова зажурчал потекший было не в ту сторону еле слышный, но очень музыкальный ручеек. – Что уж теперь поделаешь, сокол ты мой ясный? Раз надо – значит надо. Видать, приперло дамочку.
Глаза Людмилы Георгиевны округлились, но только на мгновение. Мгновение – и снова прежний, спокойный, уверенный в себе и, главное, очень доброжелательный взгляд по отношению к своей собеседнице.
«Вот чертово племя? – невольно подумал я. – Ведь чистой воды скорпионы в банке. Как будто пять минут назад чуть не лобызались, обсуждая наш инфантилизм».
– Силыч, – вспомнил верзила о балалаечнике, – заграничную! Да так, чтобы до слез пробирало. И так, чтобы сразу, значит, попросту, по-русски, в ассоциацию вгоняло.
Немедленно на всю якиторию забалалаился Мишель Легран с его не закрывающимися до сих пор шербургскими зонтами, вгоняя в нас для каждого свою, сугубо личную ассоциацию.
– Значит, гостья дорогая, раз уж так, то, попросту, по-русски, потанцуем?
– С вами, уважаемый Фаддей Авдеич, почту за великое счастье, о котором женщина может только мечтать. – С этой вдовы, ей-богу, словно со Шлыкова, как с гуся вода. Ну, в общем-то, немудрено. Сильный пол ведь он и в Африке, и в тверских лесах, и в Антарктиде – он везде неслабый. Такому самообладанию впору только позавидовать.
Будто шарманка, заканчиваясь и начинаясь снова, надрывно тренькала одна и та же мелодия. И как бы местный музыкальный самородок Силыч не изгалялся, все равно из одинокой балалайки оркестра не получится. И это потому, что сами по себе французы очень хитрые и очень жадные. Они придумают случайно короткую мелодию с полпесни и ну давай ее крутить со всех сторон, да еще под разными предлогами и при любом удобном случае. То с роялем, то со скрипками, то с трубами, а то и со всем этим хозяйством вместе. А куда ты нашему самородку прикажешь деваться, если и в помине нет развития музыкальной темы? Вот он, бедняга, и тренькает на своих трех струнах, будто ручку крутит на этой вот самой шарманке.
Но еще более анекдотично выглядела танцующая пара. Подобной несуразности видеть мне давно не приходилось: здоровенный детина и изящная женщина, стоя в метре друг от друга, один в костюме haut couture, другая в походной ветровке, синхронно делали пару-тройку шагов в противоположные стороны, хлопали в ладоши и возвращались обратно. Так еще во времена хрущевской оттепели и брежневского застоя учили танцевать в учреждениях для детей дошкольного возраста. Эдакий бесконтактный, целомудренный идиотизм, да еще под соответствующее музыкальное сопровождение. В общем, какой-то сумасшедший дом вместо обычной нормальной японо-русской избы-якитории.
После только что пропущенных ста граммов я, надо сказать, почувствовал внутри себя удивительную раскованность. Даже можно сказать и так: раскованность, граничащую с развязностью. Да-с! А что? То ли самогон так действовал, то ли, действительно начал потихоньку адаптироваться к окружавшему меня абсурду и, значит, осмелел, забыв, что совсем недавно мог оказаться на месте шеф-повара… В общем, не знаю, но, во всяком случае, почувствовал себя гораздо свободней. Причин, наверное, может быть масса, но результат, как правило, один.
И я вдохнул этот результат полной грудью, решив, что впредь буду смотреть на происходящее исключительно с иронией. И вообще, плевал я на всех! Вот взял и позволил себе сейчас, глядя на танцующих, громко рассмеяться.
«А вот как раз самое время, – подумал я, упиваясь посетившей меня внутренней свободой, – задать несколько конкретных и очень существенных вопросов этой пышногрудой дамочке в цветастом сарафане. Пусть объяснит мне, наконец, ряд интересующих меня моментов в этом дурацком спектакле театра абсурда».
Эпизод девятнадцатый
«Слуги государевы»
– Госпожа Касперчак, в девичестве Зусман, не соизволите ли вы мне, многоуважаемая, ответить наконец, что же это за бред творится вокруг нас и каким, интересно, образом лично вы…
Да, мой дорогой читатель, до конца задать вопрос мне не удалось, и я был вынужден заткнуться на полуслове. А произошло такое безобразие с точки зрения литературы потому, что к этому моменту Эльвира Тарасовна уже не дышала. Нет, она не рухнула безжизненно на стол, утопив свои пышные груди в капусте, и всем телом не стекла журчащим ручейком под лавку. Она сидела с вытаращенными глазами и слегка приоткрытым ртом, с повернутой вполоборота головой и не видящим бессмысленным взглядом, упертым в одну точку. Сидела абсолютно застывшая, словно ее лишили источника питания, выдернув вилку из розетки, или, как марионетку, перестали дергать за ниточку, неожиданно про нее забыв и бросив на произвол судьбы. В общем, совершеннейшая восковая кукла из музея мадам Тюссо.
