Ознакомительная версия.
Осторожно опустив тело друга обратно на пол, я решил предпринять попытку встать на ноги. Но когда цель была уже так близко, мой организм выкинул новый фокус. Неожиданно все у меня внутри сжалось в один, судя по всему, очень маленький комок, а желудок пронзили чудовищные спазмы. Меня замутило, в глазах поплыли круги, и, видимо, чтобы избежать ужасных последствий всего этого, я отключился. Чик. И все. Я не здесь. Не хочу быть здесь.
54Я открыл глаза. Потолок. Словно заново рождаешься. Огромный белый «лист бумаги». И кажется, что можно начать все заново. Просто взять и начать. Или просто все настолько прекрасно, что и начинать заново ничего не стоит. Ведь ты только проснулся, и в твоей голове еще нет ничего, никаких привычных образов. Хороших или плохих, бестолковых или, наоборот, жутко умных. Ты еще не вспомнил, что вчера нажрался как сволочь, поссорился из-за какой-то ерунды с половиной друзей, с кем-то подрался, разбил машину или, еще того хуже, не сделал вообще ничего. Ничего. Но сейчас ты видишь этот девственно чистый потолок и ты счастлив. Снова мечты о счастье? Господи, а о чем еще думать, когда просыпаешься сам, не по сигналу мерзавца будильника, а сам. Но вот из белизны вынырнул один образ, теперь второй, третий… двенадцатый, тридцатый… Бах, бах, бах. И вот вся твоя жизнь как на ладони, со всеми ее проблемами. И глаза сами собой решают закрыться, чтобы еще хоть на секунду побыть там, где все легко и прекрасно. Там, где счастье. А может, это не счастье? Ведь ты ничего из всего этого не контролируешь. Какое же это тогда счастье?
А здесь ты что-нибудь контролируешь? Ну не знаю… Ну кое-что… Кое-что? Да. Ведь это лучше, чем ничего. Ничего? Откуда ты можешь это знать? Ведь ничего – это ничего. Вполне возможно, что ничего – это и есть счастье. Ведь когда-нибудь все превратится в ничего, по крайней мере для тебя. И когда-то все это возникло из ничего, опять-таки для тебя, не для ученых, нет. Для тебя. Так где же счастье? Там, где «ничего» или между этими двумя «ничего». Не знаю. И, представляете, не хочу знать. Сейчас точно нет, не хочу. Сейчас я не хочу ничего. НИЧЕГО.
Но я лежу и боюсь снова открыть глаза. Я боюсь того, что там, с другой стороны. Всю ночь, Боже мой, всю ночь, я пролежал без сознания… Или просто во сне? Во сне? Я похож на того, кто может спокойно спать в кошмаре, который завладел моим домом, моими мыслями, а теперь и всей моей жизнью? Интересно, а существует ли человек, нормальный человек, способный на это?
Я сел, все еще не открывая глаза. Ситуация. Боже мой, как все зависит от ситуации. Ты молишь Бога, чтобы с тобой никогда не случилось что-нибудь: автокатастрофы или кораблекрушения, СПИДа или рака, преждевременного семяизвержения или импотенции полной глухоты или слепоты… НО… Но возникает ситуация, и… И ты готов согласиться на что угодно, только бы не видеть сейчас того, что перед глазами. Правда, никто никогда не предлагал тебе ничего взамен. Все просто происходит, а уже ты сам, силой ума или, наоборот, слабостью придумываешь себе, как к этому относиться.
Я боялся сейчас того, что вокруг. Того, что сейчас было моей жизнью. Еще вчера все было… Ой! О чем это ты подумал? Еще вчера все было хорошо, да? Все было прекрасно? Как же так, дружок? Ты уже на протяжении неизвестно какого времени пытался убедить себя и всех вокруг, какой ужас вся твоя жизнь, в которой нет, по твоим словам, ни капли смысла, ни секунды счастья. Что случилось? Оказывается, все было не так плохо, да? Тогда, может, стоит поискать кусочек счастья сейчас… Пока не поздно.
– Отстань! – крикнул я и открыл глаза.
55Через час мой дом был полон совершенно незнакомых, чужих мне людей, которые постоянно что-то спрашивали, разглядывали, смотрели и вообще вели себя довольно раскрепощенно и легко. Так как для них это было самым обыкновенным делом. Наверно, так оно и было, но со стороны это смотрится просто ужасно. Несколько раз даже услышал пару смешков, которые, словно острые пики, вонзались в мое сердце.
Я сидел, и мне безумно хотелось кому-нибудь позвонить, чтобы кто-то из близких поговорил со мной, чтобы хоть что-то понять в этой жизни, во всей этой невероятной, чудовищной нелепице, которая постоянно преследует меня последние дни. Я не мог найти ни одной связи, ни одной закономерности, – более того, я вообще не понимал, что происходит. Что происходит? Что это вообще такое? Такого просто не может быть! Сейчас не идет война, нет ни голода, ни эпидемий и никаких катаклизмов. Но для меня тем не менее настал судный день. Пришло время платить по счетам, только не очень ли дорого? И почему за меня расплачиваются другие? А мне лишь остается просто с этим жить. Я смотрел на Сашку – он так и лежал на полу, а двое – незнакомые женщина и мужчина – склонились над ним, что-то разглядывая и записывая.
