— Не оскорбляйте меня, вставая в моем присутствии. Помню, как-то раз, когда качка оказалась слишком серьезной для моих слабых ног, вы помогли мне добраться до каюты. Не вставайте, мистер Тальбот. Я не желаю, чтобы вы до меня дотрагивались!
В последние слова было вложено столько яду, что у меня волосы поднялись дыбом. Миссис Преттимен стремительно вышла. Я услышал, как хлопнула дверь, но не обернулся. Сидел, съежившись, за столом — даже не на своем месте — униженный, раздавленный горем. Все слова, которые я мог бы произнести: извинения, оправдания, напускная бравада — мне, дескать, все равно! — упали к моим «неуклюжим стопам».
Так я и сидел, пока кто-то не тронул меня за плечо. Над ухом раздался знакомый голос:
— Возьмите-ка, сэр. Бренди, сэр. Вам сейчас самое оно, сэр.
Сочувствие стало последней каплей. Горячие слезы застучали по столу, закапали на руки.
— Спасибо, Бейтс, спасибо…
— И не берите вы к сердцу, сэр. Это ж кошмар ходячий, не дай бог, дитяти с эдакой нянькой встретиться.
Он меня рассмешил, но смех тут же сменился кашлем.
— Вы правы, Бейтс. Не скрою, при ней я все время чувствую себя именно что дитем!
— Одно слово — женщина, сэр. Они не такие, как мы. По мне — так можно и треснуть, если слишком уж язык распустит, — тоном глубокого неодобрения ответил Бейтс.
— Вас послушать, так вам о них все известно.
— Женат, сэр.
— Спасибо, Бейтс. Ступайте.
Я остался один, сжимая стакан в руке. Качка, похоже, стихла, но мне было все равно. Скажу честно — в тот момент меня не интересовало, выживем мы или утонем.
Где-то сыграла боцманская дудка. Начиналась моя вахта — время стоять в кромешной тьме рядом с Чарльзом. Я поставил стакан на полку, в специальное углубление, и вышел в коридор. Там толпились люди, только это были не подвахтенные. Четыре переселенца — три женщины и мужчина — торчали у дверей каюты Преттимена. Я понял, в чем дело: совсем недавно они приходили поздравить жениха, а теперь явились сказать ему последнее «Прости!» Это было уже слишком. Я ощупью пробрался на шкафут и вылез на ветер. Камбершам сдал Чарльзу вахту. Я встал под прикрытие юта. Вскоре и Чарльз прислонился рядом.
— Ветер мало-помалу стихает. Рано или поздно, думаю, уляжется совсем. Правда, не скоро.
Он подошел к борту и окинул взглядом тянувшийся за нами след. Зловещее свечение к тому времени потускнело.
— Масло помогает, и здорово. Хотя сейчас, похоже, можем обойтись и без него. Но тут ведь не угадаешь — затащим мешки внутрь, а ветер возьмет и усилится, и тащи все обратно. Обычная история. Главное, чтобы на палубу не проливалось. Именно поэтому я настоял на том, чтобы мешки хранились на корме, а не на носу. Если подвесить их возле носа, то каждый раз, усмиряя кипящие волны, мы прольем масло себе под ноги. Представляете, каково в такую погоду балансировать на скользкой палубе!
Чарльз подошел к противоположному борту, поглядел вперед, назад и вернулся.
— Во всяком случае, для корабля без парусов идем хорошо: почти пять узлов! Следовало бы радоваться — но сами знаете… Ладно, не станем унывать, покуда ничего не случилось.
К нам подбежал помощник боцмана.
— Донесение от мистера Камбершама, сэр. Орудийная палуба беспокоится, сэр. Переселенцы хотят пройти к мистеру Преттимену, а в кубрике койки развешаны. Мистер Камбершам просит дозволения не пускать на шкафут никого, кроме вахтенных, а то вдруг кому придет в голову там пройти.
Он прекратил тараторить и перевел дыхание.
— Молодец, толково изложил.
— Есть, сэр. Спасибо, сэр.
— Скажи мистеру Камбершаму, что я согласен. В такую погоду и впрямь не стоит перегружать палубы.
— Там и женщины, сэр.
— Тем более. Выполняйте.
Парень умчался передавать ответ. Шкафут заливала белая пена, на ее фоне четко выделялись страховочные леера.
— Вы неразговорчивы, Эдмунд.
Я лишь сглотнул.
— Ну, полно вам. Что случилось?
— Я убил Преттимена.
Чарльз не ответил. Он заглянул в нактоуз, поглядел на наш след за бортом и подошел ко мне.
— Судя по всему, вы про ссору с Бене.
— Я всюду сею смерть. Убиваю людей, пусть и непредумышленно.
— Выражаетесь, как в театре.
— Колли, Виллер, а теперь вот Преттимен.
— На моей памяти вы еще никого не убили. Если бы вы и вправду прикончили кого-нибудь, как это бывает в море, вы бы об этом так просто не толковали.
