Димкины страхи устроены своеобразно, а из-за нервного напряжения последних дней они резко усилились: он, например, боится инфекций, но запросто пробует немытые фрукты на рынке, боится медведей, которые якобы проснулись, но не задумывается о гопниках, которые никогда и не засыпали, ну и так далее. Страхи у Димки какие-то абстрактные, никакой логики. Я вот, например, боюсь старости. Это, по крайней мере, не фикция, а надвигающаяся реальность. А Димка так и живёт — от одного приступа фантазии к другому. И по-моему, жить будет довольно долго.
Вспомнив всё это мигом, Димка расслабился. Страхи осыпались с него, как короста с чудом излечившегося прокажённого. Он как бы невзначай поднял голову и бросил взгляд на распорядителя. Тот уже таращился на кого-то другого и не казался таким уж жутким. На Димкиного соседа похож, Павла Константиновича, который постоянно, преимущественно зимой, что-нибудь привязывает к крыше своей ржавой «копейки». То старые оконные рамы, выставленные во двор после чьего-нибудь ремонта, то какие-то доски, то стул со сломанной ножкой. Всю зиму привязывает, а на майские на дачу отвозит. А тот, что с сажевыми глазами и белыми пальцами… Тоже вполне обыкновенный, типа Димкиного журнального начальника.
— Нам очень хочется остаться в истории людьми, сделавшими для России всё. Мы предотвратили продажу крупных компаний иностранцам. Мы боремся с кризисом, укрепляем суверенитет и обороноспособность страны. Теперь Россия сильна, и вы можете гордиться ею. Вокруг много враждебных сил, которые только и ждут, когда Россия снова ослабнет, чтобы раздробить её на части и тянуть ресурсы, а народ превратить в рабов. Пора научиться нести ответственность за родину. К сожалению, молодые писатели часто забывают об этой ответственности…
Молодые писатели насторожились, а Димка подумал, что Россия для него типа семьи, типа родителей и деда. А семья у Димки самая обыкновенная. В смысле, что гордиться особо нечем. То есть у деда, конечно, все три ордена Славы, отец кандидат наук, а мать школу с серебряной медалью окончила, но… Короче, есть семьи поуспешнее, познатнее, побогаче. Есть родители, которыми можно сильнее гордиться. Но Димка как-то не привык гордиться, он привык просто любить. Гордость — это для спортсменов.
— Нельзя забывать, где ваша родина, нельзя ластиться к Западу, надеясь на какой-нибудь грант. Надо воспитывать в себе патриотизм. В сече и в других. Вот вы говорите, мы о культуре мало думаем. — Сажевые глаза оглядели присутствующих, никто из которых ничего подобного не творил. — А мы думаем о культуре! Не поднажми мы на некоторых бизнесменов, не было бы такой замечательной премии, как «Золотая буква». А мы дали сигнал, и наш сигнал услышали…
Поэтесса Наташка перебила:
— Извините, у нас, кстати, премию сократили. Говорят, из-за кризиса. Вы бы могли им снова сигнал дать?
— Как это сократили? — Сажевые глаза обратились на маршала-распорядителя. Тот состроил неопределённую физиономию и что-то промычал.
— Вместо пяти денежных премий теперь осталась всего одна, — разъяснила Наташка.
Белые пальцы взяли ручку и что-то пометили в блокнотике. Слово взяла романистка из Нижегородской области.
— Вы меня, конечно, извините. Я вот живу в Нижегородской области, работаю медсестрой. Вы знаете, какая зарплата у медсестры?
— Знаю, пять тысяч, — сухо ответил тонкий рот.
— У меня четыре с половиной. Не знаю, как там обороноспособность и суверенитет с патриотизмом, но как прожить на эти деньги?
— Мы делаем максимум… Всё, что в наших силах… Надо переезжать в другие регионы, менять профессию… По факту мы часто платим людям пособие по безработице… — Орёл и люстра снова сверкнули в полированных ногтях.
Туг Яша-Илья не удержался:
— Моя жена врач, она принимает до восьмидесяти человек в день, по-вашему, она получает пособие по безработице?
Не успел Димка удивиться тому, что Лидусик, мышонок с маленькими сиськами, принимает по восемьдесят больных в день, как у него громко пробурчало в животе. Напился халявной газировки! Все покосились на Димку. Сажевые глаза посмотрели в упор. Димка всем лицом выразил своё глубочайшее сожаление по поводу нелепого звука, прервавшего беседу.
— Вы… вы считаете, что… что моя жена получает пособие по безработице? — волнуясь, повторил Яша-Илья.
Димка крепко обхватил живот. Не хватало снова сорвать острый вопрос.
