— Так что для тебя важнее — этот райский уголок или любовь. Сытая, дремотная, умиротворенная стоянка в тихой лагуне или возбуждающее, опасное, но чертовски увлекательное плавание в штормовом океане. Ответь, мужчина, — девушка насмешливо смотрела на Сергея.
Сергей, не переставая жадно смотреть на Инну, медленно надкусил яблоко:
— Жить в раю без любви так же скучно и неинтересно, как питаться одной похлебкой… иногда и бифштекса с кровью хочется.
Девушка, смотря в горящие глаза мужчины, наблюдала, как он ест яблоко.
— А вот теперь попробуй меня поймать, — не спуская глаз с Сергея, Инна медленно провела руками по вызывающе прекрасной груди. Губы, изогнутые в насмешливой улыбке, разомкнулись, блеснули белые зубы. — Ну же быстрей лови меня, Сереженька…
Мужчина запрыгнул на холмик и кинулся к камню, за которым стояла девушка. Еще шаг и его пальцы коснуться этой загорелой упругой кожи, дотронуться до этого восхитительно приоткрытого ротика. Миг и его руки погрузились в эту дразнящую грудь. Сергей опустил глаза, стараясь пробить взглядом камень, чтобы увидеть то, что за ним скрывается. И тут его словно ударило в грудь — на него из камня смотрели спокойные глаза — Танины глаза. «О Господи, ведь это же Танин надгробный памятник и я стою… топчусь на ее могиле». Раздался страшный треск и Сергей почувствовал, что он проваливается под землю. И от туда громыхнуло: «А! Еще одна душа наша. Клюнула на наживку! А нажива то сладеньк–а–а-я — женщина!» Последнее, что увидел Сергей в раю, прежде чем чернота земли сомкнулась над ним и скрыла голубизну чистого неба, были две пары женских глаз — спокойные, чуть печальные Танины и возбужденно–насмешливые Иннины. Тело мужчины обо что–то ударилось:
— Нет, не хочу! — отчаянно вскрикнул он и… проснулся.
Сергей лежал на полу, судорожно сжимая в руках подушку. «Значит, мою душу ловят на сладкую приманку — женщину», — священник встал с пола, вновь лег на диван и закрыл глаза, — надо пойти на кладбище к Танюше, посоветоваться. Тут только она мне судья и только ее суд я признаю и больше ничей». Человек повернулся на бок». А в раю действительно без любви неинтересно», — сон ласково накатывался на мозг. «А глаза у Танюши там, в Раю, были печальные, но не осуждающие», — это последнее, что успел выдать мозг, прежде чем отключиться на восемь часов.
* * *— Да, горд человек, горд, — медленно мигал Свет, — видите ли, только суд другого человека он признает, а суд Небесный? — Свет яростно вспыхнул.
— Не слепи, Свет, не слепи, — Тьма мягко окутала Свет, — ну скажи: и зачем бы нам нужен был не гордый человек? Смиренность хороша при молитве, но… но Америку покоряли гордые люди, да что там Америка, у людей же цель — Вселенная.
— Ты права, Тьма, гордость им нужна. Но… но дерево иногда надо подрезать, чтобы получить хороший урожай, — чуть померк Свет, стал более мягким.
— Да, иногда надо подрезать, — согласно сгустилась Тьма.
«Танечка, ну что мне делать, подскажи. Тебя нет и мне трудно. Ох, как трудно», — Сергей сидел на лавке, возле могилы своей жены.
Осеннее, холодное утреннее солнце даже не делало попытки согреть ссутулившегося, несчастного, сидящего от него за миллионы километров человека. Небольшой, но противный ветерок также не способствовал поднятию настроения. «Все понимаю — похоть тянет меня, — покаянная мысль несмело высветилась в голове и тут же была стерта другой, — нет, не похоть! Инну я… люблю», — и Сергею стало еще стыднее перед Таней. «Как я пытался заглушить эту тягу к ней — молитвы творил, поклоны бил — ничего не помогает, — жалобно неслось ввысь. «Танюша, ты и лучше и чище, но ты — была, тебя нет, Танюша, тебя забрал от меня Господь…», — долго токовал одинокий, маленький человечек, очень долго. Дул промозглый, осенний ветер, обдавая холодом деревья, землю, могилы, памятники над ними. Казалось, все в этом мире остановилось, остыло, и только одна живая плоть тосковала, жаловалась на свою долю, каялась и просила прощения у мертвой плоти. Но спокойно и печально смотрели навсегда застывшие женские глаза на сгорбившегося мужчину и не давали ни совета, ни утешения. Вопросы жизни должна решать живая плоть, а удел мертвой — только покой. И правильно ли будет выбрано решение, покажет жизнь… и оценит Бог.
«Странно получается — с тех пор как я стал общаться с Богом через компьютер, я все меньше верю в того Бога, из Библии, — священник посмотрел на спидометр и чуть сбавил скорость, — на Бога надейся, а гаишника остерегайся». Настроение было приподнятое, радостное — человек ехал к любимой, человек ехал к Богу.