– Эй-эй, Эльвира Тарасовна, вы мне это… – щелкал я пальцем возле ее носа и, естественно, ужасно нервничал, если не сказать больше. – вы это… вы… давайте не надо… вы что?.. А ну как Фаддей Авдеич подумает, что это я вам что-нибудь подсыпал?
Да, действительно, можно сказать и больше: я опять ощутил животный страх, сопоставимый разве что с ощущениями, испытанными мной в той «обыкновенной» пыточной избе предводителя славян.
Рука инстинктивно потянулась к трехлитровочке, но мои судорожные и бессознательные движения остановил тихий, спокойный, но в то же время на удивление твердый голос присевшего некогда рядом со мной блаженного, о существовании которого я, признаюсь, и забыл:
– Не стоит, дорогой товарищ. Скажу вам прямо и открыто: советую поменьше прибегать к услугам этой отравы. Тем более что она больше шестидесяти градусов. Ну куда такое безобразие? А на счет Эльвиры Тарасовны… Не относитесь к этому серьезно. Обыкновенный столбняк. В медицине на практике такие случаи нередки. Ну что скрывать? Может, конечно, это у нее и от внутренних переживаний, но, к сожалению, уважаемая Эльвира Тарасовна и без того этому курьезу очень даже подверженная. Вероятно, сказывается ее феминистическое прошлое. А особенно в отсутствие Фаддей Авдеича. Да вы, дорогой товарищ, не волнуйтесь. Посидит так, да и очухается. А Фаддей Авдеич об этом ее недуге знает и бочку катить на вас, скорей всего, не будет. Хотя, надо отдать ему должное, всегда очень переживает, и хорошо бы, конечно, в этот момент ему под горячую руку не попадаться. Ну, вы, думаю, понимаете. Однако я, дорогой товарищ, хотел вам сказать не об этом. Пользуйтесь моментом! Насладитесь высоким стилем общения. Хоть ненадолго окунитесь в высокую культуру отношений, где господствует Ее Величество этика. вы, дорогой товарищ, краем уха слышал, прозаик? Так для вас в нашей клоаке это как бальзам на раны. К тому же, учитывая нынешное состояние Эльвиры Тарасовны… Действительно, береженого Бог бережет.
– Господи, да я бы вообще с радостью мотанул отсюда! Что мне сейчас конкретно делать-то? Объясните уж тогда наконец, – сказал я блаженному, чувствуя, как под столом периодически подрагивает моя левая коленка.
– А вон видите справа в дальнем углу два контура. Эдакие абрисы фигур человеческих. Так вот это граф с князем и есть. Фаддей Авдеич прав: люди высочайшей культуры. Вот вы там пока рядом и посидите за соседним столом. Послушайте, так сказать. Да поразмышляйте над услышанным. А там, глядишь, и Эльвира Тарасовна в себя придет. Да и вы тогда в глазах Фаддей Авдеича вроде как и совсем ни при чем окажетесь. Ну, вроде алиби. А дворяне… они люди очень деликатные. вашего присутствия и не заметят. вы вот хотя бы берестяной стаканчик с собой возьмите для отвода глаз. А там тихо себе сядете и потихонечку будете делать вид, что чего-то там себе попиваете.
На полпути к дворянам я остановился возле массивной деревянной резной опоры в виде колонны, поддерживающей своды якитории. Я вам, дорогой читатель, наверное, не говорил, что помимо хорошей памяти у меня пока еще неплохое зрение и острый слух. Метрах в четырех-пяти от меня Людмила Георгиевна с Фаддей Авдеичем, как заведенные болванчики, продолжали шагать в противоположные стороны, венчая немудреную комбинацию хлопком. Впрочем, невзирая на весь этот движенческий маразм, между танцующими происходил весьма оживленный диалог, и я не смог устоять перед искушением, чтобы, прильнув к опоре, не постараться внимательно вслушаться в то, о чем же, собственно, беседовали отнюдь не посторонние мне люди. Тем более не использовать такое выгодное положение было бы просто непростительно, так как, находясь за колонной, для танцующих я оставался практически невидимым. И вот что мне, теперь уже своим краем уха, довелось услышать.
