Иллюминаторы были забиты досками, а на полу вместо татами лежали рваные соломенные циновки.
Молодые люди, бросив свернутый занавес, ушли куда–то; женщина, так же как и в санях, соорудила в углу каюты постель из одеяла, и мужчина лег. Она хотела закрыть дверь, но двери не оказалось. Женщина укутала мужчину своим одеялом, села, притулившись к стене, и положила голову мужчины к себе на колени.
Пароходик, мелко содрогаясь, отчалил от пристани. Из открытого дверного проема резко потянуло холодным ветром. Женщина подняла воротник пальто и опустила голову. Вошел капитан с хибати[36] в руках. Она была сделана из пустой консервной банки с отдушиной.
— Подумал, пассажирам холодно будет…
Женщина, удивившись, поблагодарила.
— Ото–сан! Хибати принесли. Не погреешь руки? — спросила она.
Мужчина выглянул из–под одеяла, сказал капитану: «Спасибо за внимание» — и снова лег. Видно, ему было трудно даже протянуть руки к огню. Капитан достал американские сигареты и прикурил через отдушину хибати.
— Только такие… Не закурите?
Мужчина хотел было что–то сказать, но закашлялся, и женщина ответила вместо него:
— Не курит он.
— Тут один офицер из оккупационных войск, любитель поохотиться, осенью часто на джипе приезжал, — пояснил капитан. — Только демобилизовались? — заговорил он с мужчиной, лежавшим с закрытыми глазами.
— Да, — ответил мужчина, смущенно улыбнувшись.
— В каких частях служили?
Мужчина назвал пехотный полк, располагавшийся в городе неподалеку от тех мест. Капитан удивился. «Сын друга детства, служивший в том же полку и проживающий теперь здесь, у нас в городке, давно уже демобилизовался, вскоре после окончания войны», — подумал он.
— Что–то сильно задержались.
— У него особый случай, — поспешно оборвала разговор женщина. — Он долго в госпитале лежал. Позавчера только выписался.
— Позавчера? — Капитан с удивлением поглядел на пассажиров. — Это что же, военные госпитали все еще существуют?
— Нет, теперь это государственная больница, но там еще много больных, поступивших во время войны.
— И то правда! Болезни же не могут исчезнуть, даже если армия перестала существовать. Раз вы только что выписались, вам, наверно, еще трудно путешествовать. Тем более добираться до этой холодной дыры Дзиппэки.
Мужчина лежал, закрыв глаза, женщина молча глядела на свои руки, протянутые к хибати.
— Ничего, что вы ушли с мостика? — Женщина взглянула на капитана.
— У меня трое молодых помощников, — засмеялся капитан.
Наверно, пароход вели молодые моряки, которых они видели на палубе.
— Вам куда в Хотару? — спросил капитан.
— В гостиницу Когэцу, — ответила женщина.
— Родственники Тори–сан?
— Какого Тори–сан? — Женщина с тревогой взглянула на лежавшего мужчину.
— Да Торикура–сан! Того, что работает в гостинице Когэцу.
— Нет. — Женщина покачала головой.
— Значит, знакомые его жены?
— Нет.
— Тогда… — Капитан с удивлением уставился на женщину.
— А кроме семьи Торикура, в гостинице разве никто не работает? Женщина недоверчиво поглядела на капитана. — Там есть горничная?
— Горничная? Все горничные еще в прошлом году уехали.
— Уехали? Куда же?
— На заработки. Кто куда подались. Горничные из прибрежных гостиниц на зиму уезжают на горячие источники. Да и что им здесь делать, когда гостиницы закрыты.
Женщина явно забеспокоилась. Не спуская глаз с капитана, она легонько тряхнула мужчину, лежавшего у нее на коленях. Тот давно уже открыл глаза.
— Тут, как видите, горы, — продолжал капитан. — Как пройдет листопад, так туристский сезон и кончается. С ноября автобус уже не ходит. А как снег выпадет, сообщения и вовсе никакого нет. Отсюда можно выбраться только на горных лыжах или на тех санях, что вас привезли. Да и сани ездят по глубокому ущелью, только когда ветра нет и снег не валит. Вам еще повезло.
О том, что им повезло, сказал еще служащий на станции в городе. «Как добраться до озера Дзиппэки?» — спросили они у него, прибыв на станцию. «В такое время к озеру? — ошеломленно вытаращил глаза станционный служащий. Но, заметив на углу вокзальной площади сани, курсирующие до озера, сказал, улыбнувшись: — А вам повезло. Попроситесь у возницы. Сани бывают здесь в тот день, когда у причала стоит пароходик, идущий в Хотару. Не знаю только, как вы обратно доберетесь».
Да, им повезло, они едут в Хотару, но какое же это везенье, если там нет человека, к которому они направляются?
— Значит, вы едете к горничной в гостиницу Когэцу, — сказал капитан.
— Да, ее зовут Тэрада Тами. На год меня старше, — сказала женщина и сдержанно добавила: — Сестра его, Тами–сан.
