— Догадался — молчи.
— Привет передай.
— Обойдешься.
Вернулись к месту встречи. Банкир попрощался с Жаровым и обменялся визитками с новичком, причем ему понравилось, как Степан внимательно изучил текст и спрятал кусочек картона бережно, в карман рубахи (если б захотел выбросить — сунул бы в штаны).
Разъехались.
Знаев стянул мокрую от пота майку, напился воды и большим усилием воли удержался от того, чтобы позвонить Алисе. Ему было хорошо, и он хотел, чтоб стало еще лучше.
Некоторая слабость в коленях, пощелкивание пониже правого уха и другие неприятные последствия прогулки с лихвой компенсировались великолепной пустотой в голове. Ничто так не освобождает мозг, как хорошая драка. Не на ринге, в прокуренном зале, под улюлюканье дураков и визг блядей — настоящая, спонтанная схватка, без правил; такая, где возможны увечья; где каждый сам выбирает, насколько ему уважать противника; где на кону стоят не деньги, не карьера, не медалька, не титул и пояс чемпиона, а все сразу — судьба, жизнь. Где добывается победа как таковая. Не над врагом победа — надо всем сущим, включая себя самого.
Когда побеждаешь в самой жестокой, страшной и изнурительной войне — с самим собой, — тогда все сущее для тебя ничего не значит; оглядываясь вокруг, ты не видишь ничего, кроме самого себя; тогда ты слепнешь, но не страдаешь от этой слепоты, а спешишь насладиться, потому что она — ненадолго; и когда мир, в уголья пережаренный миллиардами любовей и яростей, спекается справа и слева, вверху и внизу — ты не рад ему. Ты его не хочешь. А хочешь только новой драки.
Банкир прибавил ход.
Вопрос: что требуется мужчине после драки?
Правильно.
Знаев очень уважал Марусю. В том числе и за это вот: в первом часу ночи впустив визитера, она не поленилась привести себя в идеальный порядок Хоть сейчас на подиум или на светский раут, на красную ковровую дорожку в каких-нибудь Каннах, — только сменить шелковый халат на вечернее платье.
— Извини за поздний визит, — церемонно произнес банкир, прислоняясь спиной к входной двери.
Маруся мудро улыбнулась и красивыми длинными пальцами погладила его по щеке. Она умела смотреть снизу вверх — и одновременно свысока.
— Ты подрался?
— Это заметно?
— Ага.
— Тогда мне надо в душ.
Женщина сделала полшага вперед.
— Не надо. Ты интересно пахнешь. Кровью. Войной.
— Нет, — сказал банкир. — Война пахнет портянками, землей и йодом. А от меня пахнет маленьким безопасным приключением коммерсанта, которому не хватает адреналина.
— А мне не хватает тебя.
— А мне — тебя, — пробормотал Знаев и рванул пояс ее халата. Она среагировала мгновенно, прыгнула на него, в него; обвила голыми ногами. Она была маленькая, легкая и сильная; удобная. Послушная, отзывчивая. Умела расстегивать зубами пуговицы на рубахе; многое умела. Она легко, с удовольствием возбуждалась и издавала разные интересные звуки: бормотала шепотом ужасные ругательства, повизгивала, мурлыкала, протяжно стонала, хихикала тоненько, а когда входила в ритм, начинала потешно пыхтеть, это банкиру особенно нравилось, он любил в сексе момент забавы; совокупляться деловито и серьезно — удел людей без фантазии.
Потом отнес ее в комнату, положил в кресло. Сам остался стоять. По вискам тек пот. Отдышавшись, Маруся оглядела его, словно впервые. Хрипло произнесла:
— С тобой что-то не так.
— Возможно.
— И у тебя надорван рукав. Вообще, ты весь запущенный. Ты похож на богатого человека, не имеющего никакого женского присмотра.
— В точку, — небрежно кивнул Знаев.
— Почему ты не купишь себе новый пиджак?
— Из упрямства. Я каждый день слышу, что мне пора купить новый пиджак. Поэтому я не буду покупать себе новый пиджак.
— Это старость, Знаев, — снисходительно заявила женщина и лениво потянулась, выставив идеальные круглые грудки. — Как только мужик начинает оригинальничать — значит, он стареет…
— Вот почему ты мне нравишься, Маруся. Ты никогда не боялась сказать в глаза правду.
Хозяйка дома улыбнулась одним ртом; взгляд был серьезным.
— Да? А я тебе нравлюсь?
— Конечно.
— Сильно нравлюсь?
— Еще как.
— Тогда женись на мне.
— Не сегодня.
Помолчали. Знаев почувствовал голод. И еще — тоску.
— Ты очень странный, — повторила женщина. — У тебя что-то произошло.
— Я влюбился, — мрачно ответил банкир.
