– А ты была красавицей, ба, – улыбнулась Анна.
– Да ладно тебе. Женщина себе и женщина. Чем будешь сегодня заниматься?
– Не знаю еще. Сергей должен заехать. Он обещал показать мне город.
– Врешь, поди. Наверно, поедешь искать этого негодяя? – Старуха умоляюще посмотрела на внучку. – Хоть ты мне не ври. Всю жизнь все мне врут.
– Да, ты права. Я уже разговаривала с господином Пароняном, сегодня хочу поговорить с учителем Лусо.
– И что этот Паронян? – брезгливо фыркнула старуха. – Все такой же надменный? Помню я его. Приходил как-то к нам в гости. Весь из себя культур-мультур. Тьфу! Такие культуры и погубили мою Карине.
– Да ладно тебе. Мужчина как мужчина. Правда, толку от него никакого. Он сказал, что ничего не знает.
– Никто ничего не знает, уж поверь моему слову. Не знает и знать не хочет. Арев-джан, ну что, тебе заняться больше нечем? Столько лет не была в Ереване. Походи, посмотри город, с парнем этим, как его, с Сергеем погуляй. Зачем тебе ворошить прошлое?
– Ты знаешь, что Лусине была влюблена в Сергея?
– Нет. Лусо как мать была. Скрытная, такая скрытная, у-у-у. Я его всего раз и видела – за день до ее смерти. Мне кажется, он неплохой парень.
– Обычный. Ничего особенного.
– А почему же ты тогда покраснела? – От пытливого взгляда старой женщины ничего не ускользало.
– Вот еще выдумала! Покраснела! И вообще, давай поговорим о ком-нибудь другом, например, о моей сестре.
– Ну слава богу, – перекрестилась Вардитер. – Я уж думала, ты о ней даже не вспомнишь.
– Я помню. И пытаюсь разобраться в своих чувствах. Скажи мне, а она вспоминала меня? Только не ври, пожалуйста.
Старуха опустила глаза и покачала головой:
– Нет.
– Никогда?
– После того, как Артур выгнал ее из дома, Лусо поселилась у меня. Я знала, что ей будет трудно жить здесь и предложила поехать в Москву к дяде. В разговоре я упомянула твое имя. Она рассердилась и сказала, что не желает слышать о тебе. Никогда. Пригрозила, что уйдет из дома, если я нарушу обещание. Я и не вспоминала.
– За что Артур выгнал ее?
– Артур объяснил, что вспылил и ударил ее. Она отказалась это комментировать. Я и не спрашивала. Главное, что она пришла ко мне. Бог знает какие еще глупости Лусо могла совершить, если бы ей некуда было идти. Я бы этого не вынесла. С меня хватило моей несчастной Карине.
– А Артур? Он не искал примирения?
– Поначалу нет. Год они не разговаривали. Но потом заявился к нам и сказал, что они переезжают в деревню. Что Лусо может поехать с ними, чтобы там начать новую жизнь. Даже прощения просил у нее.
– А она?
– А что она? Сказала, что у нее своя жизнь и другой ей не надо.
– Почему она так люто ненавидела меня?
– И-и-и-и-щ, Арев, – махнула рукой старуха. – Лусо себя ненавидела. Как думаешь, разве может человек, который ненавидит себя, любить кого-то?
– Не знаю, мне кажется, она любила тебя, возможно, Сергея.
– Не знаю, что там у них было с Сергеем, но точно знаю, что ко мне она не испытывала ничего, кроме жалости. Уж поверь мне, балам-джан, я-то в состоянии отличить жалость от любви. Знаешь, я иногда жалею, что послушалась твою покойную мать. Все-таки надо было отдать вас Карену. И тебя, и Лусо. Но как, как я могла ослушаться ее? Как я могла не исполнить ее последнюю просьбу? Нет, я поступила так, как должна была поступить, что уж теперь сожалеть.
– Я все-таки не могу понять одну вещь. В предсмертном письме Лусо написала, что ненавидела меня за то, что всю жизнь чувствовала себя моей тенью и завидовала, что меня, а не ее отдали Карену. Я могу понять ее чувства, но, черт подери, почему она не позвонила мне, когда узнала о своей болезни? Почему ты ничего не сказала моему отцу?
– Лусине долго скрывала свою болезнь. Скрывала до последнего. А потом было уже слишком поздно. Да и она не хотела. Сказала, что уйдет из дома, если я позвоню Карену. Грех такое говорить, но мне кажется, она искала смерти. И нашла ее, моя бедная девочка.
– О да. Она нашла смерть, оставив мне кучу неразгаданных тайн.
– А ты плюнь на них, – Вардитер погладила внучку по голове. – Лучше думай о сестре что-нибудь хорошее, чтобы ей там было легче. Я вот каждый день думаю. И молюсь за нее. И за тебя молюсь. За всех. Даже за Артура молюсь.
– Я честно стараюсь вспомнить что-то хорошее, но не могу. И от этого на душе становится еще горше. Каждую ночь я плачу от бессилия, с тех пор как переступила порог этого дома. Я пытаюсь вспомнить хотя бы одну ее улыбку, одно ласковое слово, но моя память упорно рисует ее искаженное злобное лицо. Чужое лицо. И больше ничего.
