Эльв не хотела возвращаться. Она привела Лорри тысячу причин забрать ее с собой, но в конце концов поняла, что он прав. Ей нет восемнадцати. Если их поймают, она вернется в Уэстфилд, а Лорри отправится в тюрьму. Эльв оделась и распустила волосы. Уже поздно. Дело плохо.
— Меня накажут, — испугалась Эльв.
— По крайней мере, бить тебя не станут, — заверил Лорри.
Он отвез ее до половины дороги и встал на обочине. Эльв забралась к нему на колени, обхватив руками и ногами. Она не хотела его отпускать. Мир, такой яркий рядом с ним, без него терял всякий смысл.
— А если мы больше не увидимся? — спросила она.
Лорри поклялся, что будет ждать, когда она выйдет из Уэстфилда. Он найдет ее даже на краю земли.
— Что случилось с собакой? — спросила Эльв. — С Мамашей? Расскажи хотя бы о ней.
Через некоторое время худшие представители Народа назначили за голову собаки награду. Вместе с Мамашей Лорри был непобедим с десяти до семнадцати лет. Некоторым это не нравилось, потому что угрожало иерархии подземного мира, в котором зло порой само себе награда, а добро часто страдает. Однажды в середине лета, когда в тоннелях было жарко и кипели страсти, Лорри проснулся и с ужасом увидел, что собаки нет. Мамаша ни за что не оставила бы Лорри по собственной воле.
— И что случилось? — Эльв покрепче обняла любимого.
Рассказывать не было времени. Небо уже приобрело глубокий синий оттенок раннего летнего вечера. Все сроки вышли. После отъезда Лорри Эльв запаниковала. Ей хотелось побежать за возлюбленным по пустому шоссе. Но она не осмелилась разрушить их будущее опрометчивым поступком.
Она вернулась в Уэстфилд, не обращая внимания на гудки дальнобойщиков. Комендантский час давно прошел. Ее ждали. Еще пять минут — и о пропаже ученицы сообщили бы полиции штата. Даже мисс Хаген не могла ее спасти.
Эльв обрезали волосы и обрили электрической бритвой. Она вспоминала объятия Лорри и клятвы.
Думала о зеленой воде, лягушках, водяном шпинате, распускающемся листок за листком. Думала о первом поцелуе и том, что он открыл ей. Эльв всегда считала, что волосы — ее главное украшение, ее единственное достоинство. Честно говоря, ее изумила храбрость Мег в тот день, когда сестра подстриглась. Теперь ее очередь, но она не станет ни обижаться, ни горевать о потере. Она не станет прятаться. Остальной мир ничего не значит. Существует только Эльв, и она принадлежит Лорри. Ей протянули зеркало, и Эльв не стала плакать и закрывать голову, как другие девочки. Она не собиралась предавать собственную плоть и кровь, как сестра. Она даже не вздрогнула, увидев свое отражение. С остриженными волосами черная роза словно расцвела на шее. Так даже лучше.
Это ее внутреннее «я».
Дедушка умер в конце зимы от сердечной недостаточности. Похороны прошли в Нью-Йорке. Позвали только самых близких. Никто не говорил об Эльв, хотя все знали, что случилось. Ее отослали в интернат из-за сумасбродного поведения. Она принимала наркотики и меняла парней как перчатки. Вчерашний прелестный ребенок превратился в неуправляемого подростка. Конечно, семья была подавлена. Анни постарела лет на десять, а младшие сестры были непривычно тихими и бледными. Никто из родственников словно не заметил, что на похороны пришли только две сестры Стори. Девочки в черных пальто стояли у края могилы рядом с матерью и своей любимой Амой. Мэри Фокс, всегда серьезная и умная, разрыдалась в объятиях матери. Потом она спряталась за нависшими ветвями сосен и попыталась успокоиться. Она стояла спиной к остальным, чтобы никто не видел ее слез. Мег и Клэр, однако, проявили мужество. С бесстрастными лицами они держались за руки. После похорон бабушка вернулась в Париж. С началом весенних каникул Клэр и Мег присоединились к ней. Они по-прежнему обожали Париж. Солнце в нем переливалось тысячей оттенков. Каждый день открывал новый цвет. Но на этот раз девочки были одиноки, хотя жили в самом лучшем месте на земле, квартире Амы в Маре.
Цвел каштан, его листья в этом году особенно блестели. По утрам бабушка и внучки ели яйца всмятку и пили горячее молоко с чуточкой кофе. Они не говорили об Эльв. Старались о ней не думать. Но под ногами все время вертелась спасенная сестрой кошка. Наталия обожала ее и без конца таскала через Атлантический океан. Сейди выросла в сварливую полосатую зверюгу с зелеными глазами. Почему-то она невзлюбила Мег и при звуке ее голоса неслась в шкаф и пряталась среди ботинок и зонтов. Мег было все равно. Она говорила, что на кошек у нее аллергия, и избегала Сейди. Но Клэр часто лежала на полу и играла с кошкой в любимую игрушку — вязаную мышку на нитке. Сейди нерешительно ловила мышку лапой.