— Надеюсь, она хорошая девушка. — Да.
— Сегодня ты провел с ней целый вечер. Романтический. Но — без интима. Максимум — вы целовались. И то вряд ли. А потом ты приехал сюда.
— Угадала.
— Ты сделал со мной то, что хотел сделать с ней. А напоследок — во всем признался.
— Считаешь, это неправильно?
— Неправильно.
— Зато честно.
Не стесняясь наготы, не глядя на гостя, с бесстрастным лицом Маруся вышла в кухню, вернулась с подносом: два стакана воды, сигареты, пепельница. Вдруг запустит пепельницей? — испугался Знаев. Не запустила. Только руки слегка дрожали, пока закуривала.
— Скажи, Знаев, почему, если честно, всегда больно?
— «Честно» и «больно» — одно и то же слово.
— Мне жаль твою девушку. Я ей не завидую.
Банкир не отреагировал. Он укрепился во мнении, что зря сюда приехал. Он не добился того, чего хотел. Заменить одно другим не получилось. Он решил, что быстро выпустит пар и успокоится, но ошибся. Сейчас напротив него, наматывая волосы на палец и мерцая глазами, должна сидеть вовсе не старая подруга, все понимающая и ко всему привыкшая сопостельница. А другая. Новая.
Девочка с золотыми волосами.
Он украдкой посмотрел на часы.
Если бы сейчас привели ему целый отряд самых великолепных, умелых, натренированных, юных, свежих, резвых, донельзя порочных, на все согласных, — он не удовлетворил бы себя ни на йоту.
— Мне пора.
— Нет, Знаев, — грубо возразила Маруся. — Не пора. Ты пробыл тут всего десять минут. Десять минут! Ты использовал меня — ладно, я стерпела это. Я могу это понять. Все люди используют друг друга. Но не так же! Прибежал, засунул, вынул — и тут же убежал! Это подло!
Знаев подумал и кивнул:
— Ты права. Меня иногда заносит. Я посижу еще десять минут. Или пятнадцать…
Женщина покачала головой:
— Ты опасный безумец. Умный, сильный. Целеустремленный. Расчетливый. И абсолютно сумасшедший.
— Не говори мне, кто я, — скажи, что мне делать.
Маруся закинула скрещенные ноги на подлокотник кресла. Она была превосходна, совершенна, и глубокое понимание ею этого простого факта делало ее особенно соблазнительной.
— Останься, — сказала она. — Здесь. Со мной. Я успокою тебя. Тебе не нужна никакая новая девушка. Ты не любишь ее. Ты никого не любишь. Ты даже себя не любишь. Одна только я тебя понимаю. Тебе нужна драка. А после драки — женщина. Вот вся твоя жизнь. Лучше меня у тебя никого не было и не будет.
— Знаю, — сказал Знаев.
— Посмотри на эти бедра, на этот живот, на эту шею. Неужели ты не видишь, что это создано специально для тебя, и только для тебя? Вспомни, я залезла к тебе в постель через полчаса после того, как мы познакомились! Я понятия не имела о том, что ты банкир, что ты богат и все такое… С меня достаточно было увидеть, как ты двигаешься, как разговариваешь… В тебе и твоих поступках нет ничего лишнего, только то, что действительно необходимо… Уже почти год у меня никого нет, кроме тебя… Меня три раза звали замуж, причем все это были молодые, красивые и богатые парни…
— Например, Жаров, — вставил банкир, хотя не собирался.
— Да, и Жаров, — цинично кивнула Маруся. — Но Жаров — самовлюбленный хам. И трус.
— Может, и хам. Но не трус.
— Трус, и еще какой! Отними у него его бычью силу — что останется? Ты ему не ровня, Знаев. Ты не такой, как все… Останься со мной. Пожалуйста.
Банкир смотрел мимо. Вдруг женщина вскочила с кресла, обвила руками шею, лизнула в ухо, задышала, зашептала жаркой скороговоркой:
— Я никогда тебя ни о чем не просила. А сейчас — прошу. Останься. Не уходи. Ты мне нужен. Я тебя хочу. Очень. Никогда так не хотела. Ты запомнишь эту ночь на всю жизнь…
За распахнутым окном захрипела автомобильная сигнализация, Знаев воспринял это как знак и вздохнул. Когда тебя зовут, останавливают, соблазняют покоем и комфортом, когда ты чувствуешь, что готов увязнуть, — нужно уметь тогда различать знаки, сигналы. Их подает твоя судьба, она зовет тебя. Не соглашайся, не медли. Шагай, куда шел.
— Извини, — сказал он. — Я должен ехать.
— Кому? Кому ты должен?
— Себе.
— А ты сделай вот как: возьми и прости себе все, что должен.
— Так нельзя.
— Почему?
— Нельзя, и все.
