Делать было совершенно нечего. Я лежала и бездумно щелкала пультом телевизора. Как овощ.
Кто-то позвонил и молчал.
– Алло? Сан Саныч, запиши телефон… Да, определился… Ничего не сказал… Я не грустная, я нормальная… Думаешь, это он?
Беру лист бумаги, ручку.
Колонка. «Как пережить развод и остаться друзьями?»
Написать про вчерашний секс? Вряд ли это называется дружбой.
По-честному сижу час перед белым листом Снова телефон. Какой-то унылый напев.
Юристка.
Не спрашиваю про собак. Что будет? Если не делать то, чего не хочется?
– Договор в понедельник? Устроит? – Ее голос удивленный и немного обиженный. – Подписываем? Они вызывают бронированную машину для денег и спрашивают, в какой банк везти.
– Подожди, – говорю я.
Пять книжек ведь еще надо написать.
Почему-то эта мысль первый раз приходит мне в голову.
А если я не смогу?
Может, я написала книжку, и все. Больше не напишу.
Стану снова домохозяйкой. Вернусь к мужу.
Не вернусь.
Поняла сегодня ночью – не вернусь.
– Подожди подписывать, – устало вздыхаю я.
– Я бы на твоем месте долго не тянула… – предупреждает юристка.
– А как там твой? – спрашиваю. Совсем нетрудно сделать человеку приятное. Даже если не хочется.
– Боря? Подрался. Ухо зашивали.
Я бродила по дому.
Антон ушел с няней гулять.
По телевизору лидер какой-то фракции говорил о том, что он как садовник, который знает, когда удобрять, а когда собирать урожай. Всему свое время, вещал он, я не призываю к терпению, я взываю к разуму.
Позвонила Сан Санычу. Рассказала про садовника из телевизора.
– Ты, наверное, с ума сошла, – посочувствовал он, – но мы проверим. Кстати, вчера тебе звонили из центра. Странно, район поменялся. Но мы проследили звонок. У нас будет точный адрес.
Заставила себя встать и поехать к Кате. Она плакала. Водитель машины, в которую она врезалась, – в реанимации.
– Отлично выглядишь, – сказала я. – Похудела.
Я привезла деньги. Надо было сделать так, чтобы в милицейских протоколах не значилось, что Катя была пьяна во время аварии.
«Говорили же тебе: не пей, раз ты за рулем», – мысленно произносила я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сказать это вслух. Глупо.
– Все будет хорошо. – Я держала подругу за руку, стараясь не глядеть на ее загипсованную ногу.
За другую руку Катю держал стриптизер. На работу ему нужно было только ночью.
Мой маньяк позвонил еще раз, когда показывали «Что хуже?». Причем перед передачей я впервые в жизни обзвонила знакомых и предупредила, чтобы смотрели.
– Соскучилась? – сказал мужской голос в трубку, и я сразу узнала его.
Я швырнула телефон в угол. Сан Саныч сказал: пусть говорит.
Я мысленно закричала.
Я кричала так громко, что пришлось руками закрыть себе уши.
Утром я проснулась и позвонила юристке.
– Как он? – И, не дожидаясь ответа: – У тебя есть перед глазами мой договор с телевидением?
– Сейчас включу компьютер. Включила.
– Что мне будет, если я сорву съемки?
– Так… так… так… В размере 50 минимальных… моральный ущерб… Кто тебя просил без меня подписывать?
– Ну, что?
– Тыщ пятьдесят могут по суду потребовать.
– Ладно.
Когда он меня видит по телевизору, у него обострение.
Я не хочу никаких его обострений. Тем более что впереди еще 5 отснятых эфиров.
Гуля сидела в гримерке. Красилась. Я мыла голову.
– Давай сегодня желтое платье наденем? – предложила Наташа.
Я кивнула.
– А Гуля – зеленое.
Что хуже: желтое платье или зеленое? Наташа вытянула мне волосы утюгом.
– Была вчера на показе «Mercury»? – спросила Гуля, стараясь не шевелить губами: их красили.
– Нет.
– Зря. Вся Москва была. Журналистов – полным-полно.
Что хуже: когда вся Москва была или когда журналистов полным-полно?
– Реснички приклеем? – спрашивает Наташа.
Телефон. Номер не определен.
– Алло. – Машу рукой, что не нужны мне эти ресницы.
Маньяк.
– Что, ребенок до садика дошел? Падает стул, я выбегаю в коридор, я ору.
– Алло! Алло!
Я набираю домашний номер, не переставая кричать: «Алло!», «Алло!». Антон берет трубку.
– Ты дома? – ору я. – Все нормально?
– Я заболел.
– Что?
– Я заболел.
– Ты не пошел в садик?
– Нет, няня сказала не ходить. Мы как раз собирались тебе звонить.
Сан Саныч говорит, чтобы я успокоилась.
Они усилят охрану.
Пусть ребенок не ходит в сад.
Я никому ничего не должна говорить.
– Он ошибется. Он обязательно ошибется. И тогда мы его возьмем.
Возвращаюсь в гримерку.
– Слушай, отработай без меня, – прошу Гулю.
Конечно, она должна обрадоваться: одно дело – две ведущие, и совсем другое – один.
– Почему это? – Гуля подозрительно разглядывает меня.
– Голова болит. Очень.
– Ты с ума сошла? – подлетела администратор. – Я тебе таблетку куплю! Я тебе целую аптеку куплю! Даже не думай!
– Я ухожу. Извини. Правда, очень плохо себя чувствую.
– Ты не можешь так со мной поступить! – слышу крик вслед. И совсем тихо: – Вот сука!
Попросила маму срочно приехать. Она вошла в дом раздраженная, потому что пришлось отменить гостей.
– Я как прислуга, – возмутилась мама, – по вызову!
Я пожалела, что позвонила ей. Приехал Сан Саныч. Мы встретились у Черновых.
– Звонок был из метро. Из будки. По телефонной карточке.
– Метро?
– Да. «Красные ворота». И даже камеры там есть. Только запись хранится 36 часов. Мы опоздали.
Из кухни, которая отделялась от гостиной открытой аркой, донеслось громыхание падающих кастрюль.
– Мой сынуля проснулся, – сказала Чернова и выразительно посмотрела на свои часы. Золото отлично смотрелось на ее смуглой руке.
Во дворе зажгли фонари.
– Где твои подружки были в это время? – Сан Саныч положил в кофе четвертую ложку сахара.
– Ты не размешиваешь? – поинтересовалась Чернова.
– А при чем тут мои подружки?
– Не знаю, может быть, и при чем. – Он демонстративно позвякивал ложечкой в чашке. – Мне надо перед шефом отчитаться, что дело твое закрыто.
– Да, да, – кивнула Чернова. – Сергей Александрович не очень доволен тем, как развиваются события.
В разговоре с сотрудниками своего мужа Чернова всегда называла его по имени-отчеству.
– Катька пила где-то… – вспоминала я.
– Пила! – подхватил Сан Саныч. – А в каком районе?
– Не знаю.
– Я думаю, надо искать среди девиц. И не обязательно, что они должны быть какими-то неуспешными… Вообще не важно. Она может казаться королевой и при этом так тебе завидовать! А в глаза улыбаться.
– Катя не кажется королевой, – вздохнула я, – а после развода и успешной тоже.
– Вот! – обрадовался Сан Саныч. – Кто был никем, тот станет кем угодно!
– Только не Катя, – вступилась за подругу Чернова.
– Ну, это уже не просто подозрительность, а панофобия – боязнь всего на свете, – мрачно констатировала я.
– И не Марина Сми. Конфеты будете?
– Не ем сладкого, – отказался Сан Саныч.
– Не, не Марина, – согласилась я.
– Девушки, ну вот откуда вы знаете?! Кстати, у нее ребенок есть? Там ведь должен быть ребенок.
– Ты что, думаешь, Катя заставляла свою дочку звонить мне с угрозами? Да я бы ее узнала!
– А Регина? – интересуется Сан Саныч.
– Ну, она, конечно, сумасшедшая, но… – вздыхаю я.
– Но не шизофреничка! – резюмирует Чернова.
Я снова лежала дома перед телевизором и делила своих знакомых на овощи и фрукты.
Вот, например, Регина – чистый фрукт. Да еще экзотический какой-то.
Марина Сми… Тоже фрукт. Какой-нибудь такой, про который думаешь: наверное, овощ. А оказывается, фрукт.
Катя. Овощ.
Я вспомнила Катю и улыбнулась. Нет, какой овощ! Катя – тот еще фрукт!
Меня окружают одни фрукты. О чем это говорит? Никакой я не овощ.
Протяжной испанской песней зазвонил мой телефон.
Алик.
– Я в Канкуне! – кричал Алик. – Потрясающе! Я задержусь тут на пару дней!
– Тебя яхта не дождется!
– Всего пару дней!
– Алик! У тебя ностомания, – вздохнула я.
– Что? – не понял Алик.
– Ностомания. Навязчивое желание возвращения на родину. А еще аэрофобия. Боязнь самолетов.
– Ты никуда не летишь в ближайшее время? – обиделся мой лучший друг.
Людям нужно объяснять, чем они больны?
– Регина?
– Да, моя дорогая. Как ты?
– А как я? – Наверное, в моем голосе было раздражение.
– Мне кажется, ты переработала. В последнее время ты какая-то нервная.
– Нормальная. Какие у нас дела? К Антону приехал доктор.
– Ты имеешь в виду журналистов?
– Ну, да! – раздражаюсь я еще больше.
– Так… Да ты знаешь, какое-то затишье…
– Назначь мне съемку. Я могу завтра.
– Завтра? А у меня ничего нет… Радио вот только. Они уже давно добиваются…
– Я посмотрел Антона, – сказал доктор.
