Смеясь, я повинуюсь. Ей известно, что я не в силах устоять, когда она делает такое лицо. В Салоне никого нет. Плечом к плечу мы стоим рядом с теннисными кортами, пока Линдси пытается прикурить от спички.
Наконец она прикуривает, глубоко затягивается и выпускает изо рта струйку дыма.
Через секунду над парковкой летит вопль:
— Эй! Ты! С сигаретой!
Мы обе застываем на месте. Мисс Винтере. Никотиновая Фашистка.
— Бежим! — командует Линдси, роняя сигарету и бросаясь за теннисные корты, хотя я кричу: «Сюда!»
Блондинистый начес мисс Винтерс подскакивает над машинами. Она видит нас или только слышит смех? Я ныряю за «рейнджровер» и срезаю по Аллее выпускников к одной из задних дверей в спортивный зал, пока мисс Винтерс продолжает голосить: «Эй! Эй!»
Я трясу ручку, но дверь не поддается. На мгновение у меня замирает сердце — неужели заперта? Я налегаю посильнее, и дверь в кладовку распахивается. Я запрыгиваю внутрь и закрываюсь; сердце колотится в груди. Через минуту за дверью раздаются шаги. Мисс Винтерс бормочет: «Черт», шаги удаляются.
Все события дня — скандал в «Лучшем деревенском йогурте», то, что нас едва не застукали, мысль о том, как Линдси прячется где-то в лесу в мини-юбке и новых сапогах «Стив Мэдден», — кажутся такими смешными, что мне приходится зажимать рукой рот, сдерживая смех. В кладовке пахнет бутсами, футболками и грязью; из-за стопки оранжевых конусов и мешка баскетбольных мячей в углу почти не остается места. На одной из стен — окно с видом на какую-то комнату. Наверное, это кабинет Шоу, ведь он практически живет в спортивном зале. Впервые я вижу его кабинет: стол завален бумагами; на компьютерном экране мерцает заставка с шикарным пляжем. Я придвигаюсь поближе к окну. Хорошо бы поймать Шоу на чем-нибудь горячем! Как насчет порножурнала или краешка нижнего белья, торчащего из ящика стола? Вдруг дверь кабинета распахивается. А вот и Шоу.
Я падаю на пол и сворачиваюсь клубочком, но все равно опасаюсь, что моя макушка торчит над подоконником. Глупо, конечно, учитывая обстоятельства, однако думать я могу лишь об одном: «Если он заметит меня, я по правде умру. Прощай, дом Элли; здравствуй, отсидка после уроков».
Мое лицо прижато к полурасстегнутой спортивной сумке, которая, кажется, набита старыми баскетбольными майками. То ли их ни разу не стирали, то ли еще что, но от запаха меня тянет блевануть.
Шоу ходит вокруг стола, а я молюсь — молюсь, — чтобы он не приблизился к окну и не увидел, как я обжимаюсь с кучей старого спортивного барахла. Представляю, какие пойдут слухи: «Саманту Кингстон застукали верхом на дорожном конусе».
Через минуту-другую у меня сводит ноги. Первый звонок на восьмой урок уже прозвучал — осталось меньше трех минут, — но мне никак не выйти. Дверь ужасно скрипучая, к тому же неясно, куда Шоу стоит лицом. Что, если он смотрит прямо на дверь?
Моя единственная надежда на то, что у Шоу есть восьмой урок; но он явно никуда не торопится. Неужели я застряла до конца уроков? Да одна только вонь меня прикончит.
Слышно, как в кабинете Шоу открывается дверь, и я приободряюсь. Наконец-то он уходит! Но тут раздается второй голос:
— Черт. Я упустила их.
Не узнать этот гнусавый скулеж невозможно. Мисс Винтерс.
— Курильщиков? — уточняет Шоу.
Его голос почти такой же высокий. Понятия не имела, что они вообще знакомы. Я видела их вместе только на общешкольных собраниях, где мисс Винтерс сидит рядом с директором Бенетером с таким видом, будто ей под стул подбросили бомбу-вонючку, а Шоу делит компанию с воспитателями умственно отсталых, инструктором по здоровью, инструктором по вождению и прочими нелепыми типами из преподавательского состава, которые ненастоящие учителя.
— Тебе известно, что ученики называют этот пятачок Курительным салоном?
Так и вижу, как мисс Винтерс морщит нос.
— Ты разглядела их? — спрашивает Шоу, и мои мышцы каменеют.
— Толком нет. Только слышала и ощущала запах дыма.
Линдси права: мисс Винтере определенно наполовину ищейка.
— Что ж, значит, в следующий раз, — утешает Шоу.
— Там уже, наверное, две тысячи окурков, — возмущается мисс Винтерс. — Несмотря на бесконечные учебные видеофильмы о вреде курения…
— Это же подростки. Они во всем поступают наперекор. Это неотъемлемая часть взросления. Прыщи, лобковые волосы и плохое поведение.