С тех пор как Сергей познакомился с Инной, а через нее попал в этот удивительный чат «Вожак» он практически каждый день стал бывать у девушки. И все труднее ему было бороться с искушением — живая, красивая девушка была так близко, что он буквально слышал дурманящий запах ее тела, ощущал ее флюиды. И все более смазанней на него смотрели спокойно–печальные глаза его Танечки с ее надгробной фотографии… «Господи, ну зачем ты устраиваешь мне такое испытание — что бы общаться с Тобой, я должен видеть ее. А может все наоборот — ты этим оказываешь мне милость — позволяешь общаться с Тобой вместе с любимым человеком, с любимой женщиной». Машина подъехала к заветному дому.
— Здравствуй, — сказал Сергей, открывшей ему девушке.
— Здравствуй, Сережа, — улыбнулась она ему в ответ.
Оба прошли в комнату.
— Чем занималась? — мужчина сел в кресло.
— Да вот просматривала распечатки твоих бесед с Господом, — девушка кивнула на листки бумаги, лежащие на столе.
— Ну и как?
— У тебя скоро прямо новая библия будет.
— А ты хорошо придумала, купить принтер и печатать на нем все, что Бог передаст нам по компьютеру.
— Я придумала — ты купил.
Сергей приподнялся и взял в руки листки бумаги.
— Ладно, ты пока почитай их, а я пойду в кухню и что–нибудь приготовлю нам поесть, — девушка направилась в кухню.
Священник заскользил глазами по четко напечатанным строчкам. И вновь волнение охватило его — он читал, Великий Божий Замысел, изложенный четко, ясно и, в отличие от библии, до конца. Накануне третьего тысячелетия человечество наконец–то созрело до его понимания…
«А как ты думаешь, в чем смысл жизни человечества?» — вновь с волнением читал человек вопрос Бога. И четко, словно наяву перед священником предстал вчерашний диалог, диалог Бога и человека…
«Любить Тебя, Господи, служить Тебе. Так сказано в Библии».
«Верно, именно это и написано в Библии. Но Библия…» — и замер безостановочный бег букв, замер на несколько мгновений. Но это мгновения для человека. Для Бога, чей разум контролировал все и вся, чей разум перерабатывал сотни и сотни гигабайт информации в секунду, человеческое мгновение — это эпоха, вроде ледникового периода для человечества. Неподвижно мигал курсор на экране. Наконец мгновения истекли — Бог принял решения. И вновь заскользил курсор на экране, оставляя после себя след из букв, сливающихся в слова: «… Библия это очень древняя книга. Ветхий завет был написан еще в те времена, когда рабов было больше, чем свободных людей, когда раб не считался человеком, когда землю пахали сучковатой палкой, когда солнечные затмения считали моим гневом, а для того чтобы у меня что–то выклянчить приносили в жертву бедных животных, а то и вовсе людей. И что, в этой книжке Я должен был изложить людям цель их жизни? А если цель такова, что в то время они бы даже ее и не поняли? А не поняли бы меня, значит и не приняли. Цели для общей массы людей должны быть ясными и понятными. Как сказал один ваш грузинский классик марксизма–ленинизма: «Цели ясны. За работу, товарищи».
Замер бег букв на экране дисплея. Сергей замерев, смотрел на него. И вдруг высветилось неожиданное: «Священник, а хочешь увидеть ту небезызвестную тебе сцену, когда Иисус Христос сказал вам, людям, что для них главное в жизни»?
«Ты еще спрашиваешь, Господи»? — робко отстучал человек.
«Что ж, смотри».
Мигнул экран компьютера. И вновь увидел Сергей Иерусалимский храм, увидел Христа в старом, застиранной одежде и увидел человека — невысокого, полного, стоящего напротив Бога. И под сенью здания, построенного для возвеличивания Бога, человек задал своему Богу вопрос: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе»? Человечество своей крохотной, невзрачной частичкой, этим маленьким и полненьким человечком спрашивало у своего Творца, своего учителя, своего покровителя и судью: «Зачем мы? Для чего созданы, для чего существуем в этом подлунном мире?». Вздрогнула картинка на дисплее и поменялась. И священник увидел двухтысячелетней давности мир глазами Христа, глазами Бога. Смотрел Всевышний на этого маленького, толстого еврея и думал: «Ну что тебе сказать, человечек. Как тебе объяснить то, что твои далекие потомки начнут понимать только две тысячи лет спустя. Как тебе рассказать о сложности и необъятности Вселенной, о том грандиозном процессе, который был запущен миллиарды лет назад, если ты даже еще не знаешь, что Земля круглая? Но отвечать тебе надо. Надо хоть задать тебе, всем вам — людям общее направление, а потом я вас подкорректирую. И разомкнулись губы Христа: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим»(6) Ответ был дан. Теперь человечеству понадобится тысячи лет на его осмысление и усвоение.