Господи, я не верю! Я не верю! Это не может быть правдой! Просто не может, и все! Нет, нет и нет! Я не хочу в это верить!
Да и как можно во все это поверить! Я только-только похоронил мать, от меня ушла жена, я потерял работу и друга, а теперь потерял еще одного, совершенно немыслимым и кошмарным образом. А главное, кто мог это сделать? Зачем это сделали? Меня уже просили посмотреть, не пропало ли что-нибудь в доме, но я не могу этого сделать. Я сижу, и все. Это сейчас максимум, на что я способен.
И не верю. Да, я продолжаю не верить. Что мне сказать Оксане? Как можно сказать это Оксане? Как мне посмотреть в глаза Андрейке? Что я им всем скажу? Что?
Я сидел, смотрел на свои руки в Сашкиной крови, ковырял пальцы и курил. Все, что я мог делать, – это курить. Когда я подносил сигарету к губам, в нос ударял приторный запах крови. Наверно, стоило помыть руки, но только не сейчас – потом, когда все уйдут.
– …были… сегодня… вчера… – донеслось откуда-то издалека.
Я даже не сразу сообразил, что это не мои мысли, а какие-то слова, поступающие извне, и сказаны они были не мной.
Я поднял голову. Передо мной сидел мужчина чуть постарше меня, лет тридцати восьми. Хотя вполне допускаю, что он был одного со мной возраста. Я не очень хорошо ориентируюсь в возрастах. Если отличить двадцать от тридцати я был еще в силе, то тридцать три от тридцати восьми… Нет, уж простите.
Просто я посмотрел на этого мужчину в расстегнутой черной кожаной куртке и сразу подумал, что ему тридцать восемь. Да будет так. Он сидел, положив руки на стол, и пристально смотрел на меня. Под его левой подмышкой тихо покачивалась рукоять пистолета… У них это принято. Не знаю зачем. Может, чтобы ты чувствовал какой-то страх, или это своего рода комплекс, не знаю. Только всегда так было. Если у человека есть оружие, он непременно хочет его показать. Деньги не покажет никогда, оружие – как только представится возможность.
Но меня совершенно не пугал вид его табельного оружия, – думаю, сейчас я не испугался бы, даже если бы он тыкал им мне в лицо. Я и так был ужасно напуган. Порог чувствительности был покорен, а потому сила раздражителя уже была не важна. Так что не смотри ты на меня так своими маленькими серыми глазенками и сотри с лица эту мерзкую ухмылку, а то от нее вся рожа глубокими морщинами пошла. Ты не Жеглов ни хрена! Ты, кажется, что-то спрашивал? Я вроде видел, как шевелились твои губы?
– Что… э-э… простите? – Я изобразил полное изумление, а потом тут же полное внимание, сощурив глаза.
– Я спросил, где вы были весь сегодняшний день? А заодно и вчерашний?
Ах вот в чем дело? То есть меня все-таки подозревают. Что ж, хорошо хоть на вы, а то пришлось бы кричать: «Ты мне не тычь, сукин сын!» Я улыбнулся.
– Простите… Как… Как вас зовут? Или звание? – спросил я. – Я не знаю, как обращаться. Сержант уже что-то спрашивал…
– Оперуполномоченный капитан Карелин, – перебил он. – Сергей Леонидович.
– У родителей. М-м… Точнее, у отца, – поправил я. – Дело в том, товарищ капитан, что несколько дней назад у меня умерла мать, а я заезжал его проведать.
– А… Ермолаев… Э-э-э… Находился здесь?
Господи, ну а где же? Он и сейчас здесь, кретин ты чертов! А выходил ли он куда-нибудь, я не знаю!
– Честно говоря, я не знаю. Я оставлял ему ключи, ему ведь необходимо было ездить… Сашка… М-м… Александр приехал в командировку по рабочим делам и остановился у меня. А тут… мать… И все с этим связанное…
Я снова закурил.
– Подтвердить вы это можете? Что были у отца? – сказал капитан.
– Ну отец может подтвердить, если… – Я осекся – лицо капитана вновь исказилось в той же самой неприятной ухмылке. – То есть отец не свидетель?
– Ну… Не очень надежный, так скажем, – произнес капитан.
За спиной раздалась возня. Я обернулся. Несколько человек перекладывали Сашку на носилки. На такие грязные старые носилки. На полу остался силуэт, начерченный мелом, как в дешевых советских детективах. А ведь это мой друг, в моем доме. Как здесь можно жить после этого? Я вновь повернулся к капитану. Ну почему вы все здесь? Я так хочу сейчас напиться и заорать, затопать ногами, что-нибудь разломать, чтобы выбить из себя хоть самую малость этого напряжения, этого страха, этой боли. А вы все здесь ведете себя как хозяева, задаете какие-то ужасные вопросы, о которых я даже слышать не хочу, не то что отвечать.
Ознакомительная версия.