— Я не знаю лично вашу жену, уверен, что она работает добросовестно, но в этой сфере пригрелось слишком много бездельников, — уверенно произнёс тонкий рот. Белые пальцы стали рисовать ручкой в блокнотике одинаковые рисунки. Танчики. Как в детстве, когда сидишь на скучном уроке, начинаешь рисовать звёздочки или танчики. Мальчики делятся на тех, кто рисует танчики, и тех — кто звёздочки. Девочки рисуют цветочки или сердечки. Димка всегда рисовал звёздочки. Литераторы не унимались, вопросы сыпались всё более щекотливые. Число танчиков стремительно росло. Тут долговязый сказочник, ветеран Чечни, любитель спирта с жидким азотом из Петропавловска-Камчатского, сидевший всё это время в отдалении молча и обхватив лоб здоровой рукой, вскочил и горячо заговорил:
— Я готов уважать эту страну…
— Нашу страну, — поправил тонкий рот. Повисла пауза. — Простите, что перебил. Это выражение немного раздражает. Есть в нём какое-то презрение. Давайте говорить «наша страна».
— ВАША страна, — неожиданно для всех и, кажется, для самого себя, сострил поэт Саша. Некоторые гоготнули. Тонкий рот криво улыбнулся, белые пальцы провели по волосам. Сказочник стал мерить ковёр большими шагами:
— Как можно говорить об экономике и патриотизме, когда в НАШЕЙ стране дети живут на улице! Когда по улицам ходят нищие старики… Вы вообще в окна выглядываете?
Белые пальцы сжались и разжались.
Сказочник схватил бокал с зелёной газировкой, отхлебнул:
— Жалко Россию, никто её не любит на самом деле!.. Вы говорите, что любите, а ведь не любите! И вы, и вы! — Сказочник уже обращался к молодым литераторам, к Димке. Одни смотрели на него с ироничным любопытством, другие потупились. Распорядитель глазищи опустил. — Не любите, только прикидываетесь! Мусорите, обираете, обращаетесь неуважительно, как будто девушку изнасиловали, ограбили да ещё гадостей наговорили. А она вам снова и снова даёт. Дура!.. — Сказочник заплакал. Его слёзы сверкали чочно капельки хрусталя в люстре. — Обещайте мне убрать детей с улицы! Слышите, обещайте мне убрать детей… с… улицы!
Сказочник бегал вокруг стола и потрясал рукой в гипсе. Так как все потупились, то никто не видел сказочника, только шаги его были слышны, прерывистое дыхание и всхлипы. Сказочник перестал метаться и ринулся к щегольскому костюму, белым пальцам и зачёсанным волосам. Самые смелые робко подняли глаза, предчувствуя недоброе. Сказочник занёс свою гипсовую повязку с горчащим, пришитым мизинцем. Почувствовав опасность затылком, голова с зачёсанными волосами втянулась в плечи. Димка зажмурился. Сказочник размахнулся своей загипсованной рукой и треснул голову по макушке. Да так, что белые гипсовые крошки в стороны полетели. Сказочник взвыл, схватившись здоровой рукой за больную. Удар пришёлся на свежепришитый медиками палец, гипс треснул, палец сорвался со швов и болтался на ниточке.
* * *
Димка открыл глаза. Сказочник почему-то всё ещё бежал к голове с зачёсанными волосами, будто ничего не произошло. «Опять воображение», — успел понять Димка перед тем, как сказочник внезапно упал. В здоровой руке сказочник держал бокал с зелёной газировкой, несколько капель из которого выплеснулись на щегольской рукав. На этот раз вполне реально.
Сказочник поднялся с пола. Рука в гипсе была невредима. Сказочник посмотрел на драматурга-революционера, будто видел его впервые. И был неприятно поражён тем, что видит.
— Ты сам за мою ногу зацепился! — ответил революционер, хотя сказочник ни о чём его не спрашивал.
Все с любопытством посмотрели на забрызганный рукав. Казнит? Помилует? Короткая тишина тянулась ужасно долго.
— Мы уберём детей с улицы, — тихо произнёс тонкий рот, а белые пальцы промокнули рукав салфеткой.
Снова наступила тягостная тишина. Белые пальцы черкали в блокнотике, поэт Саша ёрзал, сказочник шмыгал носом. Димка вспомнил, что в детстве мама гладила его по спине, когда он плакал или переживал из-за чего-нибудь. Маме на йоге объяснили, что на спине у каждого человека расположены успокоительные точки. Димке очень захотелось погладить по спине и сказочника, и того, кто черкал теперь в блокноте. Чтобы они не нервничали. Они же оба нормальные ребята, чего им ссориться, всё будет хорошо… Но Димка даже подумать особо на эту тему не успел, потому что икнул. Органы пищеварения решили подставить своего хозяина по полной. Однако этот непроизвольный и непредвиденный ик сработал на пользу. Все переглянулись, не поверив своим ушам. Переглянулись и увидели друг у друга в глазах одно и то же. Пушкер икнул! И захохотали. И распорядитель, и маршал-попечитель, и Яша-Илья, и Лиса, и Марат, и драматург-революционер, и сказочник, и даже тонкий рот растянулся в неподдельной улыбке. Все покатывались на разные лады. Яша-Илья всхлипывал и охал, Наташка басила, поэт Саша подвывал, драматург-революционер смеялся тонким отрывистым смешком.
