В самом деле, они прекрасно видели бетонную стену и огромные ворота, у которых обрывались рельсы. Там их и обнаружил охранник, который теперь в полном недоумении прислушивался к этому разговору, стоя на пороге.
— Подождите, подождите, — повторял Тихонов, до которого стало наконец доходить. — Это племя… оно что же, от вас работает?
— Что значит — от нас? Вы что, товарищ? — Семушкин вынул из кармана плаща глянцевый рекламный листок. — Вы что, под дурачков косите? Кому вы будете рассказывать, что в тайге случайно вышли на базу? Вы же видели дома — что, это манси такие строят?
— А что, не строят? — тупо спросил Савельев.
Семушкин помолчал и вдруг согнулся от смеха.
— Ну это надо! — восклицал он, вытирая глаза. — Ну это, товарищи, ни в сказке сказать… Куда ж тогда эти делись, которых там ждали? Ну эти-то, которые путевку купили?
— Да какую путевку! — снова заорал Савельев. — На какую базу!
Семушкин протянул ему листок. Поисковики уставились на него в полном недоумении.
«База отдыха завода № 34/76. Посетите нашу базу! Древнее арийское племя обеспечит ваш досуг. Камлание. Гадание по внутренностям. Спросите духов о будущем! Ночлег в уральской тайге со всеми удобствами! Фольклорный коллектив. Незабываемые арийки. Сауна».
— Сауны не было, — цыплячьим голосом сказал Валя.
— Сауна на ремонте, это да, — признал Семушкин. — Вы что же, действительно случайно забрели? Первый раз такое вижу. Что же вас в сентябре в тайгу понесло, без путевки-то?
— Я же вам говорю, — в десятый раз начал Савельев. — Пропавший самолет «Ан-2»…
— Да какой самолет, — уже мирно сказал Семушкин, все еще посмеиваясь и качая головой. — Самолет когда был?
— В июне.
— Ну и какие сигналы он вам должен был подавать? Вы радист?
— Радист, — мрачно подтвердил Савельев.
— И они в сентябре вам сигналы подали? Людей не смешите.
— Я слышал…
— Да мало ли что вы слышали!
— Я тоже слышал, — вступился Тихонов.
— И что мне теперь с вами делать? Вы же у людей время отняли. И неизвестно еще, где теперь те, кто действительно заплатили… Мне что им, деньги возвращать?
— Это уж я не знаю, — сказал Савельев решительно, — но людей надо где-то разместить. В тайгу ночью не пойдем.
— Да это понятно, — вздохнул Семушкин. — Вахрушев! Машину вызывай, в «Лосьву» звони. Пять мест. Должны у них быть, пусть селят. Разбираться завтра будем, ночь на дворе. А вы, товарищи, — обратился он к поисковикам, улыбаясь почти дружелюбно, — соблюдайте, так сказать, законы гостеприимства. Ночью по городу не шастать, утром до моего сигнала не выходить. Сами понимаете, завод у нас секретный, и город тоже не совсем простой.
Завод 34/76 был в самом деле секретный — настолько, что большинство сотрудников понятия не имели, что они тут производят. Разногласий не было — все знали, что Перов-60 занимается сборкой главных узлов изделия № 16, но каково это изделие в целом — гадать бесполезно. Это было сродни ощупыванию слона. На заводе было двенадцать цехов, и в каждом делали что-то свое, но соединить это вместе мешала абсолютная закрытость цехов 3, 5 и 11, из которых нельзя было вынести ни колесика. В прочих цехах надзор был послабее, и особо любопытным удавалось вынести детали и даже целые узлы, но все вместе не складывалось никак. После долгих споров предположили, что изделие № 16 — громадный транспорт для доставки сверхракеты на стартовую позицию, потому что разные узлы, которые удавалось смонтировать методом тыка, давали в результате непостижимую конструкцию с множеством колесиков, плотно сцепленных, вращающихся в разных направлениях и передающих это вращение на толстую ось. Сборочный цех — одиннадцатый, самый закрытый, — должен был собирать воедино всю эту, по-рабочему говоря, херовину, — но люди, работавшие в одиннадцатом, жили в общежитии на берегу и с людьми из прочих цехов не общались. Их дети и в школе держались особняком, на дни рождения ходили только к сыновьям главного инженера. А дети директора вообще учились в другом городе, и никто не знал — где.
