Еще Фернан, любезный владелец сырной лавки, скинул мне двадцать центов. Наверняка по случаю моего траура.
Мясник Анри, всегда называвший меня «молодым человеком», умер. Теперь торгует его жена. Можно на ней жениться. Тогда я точно получу свой кусочек свежего мяса.
Помнишь наши ванные комнаты? На разных этажах. Ими нельзя было пользоваться одновременно, поэтому я каждый раз спрашивал у тебя, можно ли мне в душ. Теперь я могу принимать душ круглосуточно, но мне не хочется предпочитать мариновать себя в ванне.
Жан-Мишель Риб[37] предлагает мне почитать фрагменты из моих книг в Театре дю Рон-Пуан. Мне сразу же захотелось позвонить тебе и похвастаться. Я рассказал всем друзьям. Я горд. Но ты и сама бы об этом узнала, ты же видишь на расстоянии, можешь прочесть афиши.
Вчера у таксиста, который меня отвозил, не было сдачи. Пришлось взять из твоего кошелька последние десять евро. Теперь он пуст. Могу вернуть.
Вот бы осыпать тебя золотом, как египетскую царицу. Кроме тебя, мне не нужно ничего.
Я даже о замке теперь не мечтаю. Зачем замок, если я потерял свою королеву? Я жалкий старый король, чье золото никого не сделает счастливым.
Был бы я щедрым, все бы отдал беднякам.
Мари хочет, чтобы я поехал с ней в Бретань, но я бы лучше съездил в Шаранту, проверил бы, могу ли жить там без тебя.
Наш дом – это ты. Твоя старая фамильная мебель, картины твоей матери, которые она писала в юности, великолепная гравюра Гюстава Доре в твоей спальне, чудесные шторы, сшитые тобою из редкого сорта ткани.
Восхитительный сад, лаватеры, штокрозы, выбранные тобою деревья, которые компания М. Даниеза посадила в прошлом году. Птицы, ласточки, машущие крыльями на электрических проводах, горлицы на крыше часовни, крохотные птички, которых ты непременно бросалась кормить, невзирая на советы орнитологов, полосатые удоды, малиновки, которые кружили вокруг тебя, пока ты работала в саду. В Шаранте все напоминает о тебе.
Почему ты ушла?
Идиотский вопрос. Зависело не от тебя.
Уверен – если бы тебе предложили выбрать, ты бы осталась.
Твоя книга как раз должна была выйти, журналистам не терпелось с тобой поговорить, пофотографировать тебя. Намечались презентации.
Ты волновалась, но радовалась. Готовилась к своей премьере. Я наблюдал немного снисходительно и с трепетом. Не знал, как отреагирую на твой успех, ведь я давно пребывал в статусе писателя.
Раньше, возвращаясь домой, я громко произносил: «Это я». Теперь я молчу. К кому мне обращаться? Не к Саломее ведь в самом-то деле.
Интересно, как бы ты отнеслась к тому, что я умер бы первым?
Думаю, ты была бы несчастна. Мы неплохо ладили. Время нанесло небольшой ущерб, повседневная жизнь размыла яркие краски, конфликты нарастали, порой мы даже ненавидели друг друга, но все равно любили. Мы всегда оставались заодно. И в наших отношениях всегда был воздух.
Ты была хорошим полицейским, а я плохим. Наша жизнь озарялась светом. И частенько проскакивали искры.
…Вчера мои очки снова пропали. И как им еще не надоело?
Я нашел часы, которые подарил тебе. Они до сих пор идут. Лучше бы они сломались.
Саломея великолепна. Маленькая тигрица. Тебе бы она понравилась. Дерзкая, независимая, иногда очень нежная. По ночам порой приходит и ложится на мое плечо, тихо, нежно лижет кончики моих пальцев.
Имя Саломея мне не нравится. Как-то напыщенно старомодно. Я бы ее назвал Руссетта, как коровку.
Если прочтешь все, что я пишу, непременно захочешь вернуться. Мне кажется, я никогда не говорил тебе столько приятных вещей – по-глупому стеснялся. Я умею говорить гадости, а вот приятные вещи застревают у меня в горле. Теперь, когда тебя нет, язык у меня развязан. К тому же писать проще, чем говорить.
Когда перекрывают воду, начинаешь ценить ее свежесть, когда вырубают электричество, начинаешь восторгаться светом, когда умирает жена, понимаешь, как любил ее. Печально, но лишь плохое позволяет осмыслить хорошее. Почему я узнал шаги счастья лишь в тот момент, когда оно отправилось восвояси?
Был ли я счастлив до твоего ухода?
После великого горя прошлое всегда кажется безмятежным. Но на самом деле оно не безмятежное, оно просто спокойное.
