— О чем шумите вы, народные витии? — спросил он, демонстрируя знание классики.
Его состояние было в норме, то есть после заливки горючего мотор набирал положенные обороты и машина уходила в полет.
— Мне жучки письмо прислали! — сказал Фет с вызовом.
Нескромность его и погубила.
— Какое письмо, бардзо, чего ты мелешь?
Мотор в самолете начал чихать и кашлять, потому что керосин разбавили водой.
Фет, хвастаясь, вынул мятый конверт из штанов.
Лешек надел очки и быстро просмотрел документ.
— Ошибка, — бесцветно пробормотал он.
— Чего? — не понял пасынок.
— Ошиблись адресом!
Быстрым шагом пошел на кухню.
— Ты куда? Зачем?! — закричал Фет, но было поздно.
Заглохший истребитель снова взмыл вверх. Лешек открыл мусоропровод и спустил туда загадочное письмо.
— И чтобы я… — начал нравоучительно он, но был сбит с ног головою Фета, который ударил его в живот.
Лешек беззвучно завалился на спину, ударился о стол и сбил трехлитровую банку из-под гриба.
Мама закричала, потому что банка громко разбилась. Закричал и Фет.
— Я всех вас перебью! — и он выскочил из квартиры.
— Алеша… Ты как? — мама нагнулась над поверженным супругом.
Он лежал, окруженный битым стеклом, и моргал глазами.
— По-моему, у меня сломано ребро, — спокойно сообщил Лешек.
Фет несся со всех ног к зданию жилищно-эксплуатационной конторы. Миновал клуб и оказался в тесной коробке одиннадцатых домов, выкрашенных в тревожный мышиный цвет. Пыльные тополя начинали стряхивать листву на обочину тротуара. Под деревянными грибками прятались дети от мелкого, как просыпавшиеся иголки, дождя.
— Газовщики здесь или нет? — выдохнул Фет, вбежав в узкий казенный коридор первого этажа.
Затхлые стены пахли чернилами. Захватанный плакат-мизантроп предупреждал: «Уходя, гасите свет!». А другой, розовощекий оптимист, кричал, перебивая: «Выполним решения ХХIII съезда КПСС!».
— Ну, я газовщик! — в коридоре появился низкорослый и корявый мужичонка в спецовке.
— Нет, мне другой нужен! Он у вас недавно…
— А-а… Понял, — мужичонка открыл одну из дверей и крикнул: — Колька! К тебе пришли!
Отец, как на пружинах, тут же восстал из пепла.
— Что? Едем?! — с готовностью спросил он, вскакивая с дивана.
Под ногою звякнула пустая бутылка и укатилась в угол.
— Куда? — с тоскою спросил мальчик.
— На Столбовую. Там особенно хорошо встречают!
— Приехали уже, — выдохнул Федя. — У меня такое… У меня вся жизнь под откос пошла!
Давясь отчаянием, он рассказал о письме и о том, что Лешек спустил будущее в мусоропровод.
— А что там написано? — поинтересовался отец.
— А кто ж его знает. По-английски ведь!
— Значит, надо прочесть!
Николай решительно встал с дивана, заправил мятую рубашку в штаны и продул мундштук папиросы, спрятанной за ухом.
Снял со стены висящую на гвозде связку ключей.
— Пойдем!
Они вышли на улицу.
Отец шагал под дождем легко и быстро, как мальчик. Фет едва успевал за ним.
Подошли к родному подъезду. Николай, порывшись в связке, безошибочно отобрал ключ, подходивший к обшарпанной двери рядом. Отпер ее, и в нос ударил запах гнилой капусты.
Это была небольшая комната, в которую выходили мусоропроводы, ощерив свои беззубые пасти. Что-то живое и круглое выкатилось под ноги. Отец попятился, побледнев.
— Ищи сам! Не терплю я грязи. Заболеваю!
Он отпрянул на улицу, сел на деревянный ящик у стены и закурил.
Фет, шатаясь и почти теряя сознание, погрузил руки в остатки жизнедеятельности жильцов подъезда номер три.
— Чего там? — спросил Колька, щурясь от проглянувшего сквозь тучи вечернего солнца.
— Консервная банка! Бутылка из-под «Шампанского». Пакет с картофельными очистками!.. — голос Фета звучал глухо, как из подземелья.
— Денег, случайно, нет?
— Нету.
— Жалко! — вздохнул Николай. — Они ведь должны выбрасывать в мусоропровод деньги, когда приходят с обыском!
Он вздохнул и прикрыл усталые глаза.
