Я выполнил то, о чем он просил, но все же почувствовал себя уязвленным. Подумаешь, его отель, его ресепшн, его шторы! Отправив Эрнеста в комнату, я, как обиженный мальчик, снова уставился в экраны. Подпер кулаками голову и упорно не отвечал на улыбки поздних постояльцев.
Мое дурное настроение исправилось лишь через несколько часов. Я буду стараться сохранить дружеские отношения со Станом. Он человек редкой души, я многим ему обязан. Даже моей встречей с Эрнестом. Интересно, прилетел ли бы он ко мне, если б я не работал в отеле? Было ли это случайностью? В ту минуту, когда мои мысли стали вновь обращаться к крыльям и цветам, мой взгляд приковал один из телеэкранов, так притягивает магнит килограмм гвоздей. На крыльце отеля сидела моя мама! Но этого не может быть! Я замер, наблюдая за ней, жующей шоколадный батончик. Ее лицо было скорбным. Я понимал, что должен к ней выйти, но не мог ни на шаг сдвинуться с места. Лишь после того, как она встала и грустно перекинула свою сумку через плечо, я на деревянных ногах направился к двери. Но ее там уже не было.
Это Майя пришла за мной! Несколько месяцев спустя! После всего, что произошло! Но я слишком поздно спохватился. Фруктовая косточка, которую я надежно похоронил под кожей, загнав в нее всю свою боль, похоже, собиралась прорасти. Я не хотел об этом думать. И все же это не давало мне покоя: мысли, как ничто другое, легко просачиваются наружу. Было около часа ночи, и я решил сосредоточиться на Эрнесте, спавшем в углу потолка.
— Эр-не-е-ест! — Я всегда окликал его мальчишеским голосом хориста. Почему-то это казалось мне правильным.
Он немного прополз вперед, словно хотел повернуться ко мне, чтобы лучше меня видеть. Я помахал ему рукой. Он полетел вниз и через полметра свободного полета расправил крылья. Потом тихо приземлился на мою ладонь и дал пару минут собой полюбоваться. После чего снова взлетел и исчез в одном из карманов моей ядовито-зеленой куртки. Эта куртка со дня моего заселения в номер валялась в углу. Стан подарил мне новую, не такую странную верхнюю одежду, чтобы я мог как-то пережить зиму. Пора уже было выбросить на помойку это зеленое страшилище, но, похоже, оно чем-то полюбилось Эрнесту.
Сегодня я понял причину. Спустя некоторое время, гордо размахивая крыльями, он снова выпорхнул наружу и сел на подлокотник кресла. Вместе мы наблюдали, как из теплой подкладки курточного кармана выползли несколько гусениц и неспешно перебрались на ламинат — всего их было пять. Они по очереди поднимали вверх на три четверти свои крошечные тельца. Когда я склонился над ними, они замерли и превратились в веточки.
Я в восторге захлопал в ладоши, мои глаза увлажнились.
— Эрнест, так ты, оказывается, женщина! Девочка моя, да как же это ты смог? Целых пять! И гляди, какие смышленые! Все в тебя, моя милая, все в тебя!
Я забыл про Майю, забыл о том, что Стан пригласил меня в оперу, забыл о себе. Чуть не прыгая от радости, я перестлал ложе из тополиных листьев в коробке с дырочками. Эрнестина наблюдала с одобрением, устроившись у меня на плече.
Мои грезы разрушил громкий стук в дверь. Не успел я спрятать Эрнестину и пятерых ее отпрысков куда-нибудь подальше, как ворвался Стан.
— Куда ты запропастился, подлец? Я ждал тебя полчаса у входа в оперу. Промок до нитки под этим проклятым дождем. Хотел бы я знать…
Потрясенный, он уставился на Эрнестину, вдохнувшую жизнь в свои веточки.
— Иисус-Мария… террариум разрастается, — промолвил он, сам не свой.
— У Эрнестины появились детки, — сказал я.
Это была тупая фраза. Я почувствовал, как мои щеки заливает румянец.
— Эту букашку зовут Эрнестина?
Стан нервно грыз ногти.
— Прости, что заставил тебя ждать, Стан.
Я и правда искренне сожалел. Я показал себя плохим другом. Стан, задумавшись, молчал. Но Эрнестина вдруг повела себя не по-товарищески. Она дерзко взмыла вверх и уселась на шторы, после чего с громким чавканьем принялась выедать на них дырку.
— Ладно, проехали, — сказал Стан, складывая руки на груди. — Не будем поминать дурное, только этому насекомому здесь не место.
Он резко растворил окно и похлопал по шторе. Эрнестина, подергивая усиками, спланировала на подоконник. В панике я бросился на окно. Из-за моей неосторожности стекло треснуло. Один из осколков вонзился мне в плечо. Я быстро выдернул его из порвавшейся ткани своей рубашки, окрасившейся в красное.
