— Ребята, внимательно послушайте, что вам сейчас скажет товарищ артист из Куралесинской филармонии Прошу вас, — кивнула она мне.
«Здесь надо что-то другое говорить. Но что?»
— Любите спектакли? — спросил я, пытаясь наладите контакт с классом.
Школяры дружно и презрительно промолчали.
— А вы прямой слева давно не пропускали? — вдруг раздался хриплый голос с задней парты.
— Семенов! — тут же одернула завуч. — Здесь тебе не ринг, здесь искусство! Прошу вас, — улыбнулась она мне.
— А ринг — это тоже искусство! — снова брякнул Семенов.
Я посмотрел на этого малого, на его расплющенный нос — и почему-то понял, что наша встреча будет не последней. Если честно, то я бы удрал из этого класса, но на меня смотрели внимательные глаза представителей спортивной гимнастики, отступать было некуда.
— Так вот, товарищи старшеклассники, — решился я. — Куралесинская филармония хочет показать вам не простое представление. Это единственный в мире «черный театр» лилипутов.
— Так уж и в мире? — ухмыльнулся сосед Семенова, вообще безносый тип.
«Черт с вами, — подумал я. — Брякнул так брякнул, Будем надеяться, что такую кухню вы еще не видели».
— Существует еще один театр, на Западе, — начал я врать напропалую, надеясь исключительно на авось. — Но у них принципиальная разница с нашим «черным» театром Станиславского, — сказал я таким тоном, что даже Семенов промолчал. — Так вот, у них все представление поставлено по принципу игры теней…
— Как это? — загудел класс.
— Ну-у… игра теней… — протянул я, даже приблизительно не представляя, что это такое. — Игра теней…
это совсем не то, что наш кабинет, где вся сцена из черного бархата, где происходит иллюзия летающих предметов, феерия светящихся красок и летающих лилипутиков.
— И лилипутиков?! — заорал класс, полностью забыв про свою спортивную дисциплину. — А как же они летают?
— Летают они у нас без ниточек и веревочек!
Еще я хотел рассказать им о принципе «холодного свечения», но вовремя сообразил, что эти ребятки, с кулаками не меньше моей головы, могут подумать, будто учитель физики зажал от них этот последний закон, и мало ли чем это все кончится.
— Идем! — заорали спортсмены. — Давай билеты!
— Но билеты у нас дорогие! — пропел я эту фразу голосом лисички из моего далекого рыжего детства. -
Мама с папой дадут вам денежку?
— Идем! — ревел класс. — Сколько билет стоит? Рублей десять? Пятнадцать?
— Рублик… — выдавил я растерянно.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись спортсмены. — Всего-то! Мама с папой… умора!
Две секунды — и меня чуть не смели вместе с завучем. Тридцать пять билетов как не бывало, зато в кармане теперь лежало тридцать пять рублей. Под шумные аплодисменты мы вместе с завучем вышли.
— Вы настоящий артист! — воскликнула Мила Африкановна. — Мы их в ТЮЗ не можем вывести, а вы раз, два — и готово! Потрясающе!
— Да, — скромно потупился я. — Почти десять месяцев на гастролях, устаешь, конечно, но без искусства уже не могу жить, это моя судьба, если даже хотите — призвание… иногда хочется бросить эту административную работу и вновь уйти на сцену, ведь только там, на сцене, можно до конца почувствовать себя артистом.
— Ах! — захлопала глазами завуч. — А вы что заканчивали? «Вот этого не надо! Без рук!» — Давайте сначала сделаем в классах объявления, а потом мы с вами поговорим, — ушел я в сторону от вопроса.
В других классах школяры были нищие, как помойные коты, но благодаря стараниям завуча разошлось триста билетов. Еще один спектакль был сделан…
Когда я вышел из школы, осень, щурясь, глядела на меня золотыми капризными глазами и разбрасывала звенящие листья мне под ноги.
«Заработало! Надо же… Не хуже Левшина…» Потом я достал кусок колбасы с булкой, уселся на скамейку и без всякого аппетита за два прикуса уничтожил бутерброд. Еще подумал, что если пообедаю, как все нормальные люди, то Закулисный не убьет меня, запишет рубль в долговую яму… поорет, конечно, но жить надо.
Я пошел и проел рубль. Затем купил самых дорогих сигарет. Точно кто-то тянул меня за руку: давай, давай купи еще, все равно не твои, скажешь, что потерял, или вообще ничего не говори, потом отдашь… как-нибудь выкрутишься.
Я бродил по магазинам, с восхищением поглядывая на отечественную продукцию. Все было не по карману и не по вкусу.