Меня едва не выворачивает, когда Шоу произносит «лобковые волосы», и я предвкушаю, как мисс Винтерс сделает ему внушение, но она только говорит:
— Иногда мне хочется послать все к чертям.
— Например, сегодня? — подкалывает Шоу.
Что-то глухо ударяется о стол; на пол падает книга. Мисс Винтерс хихикает.
А потом, боже правый, они целуются. Не чмокают друг друга в щечку, а слюняво целуются с открытыми ртами, стонами и всем, что полагается.
Вот дерьмо. Я в прямом смысле слова кусаю себя за руки, стараясь не завопить, или не заплакать, или не рассмеяться, или не сблевать, или все сразу. Этого. Не может. Быть. Мне не терпится выудить телефон и написать девчонкам эсэмэску, но я боюсь пошевелиться. Теперь я категорически отказываюсь быть застуканной, иначе Шоу и Фашистка решат, что я шпионю за их маленькой секс-вечеринкой. Бе-е-е.
Больше я не в силах обниматься с потными майками и слушать, как сосутся Шоу и Винтерс, словно в плохом порно, но тут раздается второй звонок, а значит, я официально опоздала на восьмой урок.
— О господи! У меня встреча с Беней, — вспоминает мисс Винтерс.
Беней мы прозвали мистера Бенетера, директора. Из всех невероятных вещей, которые прозвучали за последние две минуты, самая невероятная — то, что мисс Винтерс знает это прозвище и использует его.
— Тогда пошла вон, — смеется мистер Шоу.
Затем, я клянусь — клянусь! — раздается шлепок по заднице!
Боже милосердный. Это лучше, чем когда Марси Харрис застукали за мастурбацией в научной лаборатории (с пробиркой сами понимаете где, если верить слухам). Это лучше, чем когда Брайса Ханли временно исключили за то, что он открыл порносайт. Это лучше, чем любой скандал, который разразился в «Томасе Джефферсоне» до сих пор.
— У тебя есть урок? — воркует мисс Винтерс.
— На сегодня я закончил, — отвечает Шоу. — Но надо подготовиться к просмотру футболистов.
У меня сжимается сердце — я никак не смогу просидеть здесь еще сорок пять минут. Ладно бы просто ноги затекли: мне не терпится разнести потрясающую сплетню.
— Ладно, детка. Увидимся вечером.
Детка?
— В восемь.
Дверь скрипит; следовательно, мисс Винтерс ушла. Наконец-то. Они так сюсюкали, что я всерьез опасалась прослушать еще одну симфонию поцелуев взасос. Не уверена, что мои ноги и душа способны это вынести.
Еще несколько секунд Шоу расхаживает и барабанит по клавиатуре, после чего приближается к двери. В кабинете гаснет свет. Затем дверь открывается и закрывается. Свобода!
Мысленно произнеся «аллилуйя», я поднимаюсь. В ноги словно вонзаются тысячи булавок и иголок, и я чуть не падаю, но умудряюсь доковылять до двери и прислониться к ней. Я выбираюсь на улицу и переступаю с ноги на ногу, глубоко вдыхая свежий воздух. Наконец я даю себе волю: откидываю голову и истерически хохочу, кудахтал и фыркая. Наплевать, если со стороны кажется, что у меня поехала крыша.
Мисс Винтерс и противный мистер Шоу! В жизни никто бы не догадался!
Возвращаясь из спортивного зала, я размышляю, насколько люди странные существа. Можно видеть их каждый день, думать, будто знаешь их, и внезапно обнаружить, что совсем не знаешь. У меня звенит в голове, словно я кружусь в водовороте, все ближе и ближе к одним и тем же лицам, одним и тем же событиям, за которыми наблюдаю с разных точек зрения.
Когда я вхожу в главное здание, то продолжаю хихикать, хотя мистер Куммер терпеть не может опозданий, а мне еще надо сходить к шкафчику и достать учебник испанского. На самом первом уроке он объяснил, что мы должны обращаться с учебниками, как с детьми. Спорим, у него нет детей? Я набираю эсэмэску Элоди, Элли и Линдси — «С ума сойти, что случилось» — и нажимаю «Отправить», когда — бац! — натыкаюсь прямо на Лорен Лорнет.
Мы обе пятимся; телефон вылетает у меня из рук и скользит по коридору.
— Черт! — Мы столкнулись так сильно, что я не сразу перевожу дыхание. — Смотри, куда прешь.
Я иду к телефону. Может, потребовать с нее денег, если треснул экран или что другое сломалось? Лорен хватает меня за плечо. Крепко.
— Что за?..
— Скажи им, — бешено требует она, приближая свое лицо к моему. — Ты должна им сказать.
— О чем ты?
Я пытаюсь вырваться, но она хватает меня и за второе плечо, будто хочет встряхнуть. Ее лицо красное и пятнистое, и вся она какая-то липкая. Очевидно, она плакала.
— Скажи им, что я не делала ничего плохого.