Клэр и Мег выглядели старше своих лет. Они были осторожны и никогда не разговаривали с незнакомцами. Они часто вспоминали прошлые поездки в Париж: как прятались за старой каменной ванной, когда мать приходила звать на ужин, как играли в карточки для развития памяти, пока ехали на поезде в Версаль. Иногда в их разговорах всплывало имя Эльв. Тогда они прикусывали губы и смотрели в пол. Мег вспоминала, как сестра щипала ее из вредности. А Клэр — историю Эльв о Гримине, самом злом человеке на земле. «Он думал, что я утону, но я не утонула. Думал, что я истеку кровью до смерти, но я до сих пор жива». Каждый божий день Клэр жалела, что не открыла дверь машины в Уэстфилде. Надо было выскочить и спасти сестру. Если бы они убежали далеко-далеко, Нью-Гэмпшир исчез бы за спиной, как и все известные сестрам истории. Слова осыпались бы буква за буквой на дно самого глубокого колодца.
Однажды на ужин пришла мадам Коэн и спросила, как дела у Эльв. Сестры Стори молчали. Клэр писала письма и открытки, но ни разу не получила ответ. Мег, по правде говоря, боялась возвращения сестры. На гарнир к жареной курице Наталия приготовила плов с сушеными помидорами. Мадам Коэн протянула миску девочкам, но они сказали, что не голодны.
— Французские травники до девятнадцатого века считали помидоры вредными для здоровья, — сообщила мадам. — Съесть помидор было смелым поступком.
Мег извинилась и вышла, чтобы принести напитки — домашний лимонад и бутылку местного белого вина.
— Не всему можно верить, — заметила мадам Коэн.
Мадам считала Клэр самой чувствительной и эмоциональной из сестер. Она указала на ужин.
— Мы могли бы считать его ядовитым, как мандрагора.
Она съела немного плова.
— У меня было две сестры, — призналась она. — Я была младшей. Совсем как ты.
Клэр всегда немного боялась подругу бабушки из-за черной одежды и строгого вида. Белоснежные волосы мадам Коэн аккуратно закалывала наверх черепаховыми гребнями. Она всегда носила практичные туфли и часто брала с собой зонт, даже в солнечные дни. Клэр не знала, достаточно ли хорош их французский для бесед с мадам Коэн.
— Что с ними случилось? — поинтересовалась она.
— Твоя сестра Эльв спросила о том же, — сообщила мадам Коэн. — Их давно уже нет. Для других, но не для меня.
— Как по-твоему, что случилось с сестрами мадам Коэн? — спросила Клэр сестру, когда они готовились ко сну.
Мег недавно поклялась прочитать всего Диккенса. Она только что приступила к «Оливеру Твисту».
— У мадам Коэн были сестры? — Мег легла в кровать и взяла книгу.
Клэр устроилась рядом. Она была не против чтения. Ей нравилось спать с включенным светом. Но даже в теплом мерцании лампы, под шорох страниц и привычный гул машин на улице, бок о бок с Мег, она была одинока.
Той весной бабушка дала сестрам намного больше воли, чем дала бы мать, учитывая, что случилось с Эльв. Наталия считала, что свобода не идет на пользу только тем, кто не умеет отвечать за свои поступки. Во время ее дневного сна девочки гуляли по острову Святого Людовика и непременно заглядывали в «Бертийон». Мег каждый раз пробовала что-нибудь новенькое, к примеру красный апельсин или карамель с имбирем, но Клэр оставалась верна ванили. Она вообще была привязчива. С мороженым в руках сестры Стори ходили смотреть на зеленую воду Сены. Иногда они сидели перед Нотр-Дамом и разглядывали туристов. Им нравилось угадывать, какие семьи счастливы, а какие только притворяются. Они считали, что правы в девяноста девяти случаев из ста.
Большинство людей принимали девочек за близняшек. У них были одинаковые прически: прямые волосы до подбородка с закрученными кончиками. Сестры исследовали левый берег, много часов провели в магазинчике «Шекспир и компания», листая старые книги, читая посвящения на фронтисписах и гадая, кто любил искренне, а кто лишь преподнес лицемерный подарок. Девочки вполне могли объясниться на французском в кафе, так что зачастую заглядывали в любимые заведения на бульваре Сен-Жермен, где можно было выпить эспрессо или латте. Время от времени они заказывали «кир», и официанты никогда не задавали вопросов. Сестры флиртовали с мальчиками, но не называли своих настоящих имен и адреса. Они доверяли только друг другу.
