– Прошу прощенья, – Колька вскинул голову. – Я спою песню моей родины, благородные господа и прекрасные дамы. Я переложил ее на шотландский, потому что не знаю английского, но тут большинство, конечно же, знают по-шотландски. В общем это казачья песня, – и, раздухарившись вконец, Колька растоптал историческую достоверность в пыль своими кроссовками в шпорах: – Казаки – это русские воины, которые живут на границах с дикими племенами в степи и постоянно воюют. На свете нет воинов храбрее – желающих в этом убедиться прошу пожаловать на Русь. Кхм… вот.
Он закрыл для храбрости глаза, но присутсвующие конечно решили, что так и положено…
– Как на черный Терек,
как на черный Терек
выгнали казаки сорок тысяч лошадей
и покрылось поле, и покрылся берег
сотнями пострелянных-порубанных людей…
…Это было что-то, Колька и сам понимал. Но если опасался провала, то ошибся. Средневековые люди вообще очень близко принимали к сердцу рассказы и песни, переживая их, как происходящее, а не просто историю. Поэтому, открыв глаза на словах:
– Жинка погорюет -
выйдет за другого,
за мово товарища, забудет про меня!
жалко только волюшки во широком полюшке,
жалко мать-старушку да буланого коня!…
Колька увидел, что все дамы смотрят на него не мигая, а несколько мужчин, опершись лбами на кулаки, тяжело задумались. Припев в третий раз ахнули хором – так, что заметалось пламя факелов:
– Любо, братцы, любо,
любо, братцы, жить!
С Андреем Боголюбским не приходится тужить!
Князь наш, братцы, знает, кого выбирает -
Эскадрон, по коням -
да забыли про меня
Им досталась волюшка
во широком полюшке,
мне досталась пыльная горючая земля…
Короче, когда Колька допел, то понял: если у сэра Ричарда и были в его отношении какие гнусные замыслы, то теперь они потухли. Барону Харди просто не дадут ничего сделать с певцом. И это, кстати, было на руку Кольке и Алесдейру с их планом.
Дальнейший пир можно было смело пускать под заголовок:
"СЕГОДНЯ НА СЦЕНЕ Н. ВЕШКИН (шансон, лютня) и др."
Кольке даже было немножко неудобно – конечно, немало людей пели и играли лучше его, а он брал только новизной песен и неожиданностью оранжировок. Он спел еще пару казачьих песен, на ходу адаптировав их к веку, потом – "Про любовь в средние века" и "Песню о друге" Высоцкого, выбросив из последней несколько куплетов, "Любовь и смерть" Булановой, а на "Балладе о древнерусском воине" группы "Ария"охрип.
Первый приз не долго думая вручили… тому старику в желто-синем! Не успел еще Колька отойти от столбняка, как поднялся шериф (кстати, без каких-либо признаков несусветного злодейства на лице, обычный мужик, довольно гладко выбритый, с усталым лицом и вполне учтивый) и на плохом шотландском объяснил, что нечестно было бы лишать остальных певцов награды из-за явного преимущества русского гостя. Но что гость имеет право выбрать себе все, что пожелает и чем может его отблагодарить за искусство гостя гостеприимный бург. Сэр Ричард кивал и криво усмехался – нет, точно на его счет Алесдейр был прав! Хотел он что-то учудить, хоте-е-ел…
Все складывалось еще лучше, чем рассчитывал Колька! Не надо было делать вид, что приз не по душе, не надо было заводить окольных разговоров. Отставив лютню и подавив (не до конца) дрожь, мальчишка поклонился и заговорил, глядя прямо на барона Харди:
– Я тронут до глубины души оказанным мне гостеприимством и высокой честью петь перед вами. Я рад, что ми песни доставили вам радость. И нет слов, чтобы выразить благодарность за проделанное право выбора награды… – он переждал одобрительный шумок и продолжал: – Я открою вам, что проделал долгий путь из нашей мирной и богатой земли затем, чтобы добыть в Шотландии некий меч, о хором мне было предсказано, что он поможет мне завоевать сердце любимой (мамочки, интересно, я сильно покраснел?!), и меч этот, как открыл мой друг Алесдейр, – шотландец встал и остался стоять, и с этого момента барон Харди глядел на расцветку его пледа, – в самом деле находится здесь, в стенах одной из церквей. Обрадованный, я поспешил туда, но нашел лишь пожарище. Святая церковь, дом Божий, была сожжена! – Колька повысил голос. – Меч украден! Кем же?! – он перевел дух и врезал заранее отрепетированное: – Кто, прикрываясь королевской волей об уничтожении мятежников, поднял руку на храм?! Кто этот человек, у которого я требую вернуть меч, указанный мне Господом?! (Господи, прости!) – в зале начался возмущенный шум, очевидно, о сожжении церкви многие слышали и это мало кому пришлось по душе. – Сэр Ричард барон Харди! – крикнул, не жалея голосовых связок, Колька, и ему показалось, что все происходит в кино, понарошку: – Ты вор, убийца и лжец! Ты обокрал Дом Господень! Ты обманул тех, кто оказал тебе гостеприимство, провезя в их дом вещь, тебе не принадлежащую!
