В рубке БП-105 есть телефон. Он входит в рубку и хватает его – а вдруг он работает?
Нет. Не работает телефон, и «каштан» тоже замолчал. Сначала слышались команды, а теперь – ничего.
– Спокойно, Саша. Надо замерить кислород в отсеке.
Переносной газоанализатор на кислород здесь же. Но он подключен к сети.
– Не на батарейках! Черт! Углекислый газ. Этот можно замерить. Где он? А, вот. Этот работает от батареек. Так. Сколько там? 0,5 процента? Значит, отсек герметичен! Это уже что-то! Я загерметизировал отсек! И угарный газ! Его тоже надо замерить.
Робертсон замеряет. Угарного газа 10 ПДК – предельно допустимых норм. Надо снарядить комплект химической регенерации – она возьмет на себя угарный газ. Робертсон снаряжает установку химической регенерации. Потом он срывает полиэтилен со всех запасных фильтров – Рустамзаде говорил, что они и так будут работать. Полиэтиленовый мешок он надевает на голову и под нее сует пластину с регенерацией – он будет так дышать, пока не снизится концентрация угарного газа.
Робертсон открывает конторку на посту. На крышке приклеена фотография из журнала – девушка в купальнике. Чем-то она напоминает ему Свету.
– Вот видишь, – говорит он ей, – мы в отсеке одни. Что делать? Надо стучать! Сейчас попробуем.
Акустики. Рубка акустиков в центральном посту.
– БИП, акустики! Есть стуки в корме!
В центральном немедленно оживает командир. Все тут же в рубке акустиков. Командир выхватывает у акустика наушники, слушает сам. Он смотрит на акустиков и кивает:
– Есть!
Вручая наушники акустиков, командир говорит с сомнением:
– Только что это? Или что-то оторвалось и лупит по корпусу.
– Товарищ командир!
– Да!
– Стуки прекратились!
Робертсон в трюме прекращает стучать.
– Стучу в воду. Кто услышит десятый отсек?
Центральный, командир.
– Есть еще стуки?
– Нет!
– А в каком месте они были? Можно определить?
– Девятый отсек. Кажется, девятый. Ближе к корме!
– А десятый?
– Похоже на девятый, но и десятый тоже может быть!
– Слушайте!
Робертсон в десятом.
– Надо поесть. Надо найти воду. Интересно, сколько времени уже прошло? Часы! Черт! Я же в них нырял в трюм. Они же не должны пропускать воду.
Он встряхивает часы – из них во все стороны летят брызги.
– Так! Часов нет. А. на посту должны быть!
Он находит часы на посту.
– Ух ты! С момента аварии прошло шесть часов? Будто одна минута! Здесь есть цистерна воды. Пить хочется. Шесть часов не хотел, а теперь – хоть умри.
Он находит цистерну, воду, нацедил себе в банку.
– Подожди-ка! Я видел на сто пятом кран. Там должна быть вода.
Он находит и кран и воду.
– Кислород! Комплекты В-64. Они должны быть здесь! Если их снарядить.
Он нашел пятнадцать комплектов.
– Интересно! Мы вроде как в надводном положении. Ну да. Вот и глубиномер – мы в надводном. Валы не вращаются – мы просто стоим.
Робертсон рассматривает девушку на картинке, потом берет постовой журнал, открывает его и пишет в нем карандашом: «Я, лейтенант Робертсон, остался в десятом отсеке. В девятом был пожар. Не знаю, что там с людьми, но переборка еще очень горячая, рука не держит. Но может быть, они отсиживаются в конденсатном колодце? У меня есть вода, кислород от химической регенерации, и я постараюсь найти аварийный запас пищи. И сухари. Я где-то видел целую банку. Пожар произошел шесть часов назад. Я пошел искать еду».
Света врывается в квартиру к Вере Ивановне.
– Вера Ивановна! Он ведь жив?
– Кто жив?
– Робертсон! Саша!
– Деточка.
– Нет, Вера Ивановна, нет! Я знаю, что он жив! Он живой! А все мне говорят. они говорят. Вера Ивановна!
– Девочка, войди и успокойся.
Они уже сидят на кухне.
– Я только что отпаивала тут жену Балаяна и мичмана Деева. Теперь вот ты.
– А я знаю, что он живой, а они все мне не верят!
– Я тебе верю.
– Правда?
– Да.
– Только он меня не любит, Вера Ивановна. Он Катю любит, а она уехала. Вот я к нему и пришла. Так нельзя, да, Вера Ивановна?
– Это нечего. Он разберется. А если не разберется, то значит, недостоин он тебя вовсе.
– Вы не понимаете, Вера Ивановна, я-то его люблю.
– Вот и хорошо, деточка, выпей морс. Брусничный.
Робертсон в отсеке.
– Температура переборки сто градусов. Надо еще раз окунуться в трюм.
Робертсон кидается в трюм, потом он вылезает.
– Надо обойти отсек. Надо все время обходить отсек.
Обойдя отсек, он садится на пульте и приваливается к стенке – она прохладная. На минуту он забывается. Ему мерещится какая-то страшная рожа, что-то промелькнуло – что-то с хвостом.