— О Господи!
— Бросьте. Он что — скончался?
— Без сознания. Пульс и дыхание слабые. Все рвутся с ним попрощаться. А она…
— Вы были пьяны? Позволили себе лишнего, как вы это зовете?
— Пара стаканов бренди — ничего особенного. Я просто начал его мало-помалу перевертывать…
К моему изумлению, Чарльз разразился громким смехом. Правда, быстро взял себя в руки.
— Простите, старина, но вот это ваше «мало-помалу»! Вы схватываете флотский жаргон получше многих матросов! А теперь успокойтесь хоть немного. Вы никого не убили, и ни к чему разыгрывать трагедию.
— И переселенцы, и, по-моему, матросы толпами идут с ним проститься.
— И зря — торопятся, не хуже вашего. Насколько я знаю, вы пытались помочь…
— Знаете?! Откуда?!
— Господи помилуй, неужто вы думаете, что новость о вашей ссоре и ее последствиях тут же не облетела весь корабль? По крайней мере, она отвлекла людей от мыслей о наших бедах.
— Я упал на него!
— Надо учиться управлять конечностями, дружище! Осмелюсь предположить, что это умение придет к вам — с возрастом.
— И все-таки, когда это случится?
— Что?
— Когда он умрет?
— Я тронут вашей верой в меня, Эдмунд. Пока неизвестно, умрет ли он вообще. Человеческое тело — загадка. Вам станет легче, если я пошлю узнать, как он себя чувствует?
— Да, пожалуйста.
Чарльз кликнул рассыльного и отослал его вниз. Мы ждали в молчании. Чарльз критическим взглядом изучал снасти. С тех пор как я последний раз выходил на палубу, на мачтах поставили паруса — даже топсель, вместо того, который на моих глазах сдуло ветром. Вода изменилась — там, где раньше поверхность океана вскипала, появились обычные волны.
Пригибаясь от сильного ветра, прибежал гонец.
— Леди говорит — никаких перемен, сэр.
— Хорошо.
Рассыльный вернулся на свое место у поручня.
— Слышали? Не стоит волноваться раньше времени, — заметил Чарльз.
— Не могу совладать с собой.
— Ну что с вами поделать! Не спорю, дорогой мой Эдмунд, вы повели себя неуклюже, глупо, неразумно. Если Преттимен умрет или, вернее, когда он умрет…
— Значит, все-таки!..
— Да ведь он умирал еще до того, как вы на него свалились! Боже милосердный, неужто вы полагаете, что человек, который раздулся, как дыня, а цветом напоминает перезрелую свеклу, поправится в наших условиях? Да у него все внутренности раздавлены! Думаю, его бы и доктор не спас. Вы могли всего лишь ускорить кончину.
— Все равно ничего хорошего. Она меня ненавидит, презирает. Как я могу оставаться с ней на одном корабле?
— У вас нет другого выхода. Возьмите себя в руки. Господи, если б я умел хотя бы вполовину так раскаиваться!
— Глупости. Я никогда не встречал человека лучше вас.
— Не говорите так!
— Говорю и буду говорить. Я убедился, что ночные вахты — лучшее время для откровенности между людьми. Когда я буду думать о нашем путешествии, это будут мои лучшие воспоминания, дружище.
— Мои тоже, Эдмунд.
Мы умолкли. Чарльз нарушил тишину:
— И все-таки мы живем в разных мирах — странно, как вообще находим, что сказать друг другу.
— Я высоко ценю ваши добродетели, которые не принадлежат никакому «миру» — хотя со своей стороны не знаю, что заставляет вас вести беседы со мной…
— Вот как. Это еще большая загадка, чем человеческое тело. Но хватит об этом. Разве что… — в голосе его появилась улыбка, — …как не подружиться с юным джентльменом, который обещает звезды и луну с неба?
— Продвижение по службе гораздо ближе к земле.
— А что бы вы сказали про мое продвижение из матросов в гардемарины? Невероятная история. Все случилось из-за того, что я попал в переплет.
— В переплет? Быть не может!
— Вы считаете меня скучным человеком? А вот представьте себе!
— Расскажите.
Его лицо расплывалось в темноте.
— Смеяться не будете?
— Не буду — вы же меня знаете!
— Знаю ли? Ну ладно. Дело в том, что в матросском кубрике, где едва хватает места подвесить гамаки, царит девиз: живи и дай жить другим. Хочешь книгу почитать — никто не возразит. Вы слушаете?
— Просто обратился в слух.
— Стояли мы на якоре. Вообще-то время было свободное, но мне как раз выпало быть якорным. Никому я со своей книжкой не мешал… Тут-то меня офицер и застукал. Уж как он меня отчитывал, чтобы показать свою строгость, когда вдруг кто-то скомандовал «Смирно!» Это оказался адмирал Гамбьер.