Мужчина, закашлявшись, поднялся на постели. Капитан подул на огонь хибати, будто только что заметил, что он погас, и, отворачивая лицо от белого пепла, сказал:
— Тэрада Тами… Я не бывал в гостинице Когэцу. Зайдите туда. Может быть, сестра осталась и ждет вас. А если нет, Тори–сан, наверно, скажет вам, где она теперь.
— Надо бы пойти сменить кого–нибудь из молодых, — пробормотал капитан и вышел из каюты.
Мужчина и женщина, устало прислонившись к стене, некоторое время молча смотрели в дверной проем, куда ушел капитан, думая об одном и том же. «Что делать, если Тами и вправду не окажется в гостинице? Куда податься им обоим?»
Они понимали, что должны будут сказать об этом друг другу, если взгляды их встретятся, и боялись произнести это вслух.
Слышен был шум двигателя, плеск воды, шорохи ветра, проникавшего сквозь щели в досках, которыми были забиты иллюминаторы, но было непонятно, в какой стороне озера находится теперь пароходик. Сквозь квадратный дверной проем белели крутые скалы окрестных гор и виднелась темная вода.
— Сима–сан! — позвал вдруг мужчина. Женщина, вздрогнув, взглянула на него. Он по–прежнему глядел в дверной проем. Тогда она перевела взгляд туда же.
— Что?
— Когда ты жила в гавани, приходилось тебе зимой видеть берег с моря? — спросил мужчина. Немного помедлив, женщина ответила:
— Нет, не приходилось.
— А я видел.
— Ты же рыбак.
— Похоже на эти места.
— Как у нас в Санрику[37]?
— Да, когда глядишь с моря.
Берег Санрику был скалист и мрачен и во многих местах круто обрывался вниз.
— В штиль, когда глядишь с лодки на берег, точно такой же вид, как здесь. Очень похоже.
— А я‑то подумала, о чем это ты вдруг… — прошептала женщина, но тут же умолкла. Ей показалось странным, что он вспомнил родные места, она улыбнулась, и глаза ее наполнились слезами.
II
Сима и Отодзи были родом из приморского городка в районе Санрику.
Сима была дочерью хозяина рыбацкой харчевни, а Отодзи — сыном рыбака, завсегдатая этой харчевни. В детстве Отодзи с сестрой Тами тоже не раз захаживали туда, но ходили они не в гости, а за отцом, который, напившись в стельку, часто оставался спать за столом, заляпанным соевым соусом.
Отец Отодзи смолоду уже слыл отъявленным пьяницей, а когда родами умерла мать пятилетнего Отодзи, и вовсе спился с кругу. Напившись, он пропадал неизвестно где. Когда отец долго не возвращался домой, кто–нибудь из соседей, видевших его, кричал: «А отец–то ваш опять набрался!» В штормовую погоду хозяйки, возвращаясь из лавок, сообщали: «Ваш отец в бамбуковой чаще бродит». Это означало, что он шатается пьяный по гавани, вроде тигра в бамбуковой чаще.
«Ну вот, опять!» — с досадой думали Отодзи и Тами и бежали на улицу портовых кабаков искать отца. Они обыскивали дом за домом и чаще всего находили отца пьяным в харчевне Сима, хотя, бывало, он торчал и где–нибудь в другом кабаке. У входа в дом Сима висел не веревочный занавес, как у всех, а длинный синий норэн[38] с белыми иероглифами — «Масутоку». Когда Отодзи окончил начальную школу, ему стало стыдно заглядывать за этот занавес. Он думал: «А не презирает ли меня Сима?»
Сима редко выходила в харчевню. Только однажды ее мать сказала о дурной привычке отца в ее присутствии: «Мы торгуем вином и рады, когда у нас пьют, но Ёкити, уходя, всякий раз вытирает лицо занавесом. Сколько бы ни выпил, обязательно вытрется занавесом. Вот я и повесила для него полотенце».
Отодзи покраснел, ему было неловко перед Сима. Она молча улыбалась.
С тех пор Отодзи и стал думать, что Сима презирает его. Однако скоро это перестало его заботить. Осенью, когда он уже учился в средней школе, отец его утонул в море.
Отодзи и Тами осиротели, но, печалясь о смерти отца, Отодзи чувствовал в душе и какое–то облегчение оттого, что отец умер, как положено умирать рыбакам, а не погиб от водки.
Сима исполнилось двадцать лет, и она нанялась на работу в гостиницу в большом городе. Отодзи взяли к себе родственники, проживавшие в их портовом городке. Теперь он с нежностью вспоминал и тяжелую руку отца, который при жизни доставлял ему столько неприятностей, и его горячее дыхание, и немного печалился, что не видит ни занавеса у входа в харчевню «Масутоку», ни ее хозяйку, ни Сима. Но, окончив школу и став рыбаком, он уже реже вспоминал и отца, и Сима.