Робертсон взвивается вверх – он не один в отсеке. Аварийное освещение слабое, он включает аварийный фонарь и исследует отсек метр за метром. В самой корме, в углу он видит две светящиеся точки – на него смотрят два глаза. Лоб его покрывает испарина. Потом на свет выходит кот.
– Васька! Ты-то как здесь оказался?
Васька в руки не идет. Предпочитает соблюдать дистанцию.
– Интересно, как ты тут выжил? Тут же температура была сто градусов! А-а-а, понимаю! Ты спрятался ближе к корпусу, а корпус-то холодный. Там и вода есть – конденсат на стенках. Ох и хитрый же ты, Васька!
Робертсон возвращается на пост, приваливается к стенке, закрывает глаза и улыбается – он теперь не один.
Через какое-то время он забывается – он уже больше суток не спал. Как только глаза смыкаются, так немедленно кто-то трясет его за плечо – перед ним стоит Балаян, а рядом с ним – его матросы.
– Что же ты, Робертсон, переборку на болт не закрыл?
– Я закрыл.
– Как же, по-твоему, мы сюда вошли?
– А как. был же пожар.
– Был пожар, мы с ним дрались.
– Но вы же все умерли? Или нет? Вы не умерли?
– Пойдем с нами, Саша Робертсон, там лучше.
– Где это «там»?
– Так, откуда мы за тобой пришли.
Балаян протянул ему руку, Робертсон уже было подал ему руку, но потом отпрянул.
Он открыл глаза – в отсеке никого не было. Он немедленно обежал все – никого.
– Черт! – он привалился к стене. – Привиделось! Ятак с ума сойду! Здесь где-то должна быть еда!
На корабле эвакуация. К лодке подошли теплоходы – экипаж переходит на них.
– На лодке остается аварийная партия и в каждом отсеке по вахтенному! – говорит командир старпому.
– Товарищ командир! – к нему обращается Рустамзаде. – Можно я пойду в первой аварийной партии? Там Робертсон, товарищ командир!
– Начхим! Там, кроме Робертсона, еще тринадцать человек в корме!
– Да, я знаю!
– Хорошо! Старпом!
– Я!
– Анатолий Иванович, включите начхима в состав первой аварийной партии!
– Есть!
– Спасибо, товарищ командир! – говорит Эдик.
– Васька, Васька, а я нашел НЗ! – Робертсон возится с бачком. – Тут у нас питьевая вода, печение, сгущенка, тушенка, нож для вскрытия банок – красота! У нас с тобой есть еда, Васька! Эй! Ты где? Ну ничего, сейчас вскрою тушенку, и на запах ты сам выйдешь.
Робертсон доедает банку тушенки.
– Васька! Тушенку будешь?
Он выкладывает Ваське немного тушенки, а потом приваливается спиной к стенке. Он сидит на посту, глаза после еды закрываются сами. Последнее, что он подумал: «Мне нельзя спать! Мне нельзя спать!»
– Вера Ивановна! – Света опять стоит под дверью командира. Кажется, что она никуда отсюда не уходит.
– Да, девочка!
– Вера Ивановна, а он будет стучать? Они ведь стучат, правда?
– Они стучат. Ты проходи, чего стоять на пороге.
Вера Ивановна выглядит очень уставшей.
– Вы меня извините, Вера Ивановна, что я так часто, но мне просто не к кому.
– К ним подошли теплоходы, и большая часть экипажа уже перешла на теплоходы. На лодке остались только вахтенные. Лодка взята на буксир. Ее ведут в базу.
– А когда ее приведут?
– Все зависит от скорости. Сейчас там шторм, поэтому все медленно. Главное, чтоб трос не оборвался.
Шторм. Теплоходы идут медленно. Трос может оборваться в любой момент. Командир на ходовом мостике вместе со старпомом.
– Только бы трос выдержал.
– Тут главное, чтоб без рывков!
– Тут одни только рывки!
– Трос потом замучаемся заводить!
Робертсон проснулся от громкого шума. Ему приснилось, что он падает в водопад. Качало. А шум возник от того, что Васька таскал по палубе пустую консервную банку. Надо обойти отсек.
Робертсон поднимается и, шатаясь, начинает обход отсека. Он смотрит, не течет ли где. Потом он делает запись в журнале: «Течи нет. Температура переборки снижается. Девяносто градусов. Температура снижается медленно. Наверное, там что-то еще тлеет».
– Температура снижается, но медленно! – докладывают командиру на мостике, стараясь перекричать ветер. – Наверное, еще сохранятся очаги тления. Сейчас она около девяноста градусов. Вскрывать отсеки нельзя! С поступлением кислорода возможна вспышка!
– Хорошо! Ждем!
«Очень болит голова, – делает запись Робертсон. – Мне надо поспать. Я боюсь спать. А вдруг чего? Я все время обхожу отсек. Это помогает. Я стучу. Я стучу все время. Наверное, меня не слышат. Обе линии вала вращаются. Мы идем в надводном положении. Мы очень медленно идем. Надо спать».