— Черт побери, Бенуа! — воскликнул Стан, в испуге отпрянув.
За окном махала крылышками Эрнестина, она летела на свет полной луны. Я смело пролез сквозь торчащие стекла наружу. К счастью, моя комната находилась на первом этаже. Но я был способен прыгнуть за ней и с шестого.
Я слышал, что Стан все зовет и зовет меня — пока его голос не заглушил грохот автострады. Эрнестина коснулась крылом грузовика и полетела в сторону центра города. Она неутомимо работала крылышками. Казалось, она играет со мной в какую-то игру: не отрывалась больше чем на десять метров и всякий раз поджидала, если я терял ее из виду.
Долетев до террасы кафе, она позволила мне подойти поближе, словно хотела проверить меня на мизантропию. Я не поддался на эту уловку и твердым шагом приблизился к ней.
— Ха, вот она, моя девочка! — сказал я.
Мне было наплевать на любопытные взгляды группки подростков, сидевших за соседним столиком. Что мне за дело до них, пускай себе тянут шеи, я ведь могу в любую минуту повернуться и уйти!
Эрнестина смотрела на это иначе. Когда разделявшее нас расстояние стало не больше чем в палец, она вспорхнула и, описав в ночном воздухе дугу, спикировала, словно на американских горках, на грудь какой-то толстой девочки. Та громко завизжала. С омерзением я наблюдал, как девчонка приложила к крылышкам Эрнестины горящий конец сигареты. Раздалось странное шипение, которое заглушил мой крик. Крылышки с зазубренными краями свернулись в трубочки. Шесть лапок моей замученной подружки бессильно задрожали. Едва она коснулась ими земли, как истеричная ведьма раздавила ее своим сапогом.
Когда я увидел темно-коричневую пыль — все, что осталось от Эрнестины, — в моем мозгу произошло короткое замыкание. Я приподнял толстую девочку за волосы со стула. Дальше этого я не пошел. Но какой-то мальчишка кинул в меня плетеным стулом, а другой отправил меня в нокдаун метким ударом кулака. Похоже, они оба одновременно с размаху нанесли мне удары ногами по животу и по яйцам. То, что в следующие бесконечно долгие мгновения пришлось пережить моему извивающемуся на земле телу, казалось нападением целого войска. Эрнестине каким-то образом удалось втянуть обратно свои валяющиеся возле ножки стола внутренности. Ее тельце опять было целым, от ожога не осталось и следа. Она прикрыла голову крылом и проскочила, невредимая, сквозь молотильню ног. Потом уселась на металлическую крышку пивной бутылки в сантиметре от моего носа и, встав на задние лапки, победно развернула крылья. Я грустно ей улыбнулся. Она мне подмигнула.
— Ну как, Бенуа, может быть, напоследок споем? — спросила она меня хрипло.
— С удовольствием, — сказал я, облизывая с верхней губы кровь.
И тогда она запела песню, которую всегда исполнял Чет Бейкер, — моя Эрнестина пела ее, не уступая мощью Элле Фитцжеральд, одновременно отбивая лапкой такт. «I get along without you very well». Я с улыбкой отвел глаза. Ох уж эта Эрнестина! Как она меня хорошо изучила! «Of course I do». Над головами рычащих от злости хулиганов неслась, разрастаясь, на свет луны целая вереница ночных бабочек. «Except when soft rains fall and drip from heavens, then I recall…» Бабочки со всех сторон окружали мою маму, придерживая ее за платье. И все-все улыбались… «The thrill of being sheltered in your arms». Миллиарды крылышек заслоняли собою звезды. «Of course I do»[41].
* * *
Ночь была промозглой и бездонной. Просидев час в кафе, где собралось множество молодых счастливых пар, со стаканом текилы «Санрайз», я решила завязать со своим богемным образом жизни. Мне захотелось услышать знакомый голос, позвонить кому-то, кто приехал бы и забрал меня отсюда. Друзьям, родственникам, бывшим друзьям — не важно. Тому, кто готов безоговорочно протянуть мне руку помощи. Кто не ждет от меня ничего взамен. Как, например, Брам.
Я нашла телефонную будку, сунула в прорезь один евро и набрала номер. Он снял трубку лишь с шестидесятого гудка.
— Это Брам, я слушаю. Что случилось? — Его голос звучал поразительно мужественно и самоуверенно.
— Брам, darling![42] Это я, Майя.
— Здравствуй, Майя.
(Я уже поняла, что дело плохо.)
— Я подняла тебя с постели?
— Разумеется.
— Прости. Послушай, дорогой, я тут на море, и у меня на душе кошки скребут. Ты не мог бы приехать меня забрать?
— Майя, сейчас полтретьего ночи. Садись утром в первую электричку и заходи ко мне, если хочешь.
