— Никого не впускай! Никого! Слышишь? — всполошился Нефедов.
— Так никого ж нет.
— Дверь закрой на ключ.
Леонидов подчинился.
Нефедов как-то воровато оглянулся на Володю. Тот тяжело дышал.
— Володя, все будет хорошо, я сейчас.
Он осторожно извлек одну ампулу из коробки — так, чтобы Володя не заметил, сколько добра привезла Татьяна. Начал набирать «лекарство» в шприц.
* * *
Фридман побежал через фойе к билетной кассе и принялся отчаянно колотить в дверь. Открыла Нуртуза. Отодвинув ее в сторону, Фридман вытащил из тайника на шкафу газетный сверток с билетными корешками, пред назначенными для Михалыча, сунул его в свой портфель и вылетел из кассы.
* * *
Вместе с несколькими оперативниками Кибиров стоял на темной лестнице. На часах было 19.40.
— Все готовы? Пошли!
Оперативники открыли дверь и с задней лестницы быстро зашли в коридор. Один из них заглянул в туалет — проверить.
Кибиров толкнул дверь гримерки, но она не поддалась. Он постучал.
* * *
Нефедов уже готовился сделать укол. Услышав стук, застыл на месте. Леонидов не растерялся ни на миг. Зычным голосом прокричал, обращаясь к двери:
— Минуту! Артист переодевается.
Кибиров жестом остановил здоровенного оперативника, который приготовился было ломать дверь: «Ладно, подождем».
* * *
Фридман залпом проглотил стакан коньяка. Бросил буфетчице на стойку пять рублей, несколько секунд постоял, успокаивая дрожь в руках, и наконец вышел из буфета. Он не обратил внимания на Исраилова, который с аппетитом вкушал за столиком булку, зато сразу заметил идущего навстречу Михалыча. Тот подмигнул ему, сложил пальцы решеткой и сквозь них посмотрел на Фридмана. Леня показал Михалычу портфель:
— Вот... Всё у меня... Это кому? Мне-то что делать? — сбивчиво забормотал он.
— Тебе-то? — ухмыльнулся Михалыч. — Тебе — ждать и бояться.
Фридман застыл в нелепой позе. Михалыч прошел мимо него и остановился рядом с Исраиловым.
— Здравия желаю, товарищ генерал. С приездом.
— Почему он не поет?—продолжая жевать, осведомился генерал.
— Болен.
— Болен? Лечи! Какие гости в зале, видел? А в Ташкенте — Первый с семьей на концерт ожидается! Что делать будешь?
— Сейчас задерживаем его.
— Как — «сейчас задерживаем»? — генерал чуть не поперхнулся.
— Не успел доложить. Кроме левых концертов туг еще... Они наркотики с собой привезли. — Михалыч искоса взглянул на Фридмана, стоящего неподалеку. — Извините, товарищ генерал.
Михалыч отошел от генеральского столика, надвинулся на Фридмана:
— Что встал как памятник? Памятник администратору Фридману? Пошел отсюда.
Фридман попятился.
Михалыч вернулся к столу.
— Ты хорошо подумал? — Исраилов продолжал жевать.
— У нас есть все основания, — пожал плечами Михалыч.
— Ты делать умеешь, а думать — нет! А ты попробуй! А то зачем тебе голова твой! Может член ЦК преступника и наркомана слушать и хлопать потом? А вон сидят и хлопают. Я видел. А в Ташкенте — Первый сидеть будет и тоже хлопать будет! — Вдруг генерал перешел на крик, и изо рта у него полетели остатки булки: — Кто пригласил руководство области? Ты куда смотрел? Ты о чем думал? Или ты специально — меня подставить захотел? Научил тебя кто так делать?!
— Я выполняю ваш приказ.
— Я приказывал тебе руководство дискредитировать? Ты что сказал такое? — побагровел Исраилов.
— Товарищ генерал!
Буфетчица с интересом прислушалась к разговору. Но генералу до нее не было никакого дела, он расходился все больше:
— Молчи давай! Информацию собирай — и про наркотики, и про левые их дела незаконные. Может, и надо будет сказать кому-то: «Ты куда ходишь? Ты что смотришь-хлопаешь?» Но это я буду решать! И говорить я буду! Когда надо будет! Веди его! И чтоб волос с него не упал! Охраняй! Чтобы никакой скандал не был! Ишь какой: «Задерживаем!» Отбой давай! И делай, как я говорю, а то я тэбе сдэлаю.
Михалыч стоял, оплеванный Исраиловым в прямом и переносном смысле. Как только генерал замолчал, он невозмутимо достал из кармана рацию и, прикрыв ее рукой, скомандовал:
— Внимание всем! Стоп на задержание. Кибиров, уводи людей.
Рация зашипела в ответ:
— Кибиров на связи. Повторите.
— Уводи людей!
* * *
Оперативники снова вышли на заднюю лестницу. Кибиров вернулся к двум сотрудникам, которые стояли рядом с пожилой парой у выхода на сцену.
