— Не знаю, когда смогу снова прийти, — сказала она.
Моросил мелкий дождь. Николь стояла, глядя на запад, в сторону Восточной Хьюстон-стрит. Рука ее была поднята. Золотой браслет соскользнул на манжет шелковой блузки. Как назло, ни одного такси. Мимо нее решительным шагом прошел высокий широкоплечий мужчина с косматой бородой и остановился перед уличным пожарным краном. Не опуская руку, Николь обернулась и посмотрела на него. Мужчина о чем-то задумался. Николь занервничала. Ей стало трудно дышать.
— Господи, как же мне выбраться с этой треклятой окраины!
Мимо проехал грузовик. Она представила, как одно колесо срывается с оси и на бешеной скорости катится на середину улицы. Белый автомобиль отчаянно лавирует, пытаясь отъехать в сторону, и врезается в бортик тротуара. Яркая вспышка света, и она ощущает удар.
Николь лежит на тротуаре, истекая кровью. Бородач бежит к ней, падает на колени, сжимает ее руку грязными пальцами. Она смотрит в его безумное лицо. У него тоже когда-то была жизнь.
…Свободное такси пересекает Бауэри-стрит и медленно подъезжает к Николь. Сквозь пелену дождя светит желтый маячок. Она протягивает руку к свету.
«Пожалуйста, — молится она. — Прошу тебя, Господи…»
Машина рывками ехала вверх по Мэдисон-авеню. На Шестидесятой улице Николь достала из сумочки бумажник. Он раскрылся и упал ей на колени. Под прозрачным пластиком — фотография Нэнси. На фотографии Нэнси чуть заметно улыбается. Ее загадочные голубые глаза смотрят на мать. Николь провела кончиками пальцев по фотографии, и у нее возникла знакомая запретная мысль: Нэнси никого не любит; она расчетлива, капризна, лжива, холодна.
Вытащив из бумажника хрустящую двадцатку, Николь щелкнула кнопкой. Боже… Как она может так думать… Что она за мать… Откинувшись на спинку сиденья, она вспомнила запах тоненькой шейки Нэнси, когда та была совсем крошкой и нянька приносила ее вниз после купания. От шейки пахло детской присыпкой и корицей.
Такси проехало мимо отеля «Лоуэлл». Николь представила, что просит таксиста остановиться, выходит и снимает номер в гостинице. Посылает за своими вещами… Отсекает от себя мужа и дочь, словно опухоль… Сорокатрехлетняя блондинка с тугими бедрами живет в гостинице… Лучше не придумаешь… Ей придется выпрашивать у мужа каждый пенни. Она могла бы потерять Нэнси, дом в Саутгемптоне, может быть, даже квартиру. Она видела такое. Теперь у жен нет никаких гарантий. Остается только ждать своего часа.
Стивен Данн смотрелся в зеркало в ванной. Он начинает походить на собственную восковую копию. Но он еще помнит давний день, когда полчаса любовался своим лицом. Когда он впервые увидел свою жену, та смеялась. Теперь же он старается держать себя в руках, чтобы не убить ее. А ведь ему почти ничего не стоило бы убить всех, с кем он знаком.
Позади него на стене висела черно-белая фотография, на которой запечатлен мальчик, укрощающий коня. Конь встает на дыбы. Его задние ноги связаны. Мальчик тонкими, но сильными руками тянет к себе веревку, щурясь от яркого солнца. Стивен Данн помнил радостное волнение, овладевшее им в тот день. К вечеру его ладони были стерты в кровь.
Он вдавил большой палец в кожу над сердцем. Пусть будет море крови, когда это случится. Он хочет, чтобы она вытирала эту кровь.
Нэнси раздевается перед купанием и отдает одежду Саре Грин. Николь стучит в дверь один раз и входит в ванную. Ее светлые волосы блестят.
У мамочки вот-вот начнется вечеринка.
Нэнси слышит шуршание тафты. Мать подходит к ней и целует в лоб.
— Можешь час посмотреть телевизор, но потом ты должна прочесть две главы из книги. Одну главу тебе может прочитать Сара. В девять часов свет должен быть выключен. Сегодня ты не будешь танцевать до рассвета, детка.
Сара Грин смеется. Николь одобрительно подмигивает ей.
— А можно мне мороженое после ванны? — спрашивает Нэнси.
— Ты ведь уже съела пирожное?
— Да, но оно было такое маленькое.
— Ладно. Будь умницей, милая, — говорит Николь.
— Спокойной ночи, мамочка, — отвечает Нэнси.
В дверь заглядывает отец, он в смокинге.
У него что-то не то с лицом.
Нэнси вдруг становится страшно. Она бежит к отцу, прижимается к его шелковому жилету и всхлипывает:
— Не уходи, не уходи…
Стивен смотрит на ее руки, обвивающие его талию, на ее голую спину. Он сжимает запястья дочери, и у него возникает странное ощущение: он словно прикасается к собственным онемевшим рукам. Ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы обратить внимание на дочь. Он осторожно отстраняет ее от себя и бормочет:
— Ну не надо, не надо…
Сара Грин наблюдает за ними. Она встречается взглядом с Николь. Николь смотрит на Нэнси. Ее охватывает чувство вины, смешанное с раздражением.