– Молчи, наглый щенок!!! – взревел барон, вскакивая из-за столаа, и Колька обомлел – в руке рыцаря был меч, глаза горели, как у волка. – Не смей трепать своим языком… – и он перешел на английский, но шериф тоже поднялся и положил руку на эфес меча сэра Ричарда. Тот было вскинулся, но тут же сел обратно и сделал знак рукой своим воинам, дернувшимся от стен. А шериф обратился к Кольке с одним-единственным вопросом – есть ли у русского гостя свидетели сказанному?
– Я, Алесдейр МакЛохэнн, – шотландец вышел из-за стола и встал возле Кольки, – свидетельствую, что все, сказанное Николасом из Владибурга – правда и перед Богом и перед людьми.
– Он шотландец из мятежного клана! – выкрикнул кто-то. Его поддержали:
– Вот кто и есть вор и дикарь!
– Его не иначе как сатана спас от рук наших воинов – так прикончим его сейчас!…
Но закричали и другое – в выкриках Колька разобрал, что дело сложное, церковь и правда сожгли, русс не похож на лжеца, а то, что шотландец враг, не значит, что ему не могли нанести незаслуженную обиду. Шериф шептался с бейлифом, потом прямо обратился к барону Харди – Колька уловил слово "суорд" – "меч". Харди кивнул и что-то указал своему пажу – тот выбежал, но быстро вернулся с длинным свертком, который передал, повинуясь кивку барона шерифу.
– Церковь и правда была сожжена воинами сэра Ричарда! – шериф встал и поднял руку, пресекая возмущенный шум. – И вот этот меч захвачен им незаконно! – шериф освободил из ткани длинный меч без ножен, с крестовидной рукоятью под обе руки. Лезвие отразило пламя факелов и очагов, а Колька подумал: "Как же с ним управляться?!" – и почувствовал, что его просто-таки дернуло к мечу. Да, это он и есть! Но оказалось, что еще ничего не кончено, потому что шериф продолжал: – Но сэр Ричард послан к нам самим кролем, да хранит Господь его на вечные времена. И он оскорблен на пиру, оскорблен человеком, у которого есть права на оружие, но нет прав порочить воина, совершившего черное дело в запале войны…
– В запале?! – закричал Алесдейр. – В запале, Бог свидетель! Ник не слова вам сказал, а бросил вам золотые полной чеканки – ваш воин вор и убийца! Он убил мою семью! – и, прежде чем кто-либо успел что-то предпринять, шотландский мальчишка в два прыжка оказался у главного стола и с размаху ударил барона Харди по лицу ладонью. Стало тихо-тихо. В тишине медленно вставал барон. Слышно было, как прерывно дышит Алесдейр. Потом он сказал с облегчением: – Ну вот. Перед вами, мои враги, и перед пьющими вместе с вами предателями моего народа я вызываю тебя, лжец и убийца, на смертный бой, на Божий Суд. А вино ваше я пил только за Ника. Он мой друг…
– Будь по-твоему, – сэр Ричард неожиданно улыбнулся. – Сперва я убью тебя. Потом этого русса. Если же… – он продолжал улыбаться. – Если же кому-то из вас повезет сразить меня – то забирайте и этот меч, и мои доспехи, и коня. И уносите ноги целыми и невредимыми.
– Я согласен, – сказал Алесдейр и отошел к Кольке, подмигнув ему и шепнув: – Кажется, все – по-нашему.
– Угу, – обморочно отозвался Колька, – кроме одной фигни. Он отрубит тебе голову левой рукой, с закрытыми глазами и стоя к тебе спиной. Обо мне и базара нет. А так все по-нашему.
Шериф выглядел расстроенным. Он долго извинялся перед Колькой, не глядя на Алесдейра, и сожалел, что "гость из Руси" связался с мятежниками и разбойниками. Потом извинялся за сэра Ричарда. Но с тем и отошел, дав четко понять: поединок – дело решенное.
Барон проявил немалое благородство, наверное, вошедшее тут в привычку даже у законченных подонков – или просто играл на публику. Он снял расшитую золотом куртку, оставшись в рубахе, и вместо своего меча взял охотничий кинжал – такой же длинны, как кинжал Алесдейра. Он даже поклонился шотландцу – без насмешки или шутовства, выходя на расчищенное пространство в конце зала. Алесдейр на поклон не ответил – он, кажется, молился. Меч, ставший одним из предметов спора, поставили совсем рядом с Колькой – потянуться… только вот дотянуться и не получалось, потому что у Кольки плавно и незаметно для окружающих появились проблемы. Когда Алесдейр и сэр Ричард двинулись навстречу друг другу, сзади, где-то в районе правой почки, мальчишка ощутил чувствительный укол, а голос пажа на ухо прошептал непонятно, но убедительно:
