Мы добираемся до мастерской, и Мельес укладывает меня в свою постель. Белые простыни тут же окрашиваются кровью. Снова розы, распустившиеся на снегу. «Черт возьми, все простыни перепачкал!» — думаю я, придя на миг в сознание. Голова моя весит не меньше тонны, мозг устал от своей черепной коробки не меньше, чем сердце — от деревянной коробки часового корпуса.
— Я хочу другое сердце! Переделай меня, я больше так не могу!
Мельес с беспокойством оглядывает меня.
— Мне надоела эта деревяшка, которая трещит и скрипит без умолку!
— Знаешь, я думаю, твоя проблема куда серьезнее, и она вовсе не в часах.
— И потом, это жуткое ощущение, будто у меня сквозь легкие прорастает гигантская акация. Я видел, как Джо нес ее на руках, и это сразило меня насмерть. Никогда не думал, что мне будет так тяжело. Но вот она ушла, хлопнув дверью, и это оказалось еще ужаснее.
— Мой мальчик, ты же прекрасно знал, чем рискуешь, доверяя искре ключи от своего сердца!
— Я хочу, чтобы ты подыскал мне новое сердце и поставил счетчик на ноль. Не желаю больше влюбляться, никогда в жизни!
Мельес замечает огонек самоубийственного безумия в моем взгляде и прекращает разговор, сочтя его бессмысленным. Он кладет меня на верстак, точно как Мадлен в давние времена, и велит ждать.
— Потерпи, я сейчас что-нибудь для тебя подыщу.
Мне никак не удается расслабиться, мои шестеренки издают душераздирающий скрип.
— Где-то тут у меня хранились запчасти, — добавляет он.
— Мне надоели эти ремонты и починки. Я хочу другой, надежный механизм, чтобы переносить сильные чувства, как все нормальные люди. У тебя случайно не найдется таких часов на смену?
— Знаешь, на самом деле это ведь ничего не изменит. Чинить-то следовало бы не колесики, а твое настоящее сердце из плоти и крови. А для этого ты не нуждаешься ни во враче, ни в часовщике. Все, что тебе нужно, — это любовь или время, но очень много времени.
— А я не хочу ждать, и любви у меня больше нет, замени мне часы, умоляю тебя!
И Мельес уходит в город — искать для меня новое сердце.
— Постарайся хоть немного отдохнуть до моего возвращения. А главное — не делай глупостей.
Я решаю последний раз пустить в ход свое старое сердце. У меня кружится голова. Я думаю о том, как виноват перед Мадлен: сколько трудов она положила на то, чтобы я встал на ноги и двигался, не разваливаясь на части. Стыд жжет меня всего, с головы до ног.
Я вставляю ключик в скважину, и вдруг острая боль пронзает мне грудь под ребрами, а в точке соединения стрелок выступают несколько капель крови. Пытаюсь вытащить ключ, но он застрял. Пробую высвободить его, поддевая кончиками сломанных стрелок, жму на них из последних сил, едва не теряя сознание. Когда мне это наконец удалось, из скважины хлынула струя крови. Занавес.
Вернулся Мельес, я вижу его сквозь туман, застлавший глаза, как будто их подменили глазами Мисс Акации.
— Ну вот, разыскал для тебя новенькое сердце, оно без кукушки и тикает намного тише.
— Спасибо…
— Нравится оно тебе?
— Да… спасибо…
— Ты уверен, что больше не хочешь жить с сердцем, которым Мадлен спасла тебе жизнь?
— Уверен.
— Знаешь, ты ведь уже никогда не сможешь стать прежним.
— Вот именно этого я и хочу.
Дальше я уже ничего не помню, разве только ощущение полузабытья, перешедшего в тошнотворную головную боль.
Первое, что я вижу, открыв глаза, — это мои старые ходики, лежащие на тумбочке у кровати. Странное ощущение испытываешь, взяв в руки собственное сердце. Кукушка, припудренная пылью, онемела навсегда. Я чувствую себя призраком, спокойно покуривающим сигаретку на своей могильной плите, — с той лишь разницей, что я пока еще жив. На мне какая-то пижама, а в вены воткнуты две трубочки, — неужели мне придется вечно таскать их с собой?
Разглядываю свое новое сердце: стрелок никаких нет, работает бесшумно. Сколько же времени я спал? С трудом встаю на ноги, все кости болят. Мельеса нигде нет, за письменным столом сидит незнакомая женщина в белом халате. Верно, его новая красотка. Я жестом подзываю ее. Она вздрагивает, словно увидела привидение, у нее даже руки трясутся. Я думаю: наконец-то и мне удалось хоть кого-то напугать.
— Ох, как я счастлива, что вы поднялись! Если бы вы знали…
— Я тоже счастлив. А где Мельес?
— Присядьте, я должна вам кое-что объяснить.
— Мне кажется, я пролежал не меньше ста пятидесяти лет, так что позвольте мне постоять хоть несколько минут.
— Честно говоря, вам бы лучше выслушать меня сидя… Мне нужно сообщить вам нечто важное. То, о чем никто не решался говорить с вами до сих пор.
— Где Мельес?
— Он уже несколько месяцев как вернулся в Париж. А меня попросил ухаживать за вами. Знаете, он вас очень любит. И его все время мучила мысль, что часы так действуют на ваше воображение. Когда с вами произошел тот несчастный случай, он не мог себе простить, что не открыл вам правды о вашем подлинном устройстве, хотя вряд ли это изменило бы ход событий. Но теперь вы должны все узнать.
— Какой несчастный случай?
— А вы даже не помните? — грустно спрашивает женщина. — Это было в Марбелье, вы пытались вырвать часы, вживленные в ваше сердце.
— Ах да…
— Мельес собирался вставить вам другое сердце, чтобы поднять настроение.
— Только чтобы поднять настроение?! Да ведь мне грозила смерть!
— О, всем нам кажется, что разлука с любимым человеком грозит смертью. Но когда я говорю о вашем сердце, я имею в виду только механику. Так вот, выслушайте меня внимательно. Я знаю, вам будет очень трудно поверить в то, что я скажу…
Она садится рядом со мной, сжимает мою руку. Я чувствую, что она дрожит.
— Дело в том, что вы прекрасно могли бы жить без этих часов — и без старых и без новых. Они не оказывали никакого воздействия на ваше физическое сердце. Это не настоящий протез, а всего лишь плацебо, которое, с медицинской точки зрения, ни на что не влияет.
— Но… этого не может быть! Тогда зачем бы Мадлен затеяла все это?
— Наверняка в психологических целях. Думаю, она хотела уберечь вас от своих собственных демонов, как это делают тем или иным образом многие родители.
— Ну, теперь-то мне ясно, почему она советовала мне обращаться за помощью к часовщикам, а не к докторам. Вы просто не разбираетесь в этой области медицины, вот и все.
— Я знаю, вам трудно с этим смириться, слишком уж это неожиданно, но сейчас, простите за такую метафору, пора перевести стрелки ваших часов на реальное время — если вы хотите начать жить по-настоящему.
— Я не верю ни единому вашему слову!
— Вполне естественно, ведь вы всегда слепо верили в свою историю с сердцем-часами.
— Откуда вам известна моя история?
— Я о ней прочитала… Мельес описал ее вот в этой книге.
На обложке название: «Человек-трюк». Я торопливо перелистываю страницы, пробегаю глазами рассказ о нашей эпопее, о путешествии через Европу. Гранада… Встреча с Мисс Акацией… Появление Джо…
— Только не нужно сразу читать конец! — внезапно говорит она.
— Почему?
— Для начала вы должны свыкнуться с мыслью, что ваша жизнь не зависит от ваших часов. Только таким способом вы сможете изменить конец этой книги.
— Никогда не смогу поверить и уж тем более свыкнуться…
— Вы потеряли Мисс Акацию, потому что свято верили в свое деревянное сердце.
— Не хочу этого слышать!
— Вы могли бы разобраться во всем сами, но эта история с искусственным сердцем так глубоко укоренилась в вашем сознании, что… Словом, сейчас вы должны мне поверить. Если хотите, можете прочесть третью четверть книги, но будьте готовы к тому, что это станет для вас тяжелым ударом. И все же вам придется начать другую жизнь.
— Почему же Мельес никогда не говорил со мной об этом?
— Мельес сказал мне, что вы были не способны его услышать — в переносном смысле, конечно. Он побоялся рассказать вам всю правду в тот день, когда вы в шоковом состоянии лежали в его мастерской после вашего «несчастного случая». И ужасно винил себя за то, что не сделал этого раньше… Мне кажется, его восхищала сама идея создания такого сердца, — ведь и ему не так много надо, чтобы поверить в невозможное. Видя, как вы живете с этой незыблемой верой, он и сам воодушевлялся… Вплоть до той трагической ночи.
— У меня сейчас нет никакого желания возвращаться к тем событиям.
— Я понимаю, но мне необходимо рассказать, что произошло сразу после них… Может, хотите что-нибудь выпить?
— Да, спасибо, только не спиртного, у меня еще болит голова.
Медсестра уходит за питьем, а я рассматриваю свои старенькие изломанные ходики, лежащие на ночном столике, а потом новые часы — в груди, под смятой пижамой. Металлический циферблат со стрелками под стеклом. Над цифрой «12» красуется нечто вроде велосипедного звонка. От этих часов у меня покалывает в груди: такое ощущение, будто в меня вставили чье-то чужое сердце. Интересно, что еще собирается мне наплести эта странная дама в белом.