— Всё. Снимаемся.
Все вместе они направились к служебному выходу.
— Мы можем пройти? — спросил пожилой врач.
— Конечно, — ответил на ходу Кибиров.
Пожилая пара зашла в коридор.
Из гримерки выглянул Леонидов.
— Простите, а где Владимир Семенович? — учтиво обратился к Паше пожилой мужчина.
— Переодевается, — так же учтиво ответил Паша.
— Ох! Как вас охраняют...
— Да это какие-то важные люди в зале были, — махнул рукой Леонидов.
— Да, да, мы видели.
— Что с Владимиром Семеновичем? — вмешалась в разговор женщина. — Он был страшно бледный. Вы мерили давление?
— Да, да, — поддержал ее муж. — Я врач, нас попросили подождать. Может, нужна помощь?
— Прошу вас, не нужно паниковать. С ним сейчас доктор, и это, скорее всего, аллергия.
Тут дверь гримерной открылась, и в проеме появился Володя.
Перемена, произошедшая с ним, удивила и Леонидова, и пожилую пару. Он был абсолютно нормален.
— Все хорошо, Паша? — голос осипший, но бодрый.
Мимо него, ни на кого не глядя, протиснулся Нефедов:
— Пойду покурю.
Володя кивнул Леонидову:
— По твоим делам все в порядке?
— Да и по твоим, я смотрю, тоже. А то вот нам помощь предлагают. — Паша показал подбородком на пожилую пару.
— Материальную, я надеюсь... — Володя улыбался.
— Я врач, — повторил пожилой мужчина растерянно, — я думал...
— Да, да, мне под конец совсем нехорошо было, — признал Володя. —То ли духота, то ли жара.
— Вы позволите? — Мужчина взялся пальцами за запястье Высоцкого. — Подождите-ка, вам надо лечь. Немедленно! У вас...
— Не беспокойтесь. Это всегда так после сцены. Волнение. Я после спектакля часов до четырех-пяти утра не сплю. Сердце колотится. Профессиональное. Как вас зовут?
— Александр. Кира, — представились супруги.
— Очень приятно — Владимир. Спасибо, что побеспокоились. Но у меня все хорошо. Даже очень хорошо. — Он повернулся к Леонидову: — Паша, есть хочу умираю. Поехали в гостиницу. Поужинаете с нами, ребята?
— Спасибо, мы дома.
Александр и Кира отошли в полной растерянности. То ли оттого, что их назвали ребятами, то ли просто потому, что, будучи медиками, поняли, в чем дело.
Высоцкий вернулся в гримерную, а Леонидов остался в коридоре — прогуливаться.
Он расхаживал по коридору, когда из-за угла появился Фридман.
— Кто там? — он ткнул пальцем в дверь гримерной.
— Володя.
— И всё? — удивился Леня.
— И всё.
— И больше никого? — настаивал Леня. Глаза у него бегали.
— А кто тебе еще нужен?
— Никто.
— Лень, у тебя здесь знакомые в милиции есть?
Леня вздрогнул:
— У меня?
— У тебя.
— Зачем ты спрашиваешь? Я никогда... Почему у меня должны быть знакомые там? Я многих знаю, но чтоб близко или дела какие-то... Да никогда! — Он вдруг весь покрылся красными пятнами и завизжал: — Ты за кого меня держишь? Я что тебе, стукач? Ты это хочешь сказать?
Паша в недоумении захлопал глазами:
— Ты чего орешь на меня? У Татьяны паспорт забрали в милиции.
— Татьяна? Она что, приехала?
— Приехала. Сейчас в гостинице. Паспорт у нее забрали. Я думал, может, ты знаешь кого-то. Странный ты какой-то, дерганый.
— Это я-то странный? — Леня уже успокоился. — Чем же это, интересно?
— Леня!
— «Леня, Леня»... Вот поехали бы к Сулейманову, там многие будут...
— Какой еще Сулейманов?
— Большой человек, из местных. У него день рождения сегодня, я же говорил тебе. А ты еще отмахнулся: «Мало ли что там, Леня»...
— Так поехали.
— Там Володя нужен. А он не сможет теперь.
— Теперь-то как раз сможет, поговори с ним. Про Татьяну ни слова, а так — мол, поехали, отдохнем. А мы с тобой, может, и решим вопросы наши.
Фридман поправил рубашку, пригладил волосы и нырнул в гримерную.
— Володя! Блестяще! Было руководство местное. Знаю, тебе это не очень важно, но очень всем пришлось по душе. — Он сделал круг по комнате, зачем-то коснулся гитары. —Тут вот еще какое дело... Нас всех пригласили, прямо сейчас, мотануться за город. На воздух. Шашлык, плов... Здесь плов, я тебе доложу... — Он изобразил лицом восторг. — Интеллигенция местная. Чего они здесь видят? Ты же праздник сюда привез! Вот... Может, поедем? Поужинаем... Тут в гостинице еда не очень... А там все по-настоящему. И очень ждут.