На небесах тебе наверняка встречаются классные люди. Но ты такая скромница, что вряд ли с ними закомишься.
Помню, однажды мы оказались в одном ресторане с Лин Рено, с которой ты работала и была в отличных отношениях. Я удивился, что ты не хочешь подойти поздороваться, а ты сказала, мол, не стоит ей надоедать. Интересно, если ты на небе встретишь Моцарта, Равеля, Ватто, Моне, ты тоже решишь не надоедать?
Уверяю, ты не можешь надоесть. Думаешь, иначе я бы оставался с тобой сорок лет подряд?
Утром мне звонил овдовевший Жак. С ним все в порядке. Ему стыдно. У вдовца не должно быть все в порядке. В противном случае – он не любил свою жену. Какая чушь. Никогда нельзя стыдиться счастья. Счастьем надо гордиться. Это такая редкость. Даже в браке.
У некоторых людей на лице написано желание поскорее подохнуть, но ты была очень веселой, ты всегда улыбалась. Ты не могла умереть, это какая-то ошибка. Ты любила жизнь. И умела ею наслаждаться.
Мне грустно думать о том, что ты больше не будешь есть устрицы и пить белое вино. Больше не увидишь своих роз, которые так старательно подрезала, не будешь загорать на солнце, покупать безделушки на блошином рынке, снимать телефильмы, крепко спать, почитав хорошую книгу, а потом просыпаться.
Мне стыдно, потому что после твоей смерти я заново стал ценить маленькие радости жизни.
Когда я говорю, что со мной все в порядке, я немного преувеличиваю. Я часто оказываюсь на мысе Горн в своей маленькой лодке, которую качает море. Природа все еще бушует.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше…
Твою книгу отпечатали, скоро я получу ее по почте, жду с нетерпением. Разошлю всем твоим друзьям. Бедный издатель за это дорого заплатит.
Когда буду подписывать – вместо тебя, – постараюсь придумать что-нибудь в твоем духе. Аккуратненько. Буду учиться играть на арфе своими кривыми пальцами грубого крестьянина.
Выходя из дома, я заметил пару, любующуюся твоими розами.
Девушка спросила, какой это сорт, я не знал, что ответить, сказал, что моя жена знает, но ее нет. Чуть не сказал – больше нет. Стояла отличная погода, молодая пара выглядела счастливой, им очень понравился наш дом, пели дрозды, радость питала воздух. Я не хотел портить атмосферу. Веселым быть вежливо.
Весна разыгралась вовсю. Вообразила себя летом. Я насчитал на розовом кусте перед домом пятьдесят роз. Еще видел двух синичек в саду. Они испугались меня и улетели. Видимо, ждали кого-то другого. Только представить – они живут не больше десяти лет и все равно веселы, полны энергии. Прямо мурашки по коже. Будь я синичкой, страдал бы дни напролет. Слава богу, что и ты не была синичкой.
Помню, я почти каждую ночь просыпался и слушал твое дыхание, трогал тебя, проверяя, не окоченела ли ты.
Когда я был маленьким, у нас был сосед, господин Сейе. Однажды утром он просунулся рядом с мертвой женой. Никогда не забуду эту историю.
Если ты спала днем или по утрам слишком долго не просыпалась, я проверял, не умерла ли ты. Частенько я тебя будил, и ты на меня орала. Я врал тебе, что, мол, ищу в комнате какую-то пропавшую вещь. Но ты была слишком умной и однажды сказала: «Дай спокойно поспать. Я НЕ умерла».
Теперь ты уже не можешь этого утверждать. А я больше не провожу в комнате фальшивых обысков.
Придется подыскать новые хлопоты.
А то скучно.
Недавно нашел записку, которую оставил тебе перед уходом на встречу:
«14.15. Ухожу, но скоро вернусь!
Надеюсь, ты оценила мой такт.
Не стал тебя будить, хоть и хотелось.
Целую нежно,
Жан-Луи.
Если что, я на связи».
Вот бы разбудить тебя.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.
С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше…
По почте тебе пришла газета «Народные средства», там реклама: «Легкие сильные ноги все лето».
Теперь ты сама легкость и невесомость. Даже булавку бы не перевесила.
Ты легкая как тучка, пар, аромат, воспоминания…
Чудесные часы с маятником Наполеона III отказываются идти. Ничего не понимаю, вроде я их наладил. Может, им просто стыдно играть веселую мелодию? Или с тех пор, как ты ушла, время замедлилось и считать его уже неинтересно. С 12 ноября дни кажутся нескончаемыми. Надо было сделать из твоего праха песочные часы и смотреть, как ты показываешь время.