Сверхсекретный завод, занимавший территорию в 70 га, был выстроен в шестьдесят девятом, перестроен и радикально усовершенствован десять лет спустя, благополучно пережил бури перестройки и дикого капитализма, но упорно продолжал производить все то же изделие № 16, хотя его и модифицировали каждые полгода, добавляя новых деталей и ничуть не проясняя назначения. Никто и не любопытствовал особо. И не только потому, что чрезмерное любопытство означало бы немедленный расчет, а других предприятий в Перове-60, по сути, не было, — уволенного с завода тут не взяли бы даже в продавцы; нет, все сознавали бесполезность расспросов и личных дознаний, и таинственность изделия никак не мешала его величию в глазах производителей. Напротив, оно вырастало до главного гаранта российской обороноспособности. Может быть, это даже была подводная лодка.
Не сказать, чтобы гигантский завод бросал все свои силы на изделие № 16. Первый цех до всякой конверсии выпускал пылесосы, которые вполне успешно сосали в первые полгода, да и потом, покряхтывая, справлялись; второй одно время делал стиральную машину «Сибирочка» — вероятно, из соображений секретности, поскольку изготовлялась она все-таки на Урале. «Сибирочку» сняли с производства внезапно, росчерком пера — ходили упорные слухи, что у нее чрезвычайно высок был процент травматизма: центрифуга вырывалась из машины и принималась летать по кухням, круша все. Но это был, конечно, анекдот — просто второй цех понадобился для модифицированного шестнадцатого изделия. Из седьмого цеха выходили прекрасные отбойные молотки. Но ключевые узлы всех этих механизмов требовались для главного, а не для стирки и уж подавно не для сосания пыли; мирные отходы сугубо военного дела нужны были лишь для того, чтобы надежней замаскировать истинную суть секретного города.
Вся жизнь Перова-60 до сих пор крутилась вокруг завода, хотя новые веяния, что ни говори, добрались и до самого закрытого предприятия в области: часть цехов закрылась, а некоторые помещения в заводском НИИ сдали в аренду турфирмам и банкам. Постепенно отключались цеха — первый, шестой, — но остальные работали бесперебойно, и все благодаря директору, Максиму Леонидовичу Семенову, который давно бы стал национальным героем, если б не пресловутая секретность. Семенов спас завод в девяностые, удержал на плаву в нулевые и собирался поднять в десятые, хотя сам вступил, как он любил выражаться, в ревущие восьмидесятые; а впрочем, точного возраста его не знал никто. Он так и не пересел на иномарку с черной «Волги», которую личный шофер, попавший к нему еще мальчишкой, а теперь разменявший пятый десяток, содержал в идеальном состоянии. Он по-прежнему был на заводе верховной инстанцией, его побаивалась даже Москва — и это при том, что угождать Москве он никогда не пытался. Семенов не приносил клятв, не обещал вывести на московские улицы людей со своего завода, избегал ездить к начальству, а с инспекциями разговаривал так, словно они отрывают его и прочих от жизненно важного дела. Он, да Полуторов в Томске, да Бердымухамедов в Белгороде — вот все, что осталось от славного секретного директорского корпуса; без них, конечно, все тотчас рухнуло бы.
Да и много ли осталось в России заводов, производящих номерные изделия? Давно был расформирован Серпухов-20, переориентирован на кока-колу Рязань-40, отдан неблагодарным соседям Харьков-60, где вместе с итальянцами клепали теперь тупорылую машину «Кабан» — в выражении ее квадратной морды было что-то торжественно-скорбное, неуловимо напоминавшее лицо рачительного сельского хозяина, когда на его глазах тонет в навозе непутевый сосед. Семенов держал завод железной рукой, неутомимо совершенствуя технологию, выращивая образцовых инженеров, лучших в России сверловщиков, прокольщиков, развальщиков, буторщиков и рубильщиков; и хотя НИИ сдавал теперь почти все свои этажи — седьмой и девятый оставались неприкосновенными, и входа на их территорию не было даже заводским. Семенов лично проводил еженедельные совещания, и мохнатые его брови так же грозно топорщились, а мохнатые уши не пропускали ни единого постороннего шепотка. Время его не брало, и после восьмидесяти он оставался так же загадочен и всесилен, как изделие номер шестнадцать.
У завода по-прежнему были профилакторий, санаторий и музей. И по этому музею экскурсовод водил Тихонова, с которым Семушкин предварительно поговорил в своем маленьком кабинете, увешанном разноцветными вымпелами.
— Ну что мне с вами делать? — говорил он добродушно. — Обычно неплательщиков если шлют — но это, сами понимаете, большая редкость, — мы проводим тут беседу. И они обычно понимают. Без воздействия там, без хамства. Но просто это наши же люди, и мы должны защищать, если что.