Ему представились деньги, много денег. В деревянном самодельном чемодане военного времени. С большими железными замками и такой же железной ручкой. Его когда-то выкрасили в зеленый цвет, но краска уже облупилась и стерлась, как на старинной фреске. Сын находит чемодан в нечистотах, выносит на улицу, и они вместе открывают его. Пачек больше десятка. Две из них — с большими дореформенными купюрами. Но восемь — с маленькими хрущевскими десятками, как будто только что отпечатанными. Пачки приходится засовывать в штаны, рубашку и класть на голову под кепку. Есть еще облигации государственного займа с нарисованными паровозами и самолетами. Бумага казначейских билетов сладко трещит в руках, как сухие поленья в разожженной печи…
— Нашел, что ли? — страстно крикнул газовщик, не в силах прогнать мучавшую его химеру.
— Не нашел.
— И не найдешь, — вздохнул отец. — Не идет к нам карта, сынок!
Щеки Фета горели.
Он шел домой твердым шагом, а в животе было уютно-тепло, как на кухне в январские морозы, когда на плите зажжены газовые конфорки. Горчичником являлся злополучный конверт, засунутый под рубаху, — Фет обнаружил его на второй час поисков и радовался больше, чем деревянному чемодану с дореформенными купюрами, которого он, правда, не нашел.
Отец, как эксперт, долго смотрел на иноязычное послание и даже дважды понюхал его. Потом сказал, что это, скорее всего, из военной разведки, что она обычно прикрывается садовым товариществом, и посоветовал сыну не показывать письмо кому не надо.
Фет и не собирался этого делать. Кому не надо он не покажет. А кому надо — покажет обязательно, например Андрюхе, который точно переведет. Андрюха Крылов мог лабать жучиную музыку на гитаре, дословно воспроизводя текст оригинала. А если человек воспроизводит английский, то уж, наверное, что-нибудь в нем понимает. Однако был уже вечер, в квартире Андрюхи могли находиться его предки, так что Фет решил вначале переговорить с ним по специальной связи, подготовив почву, а уж потом сажать в нее дерево.
Поднявшись на пятый этаж, Фет позвонил в свою дверь дважды. Однако открыла ему не мама, а Ксения Васильевна в коротком халатике, из-под которого выглядывала сиреневая комбинация, и с папиросой в руках.
— А Лешек? Лешек где? — прежде всего спросил мальчик, чтобы себя обезопасить.
— Таня повезла его в травмопункт, — сказала Ксения Васильевна. — А чем это от тебя пахнет? Обкакался, что ли?
— Ну да, — согласился Фет. — Пока гулял, наложил в штаны!
— Какая гадость! — с удовольствием произнесла Ксения Васильевна.
Материнский инстинкт, невостребованный и нереализованный, заставил воспринять это неприятное событие в позитивном плане. Веснушки ее, как в молодости, засветились солнцем.
— Марш в ванную! — она вручила мальчику накрахмаленное полотенце, а сама пошла в свою комнату.
Фет открыл белую дверь и зажег свет. Это было место, в котором рождались мечты. В трубах что-то гудело и плескалось, ванна напоминала подлодку, ложащуюся на дно сладких грез. Фет скинул с себя одежду, положив письмо на столик под зеркалом, включил на полную мощность горячую воду и залез под струю, вытянув ноги и не касаясь пальцами эмалированного бока приютившей его емкости.
Таковы были тогдашние ванны в кирпичных домах, выстроенных в конце 50-х, — в них можно было лежать в полный рост и даже утонуть, если такое желание возникнет. В пятиэтажных хрущобах ванны были поменьше, чаще всего сидячие, а рядом с ними уже появился зловещий унитаз. До маленьких белых квадратов, на которых можно только стоять, обливаясь душем, фантазия не доходила, они появились лет через пятнадцать и окончательно свели на нет место, где рождались мечты. Теперь оно превратилось в банальную помывочную.
Фет опрокинул в воду колпачок «Бадузана». Это было первое пенящееся средство, завезенное в Москву из ГДР в 1965 году. Продавалось оно лишь в ГУМе и двух парфюмерных ларьках на ВДНХ, одного колпачка было достаточно, чтобы Афродита, запутавшись в пене, никогда бы из нее не вышла. «Бадузан» пользовался ограниченным спросом, трудящиеся его не покупали, не желая платить трояк за сомнительное удовольствие и предпочитая хозяйственное мыло с оттиском на нем «65 %». Экзотический немецкий товар брала лишь интеллигенция, да и то когда выбросят на прилавки. Фет не мыслил без него своего настоящего.
Погрузившись в хвойный снег, он как будто прочел таинственное послание, лежавшее под зеркалом. Во всяком случае в душе родилась уверенность, — жучки захотели взять в группу четвертого гитариста, превратив ее в квинтет. Для этого они рассылали приглашения известным музыкантам мира, в число которых каким-то образом попал и Фет. «А что, подумал он, — ведь я сейчас — единственный рокер в СССР. Обо мне вполне могут знать на Западе…» Кровь прилила к голове, сознание помутилось. Тем более что истопники в подвале поддали в это время немыслимый жар, от которого хотелось умереть в неге.