– Она тоже страдала, хотя и скрывала это. Знаешь, Арев, мне кажется, вы обе слишком гордые. Это у вас от матери. Она была гордячкой, как и вы. Но посмотри, Арев, куда завела вас гордость? Подумай об этом, балам-джан, хорошенько подумай.
– Погадаешь мне на кофейной гуще? Я и чашку перевернула.
– Еще одна! – нахмурилась Вардитер. – Сестра твоя все просила, теперь ты. Гадалка я вам, что ли?
– Да ладно, все знают, что ты хорошо гадаешь, ну же!
– Хорошо, давай. – Вардитер взяла чашку, повертела ее и прищурилась. – Хм, вижу скорое замужество. Через три недели или три месяца. Муж у тебя будет среднего роста, красивый, явно из наших. Вижу у него на груди какую-то отметину. Кажется, шрам от удара ножом. А может, след от операции, но выйдешь ты за него через три недели или три месяца.
– Три года! – прыснула Арев.
– Точнее через три месяца. Попомни мое слово. Будет скромная свадьба, а за ней длинная светлая дорога. И дети будут. Вах, балам, смотри сюда, – старуха оживилась и ткнула пальцем в чашку. – Видишь, видишь детей?
– Я вижу точки и линии.
– Нет, это дети. Мальчик, а потом девочка. И даже я доживу до этого светлого дня. Вижу себя с большим подносом, полным сладостей.
– А что случится в ближайшее время, видишь?
– Хм, да ничего особенного. Какие-то разговоры по телефону, поездки, приятные подарки, потом дорога, но перед этим… Перед этим… – Старуха побледнела и поставила чашку на стол.
– Что ты там увидела?
– Ничего особенного.
– Да ладно тебе, скажи.
– Ничего я не вижу, хватит баловаться глупостями, – отрезала Вардитер. Она тяжело поднялась и молча ушла к себе в комнату.
Через минуту вернулась бледная, как смерть.
– Возьми, – прошептала она, разжимая ладонь. – Это крест твоей покойной матери. Пусть он защитит тебя от всего плохого.
– Ты увидела в чашке что-то дурное?
– Возьми и ничего не спрашивай. И больше не заставляй меня гадать на кофе. Это все от сатаны, прости меня, Господи.
– Хорошо, – ответила Арев и взяла крест.
Это был маленький золотой крестик с характерным для армянских крестов ажурным узором.
Через час приехал Сергей. Пока Анна собиралась, старая женщина угощала гостя кофе и свежей пахлавой. Она смотрела на гостя и думала, почему ее внучка Лусо поругалась с таким хорошим и вежливым парнем? Понимая, что спрашивать такие вещи в лоб некрасиво, Вардитер маялась и нервно теребила передник, наблюдая за тем, как гость уплетает пахлаву. В конце концов, любопытство взяло вверх. Сев на краешек стула, она положила руку на его плечо и вкрадчиво поинтересовалась:
– Скажи мне, балам-джан, почему вы с Лусо поругались?
Гость закашлялся и опустил глаза:
– Я был виноват перед ней, бабушка, простите меня.
– Я-то прощу, что уж мне делать, но ты хоть Арев не обижай. Бедные они у нас, бедные. Шутка ли, без матери родной жить.
– Я не обижу ее.
– Вот и правильно. Пусть хоть одна женщина в нашем роду будет счастлива.
– Сергей, нам пора, – послышался из коридора голос Анны.
– До встречи, бабушка, – гость сжал руку Вардитер. – Не переживайте, все будет хорошо.
В ответ та махнула рукой: «Э-э-х!». Когда за гостями захлопнулась дверь, старуха взяла чашку и внимательно всмотрелась в кофейные разводы. Она отчетливо видела два мужских силуэта. Один мужчина лежал, а второй замахнулся на него кинжалом. Чуть поодаль стояла женщина. Вардитер перекрестилась и вымыла чашку. Она долго стояла перед образом, бормоча слова молитвы и воздевая руки к небу: «Господи, спаси и сохрани мою внучку. Убереги ее от зла. Прошу тебя, Господи, оставь мне хотя бы ее. Забери лучше меня, ибо я грешна».
– Куда едем? – спросил Сергей Анну.
– В школу, в которой я когда-то училась, – ответила та и махнула рукой проезжающей мимо машине. – Ты знаешь, меня пугает наша бабуля. Стала мне гадать на кофейной гуще, а потом побледнела и зачем-то дала мне крест матери.
– Старые люди обычно суеверны. Не обращай внимания.
Школа №178 ничем не отличалась от многих школ Еревана, располагавшихся в спальных районах. Просторный вестибюль с колоннами на первом этаже. Высокие окна с выгоревшими на солнце занавесками и хиреющими от недостатка полива цветами на подоконниках. Скрипучий, почерневший от времени паркет. Длинные, уходящие вдаль коридоры и ряд некогда ослепительно белых, а ныне обшарпанных дверей классов. Образование в таких школах оставляло желать лучшего, но именно в эту школу Гоар и Артур решили отдать свою дочь Лусине, а бабка Вардитер настояла, чтобы Арев училась вместе с сестрой. Арев проучилась в школе год, и это был единственный недолгий период в жизни сестер, когда они начали сближаться.