И вдруг! О, господи! В парфюмерии среди всевозможных дурацких пузырьков стоял французский одеколон! И всего-то пятнадцать рублей…
— Девушка! — завопил я. — Отдайте! Как он к вам попал? Я был в Париже, но такого не видел!
— Я здесь десять лет работаю и тоже его в первый раз нижу, — улыбнулась продавщица.
О, Франция! О, юность! О, осень! И еще я понял, что здесь витает Витюшкин дух. В следующей школе завуча не оказалось. «Если нет хозяйки, можно спросить разрешение у директора, — вспомнил я наставления Левшина. Этим ребятам все до фени, лишь бы не трогали. Спросил у хозяина разрешение — и полетел по классам. Если его и нет, то можно к пионервожатым обратиться. Эти ненормальные всегда помогут, им бы только шум в школе наделать, чтобы все видели, что они не сидят на месте. А когда никого нет, то беги сразу в классы, на свой страх и риск».
Я побежал к хозяину.
— На совещание уехал, — ответила секретарша. Я побежал к пионервожатым. Школяры сидели в пионерской комнате с кисточками и карандашами, склонясь над огромным листом ватмана, еще не решаясь его испортить. Какой-то вихрастый и худой пятиклассник стоял с горном и руке и прицеливался ногой в барабан. Атмосфера была творческой.
— Где пионервожатая? — поинтересовался я.
— …
— Куда вы ее дели? — закричал я.
— …
Тогда подошел к вихрастому и поднял его за ухо.
— Не трожь барабан! — прорычал я. — Если не хочешь, чтобы он оказался на твоей голове! Говори, что вы сделали с пионервожатой?
— А-а-тпусти-и у-у-хо! — завопил вихрастый. Пионеры с уважением побросали кисточки. Они что-то разом закричали, показывая руками в разные стороны.
— Тише! — скомандовал я. — По одному. Вот ты говори, куда делась пионервожатая.
— У нас нет пионервожатой, — ответила мне хрупкая девчонка со старческими большими глазами. — К нам никто не хочет идти работать, а вы не новый пионервожатый?
— Вот те раз, — уселся я на предложенный стул. — Вы очень скверные дети… поэтому к вам никто и не хочет идти работать, и я к вам не пойду.
— Мы не скверные, — ответил очкарик. — Просто пионервожатым платят мало, а требуют много.
— И директор ворюга! — пискнул вихрастый с алым ухом. — Школа третий год не ремонтировалась, а из родителей каждый год деньги на ремонт выбивают.
— У вас школа или воспитательная колония? — спросил я, крайне озадаченный такой откровенностью пионеров. — А если я из милиции?
— Мы уже обращались в милицию, — печально вздохнула девочка в бантах со старческими большими глазами, видимо, бывшая у них за командира. — Они нас за детей считают и не хотят с нами серьезно разговаривать. Мы, сейчас факты собираем.
— Что-то вроде следопытов-кляузников, — понимающе кивнул я головой. — У вас же родители есть, чего они-то не занимаются этим?
— Родители боятся, чтобы нас директор не загрыз, — ответила девчонка и, чуть подумав, добавила: — Генетический страх… надеюсь… — встряхнула она бантами, — вы меня понимаете? А мы его не боимся, правда за нами! У нашего актива и девиз есть.
Она посмотрела на актив и взмахнула худенькой ручкой:
— Если не мы, так кто же?! — закричали активисты
«Чего это делается? — со страхом подумалось мне. Я таким не был, а эти скрепки даже директора за человека не считают, для них он ворюга и все, говорить не боятся. Они же его посадят, когда подрастут».
— Ну а завуч-организатор у вас где? — спросил я.
— Елена Сергеевна уволилась, — последовал ответ. За ней директор ухаживал, а она его терпеть не может.
— Кто ж вами тогда занимается?! — вскричал я. — У вас что здесь, анархия?!
— У нас штаб есть, — солидно произнес очкарик. — Мы сами занимаемся школой. — Я заместитель, а она, — показал он рукой на девчонку в бантах, — председатель штаба.
— Штаб?! — взвизгнул он вдруг пронзительно.
— Шкипер!!! — оглушили меня пионеры.
— Наш девиз? — закричала председатель штаба.
— Так держать!!! — задрожала школа.
Я почему— то вспомнил армию. Точно так же выводил нас старшина в пятидесятиградусный мороз на плац и заставлял орать до тех пор, пока у нас не отклеивались уши, а его красно-пунцовый нос не превращался в белоснежно-нежный.
— Все это хорошо, — сказал я. — А как у вас проходят организационные мероприятия? Предположим, поход в кино, в театры? Я вот, например, артист, и мы привезли для вас фантастическое представление.
— Штаб! — строго посмотрела на меня председатель, потом взглянула на подчиненных. — Линейку!