— Нэнси, — говорит Николь, — нам нужно идти.
По щекам Нэнси текут слезы. Ее сердце сжимается от боли.
— Нет, — произносит она и вцепляется в смокинг отца.
Мать и нянька подходят ближе. Нэнси знает: сейчас они схватят ее за руки и ноги, уложат на кровать. Она будет кричать, а родители все равно уйдут. Она уже пробовала раньше так задержать их. Они всегда уходят. Она опускает руки.
— Вот умница, — говорит отец. Он делает шаг назад и осматривает смокинг. Мокрые пятнышки уже подсыхают. Скоро не будут заметны.
Спасателя звали Грег. С того дня, как он попытался ее спасти, Нэнси ощущала его присутствие, когда плавала в бассейне. Порой, взглянув на него, она ловила на себе его взгляд.
Как-то раз туманным утром Нэнси пришла на урок плавания. Выйдя из раздевалки, она машинально взглянула на вышку спасателя. Грег был на посту. Его едва было видно за пеленой тумана. Нэнси села на бортик бассейна, медленно вытянула ноги, опустила в воду и стала смотреть на свои ступни. Ей казалось, что они окованы льдом.
Я слышу в небе треск. Я могу не смотреть. Я знаю, что он спускается. Он садится рядом со мной.
«Ты хорошо плаваешь, Нэнси. Сколько тебе лет?»
«Восемь».
У меня горят щеки. Он встает. Я не смотрю на него.
Несколько недель спустя, ближе к концу лета, Нэнси снова оказалась наедине со спасателем. Она шла по пляжу от дома на берегу, где ее родители устроили пикник. К ним в гости пришли две супружеские пары. Еще там был фотограф из журнала «Дом и сад». Его звали Чико. Нэнси разрешили побыть на пикнике минут пятнадцать. Теперь она должна была играть с няней в доме. Нэнси пятилась назад, не спуская глаз с родителей, и так миновала калитку. Они ничего не заметили. Она шла и шла до тех пор, пока родители стали совсем маленькими, а потом развернулась и побежала.
Я прихожу в укромное место, скрытое дюной, поросшей травой. Здесь я буду играть. Я обойду дюну. Он здесь. Он спит. Лежит на животе, как тюлень. Я подхожу и сажусь рядом с ним. Капельки воды сверкают на его загорелой коже, как бриллианты. Я набираю пригоршню песка, заношу руку над его спиной и разжимаю пальцы. Песок развеивается по ветру дымкой, падает ему на плечо.
Он открывает глаза.
«Нэнси?»
«Привет».
«Что ты делаешь?»
«Ничего. Хотела поиграть, а потом увидела тебя».
Он садится и смотрит на море. Небо голубое, но вдалеке темнеет большое облако, похожее на диван. Из него вуалью падают струи дождя.
«В море нужно плавать осторожно».
«Знаю».
«А где твои родители?»
Он ложится и подпирает голову кулаком.
«Они там. Едят устриц».
Я корчу рожицу. Он смотрит на меня. У него тяжелый взгляд. Я начинаю рыть ямку в песке и вдруг замечаю, что у него в плавках что-то шевелится. Я знаю, что там, но понятия не имела, что это может шевелиться.
«Хочешь потрогать?»
«Ладно».
Я протягиваю руку к его плавкам с лиловыми цветочками. То, до чего я дотрагиваюсь, подпрыгивает, как резиновая игрушка. Я отдергиваю руку.
«Вот так».
Он берет мою руку и водит ей вверх и вниз. Затем убирает свою руку, а я продолжаю делать это, потому что мне забавно смотреть на его лицо. Он краснеет и раскрывает рот так, словно очень удивлен.
Вдруг он резко поворачивается на бок. Я слышу, как меня зовет отец. Я бегу к морю. Оно потемнело. Поднимается ветер, отбрасывает волосы с моего лба. Отец идет по берегу и выкрикивает мое имя. Я бегу ему навстречу.
«Где ты была?»
«Строила замок из песка».
«Ты должна была пойти в дом с няней».
Большие капли дождя падают на воду, колют мою кожу, будто иголки. Я смотрю на отца. На миг мне кажется, что это он наслал на меня дождь.
«Пойдем!»
Он берет меня за руку. Мы бежим к дому. Моя мама и гости тоже бегут к дому, схватив корзинки и полотенца. Они смеются. Чико фотографирует.
Потом Нэнси сидела в кресле, поджав под себя ноги, и пила горячий шоколад. Ее волосы были завернуты в полотенце. Она смотрела на грозу, бушующую за окнами. Она вспоминала о том, что случилось на берегу, и ей было неприятно. Она пыталась забыть об этом, но картинка упорно возвращалась. Тогда она решила притвориться, будто все это выдумала. Так она и думала с тех пор.
