Устав восхищаться роскошью зала, Герда принялась разглядывать собравшихся здесь людей. Взгляд остановился на двух стоявших рядом мужчинах. У них не было пар, и они не танцевали. Первый - невысокий, худощавый, одетый в элегантный костюм небесно-голубого оттенка, был уже в летах. В светлых волосах проглядывали седые пряди, а на лбу и в уголках холодных серых глаз залегли крупные морщины. Вероятно, это и был хозяин замка. Он приветствовал всех гостей радушной улыбкой, деликатно справлялся о здоровье знакомых и с достоинством кивал на реплики проходивших мимо людей.
Второй был полной противоположностью: высокий, плечистый, с крупными чертами лица, характерными для простолюдинов, а отнюдь не для знати. Одет в бело-зеленую военную форму с густыми эполетами, указывающими на высочайший ранг. Он гораздо более гармонично смотрелся бы на поле брани, ведя за собой в атаку многочисленное войско, чем посреди помпезной роскоши бального зала. Мужчина прекрасно это понимал и мучился от ощущения собственной неуместности, но уйти почему-то не мог. Он держал руки за спиной и хмуро взирал в глубину зала.
Герда проследила за его взглядом и увидела посреди танцующих молодую женщину в летящем светлом платье с непривычно высокой талией. Небольшой рост и хрупкий стан делали ее похожей на воздушную фею. Из-под коротких пепельных волос выглядывали аккуратные ушки. Рядом с ней в белой кружевной рубашке и чепчике неуклюже бегал совсем еще крохотный ребенок. Он доверчиво цеплялся за юбку матери и, когда она брала его на руки, щебетал что-то тоненьким, похожим на птичий, голоском. Женщина звонко смеялась, прижимала малыша к себе и целовала его розовые щечки. Она не замечала никого, кроме своего ребенка. Он был ее миром, ее счастьем. Остальные люди для нее просто не существовали.
Герда обернулась на мужчин. Оба замерли с одинаковым выражением неодобрения на лицах, словно их породнила ревность к этому ребенку. Герда нахмурилась, ощущая, как в ней просыпается негодование. Как они могут так смотреть? Разве они не знают, что материнство священно?! Никто не смеет посягать на любовь матери к собственному ребенку, тем более осуждать ее за это! Но прежде, чем Герда успела как следует осознать свои чувства, бальный зал заволокло стылым туманом с низин. Исчезли нарядные люди, шикарная люстра, даже сверкающий пол.
Через мгновение Герда обнаружила себя посреди двора мрачного серого замка, подавлявшего своей величиной. Рядом стоял черный экипаж без регалий, запряженный шестеркой крупных серых рысков. Мужчина, тот самый широкоплечий воин, за которым Герда наблюдала на балу, водружал на запятки большой деревянный кофр. На подножке в нерешительности застыла воздушная женщина, правда, вместо легкого платья на ней теперь были черные мужские брюки, заправленная в них белая рубашка и строгий дорожный плащ.
Сзади послышался звонкий детский окрик. Женщина мгновенно выскочила из кареты и подбежала к стоявшему на пороге мальчику лет шести. Обняла его и расплакалась. Устроив багаж, воин окликнул женщину. Мальчик вцепился в нее и не отпускал, рыдая на весь двор. Широкоплечий двинулся к ним стремительной хищной походкой и выкрикнул что-то, отчего ребенок тут же замолчал. Мать наклонилась, чтобы поцеловать его, но мальчик отпрянул, как ужаленный, и вложил свою ладошку в мозолистую руку дворового мужика, который вышел из замка на крики. Женщина, постоянно оборачиваясь, поднялась в экипаж вместе с воином, и лошади медленно покатили их прочь от замка, чтобы никогда больше не вернуться.
От этого зрелища сердце стянуло жуткой тоской. Вспомнилась оставленная далеко в Дрисвятах отцовская могила. Герда ведь тоже не вернется. Теперь точно никогда. По лицу потекли слезы. Макушку словно ожег чей-то недобрый взгляд. Герда вскинула голову, ища таинственного соглядатая. В одном из окон показалось одряхлевшее и посеревшее лицо хозяина замка. Он смотрел на нее с безнадежной отрешенностью, словно готовился к последней битве.
Герда проснулась в холодном поту и вжалась спиной в стену. Громко завывал ветер, гоняя по холму пыль с песком. Все остальные спали. Даже Финиста сморил сон у едва тлевшего костра. Захотелось их разбудить, хоть кого-нибудь, чтобы отвлекли от дурного предчувствия, но ноги не слушались, а язык словно прилип к небу.
Раздался треск. Ярко полыхнуло пламя в костре, и над ним принялись носиться тени. Герда задрожала. Ночную тишь разрезал громогласный голос:
- Оставь ее! Она моя по праву. Тебе прекрасно это известно.
Яростно стенал ветер. Голос продолжал говорить, словно отвечая на чьи-то слова, но слышен был он один:
- Не смей меня винить. Ты сам от них отказался.
Теперь ходила ходуном земля. В таинственном голосе слышалась неприкрытая угроза. Герда затаила дыхание от ужаса.
- Да ты бредишь! Может, в человеческом мире я слаб, но в мире грез моя власть безгранична.
Герда сглотнула. Она, наконец, узнала его. Но как, почему и что все-таки происходит?
Безмятежность старых развалин нарушили звуки неистовой битвы. Лязгала сталь, падали вниз камни, выл ветер, дрожала земля. Герда не знала, сколько просидела, колотясь от страха, пока все не завершилось полным отчаянья воплем. Над костром взметнулся темный силуэт высокого мужчины с мечом в правой руке. Поглотив его, пламя поднялось до небес, озаряя всю вершину холма, и тут же опало. Из костра вышел кот и, с трудом волоча лапы, направился к Герде. Стряхнув оцепенение, она подалась вперед и подхватила рыжего плута на руки, потому что еще мгновение, и он бы точно рухнул без сил.
- Что это было? - дрожащим голосом спросила Герда, прижимая кота к себе.
- Родовой дух, - с трудом переводя дыхание, ответил тот. - Его линия прервалась, вот он и ошалел малость. Решил во что бы то ни стало вернуть свою семью, да только возвращать уже нечего. Поэтому он вцепился в вас и не хотел отпускать. Пришлось немного его проучить. Не знаю, правда, что было сложней: победить его или из воспоминаний вытащить - цепкая зараза! Больше он вас не потревожит.
Кот замолчал и закрыл глаза.
- А тень над костром? - принялась тормошить его Герда.
- Давай завтра. Я слишком устал.
Кот безвольной тушкой обвис у нее на руках. Герда положила его подле себя и стала разглядывать звездное небо, понимая, что уже вряд ли уснет.
От костра донесся сдавленный стон. Герда встала и подошла к Финисту. Он метался по земле и едва слышно подвывал, словно ему снился кошмар. Герда присела рядом и коснулась его плеча. Финист тут же открыл глаза и, лихорадочно глотая ртом воздух, уставился на нее.
- Все в порядке? - участливо поинтересовалась Герда.
Финист громко зашипел, засунул руку за спину и выдернул оттуда узловатую палку, на которой лежал до этого.
- И как меня угораздило уснуть на этой дряни? - ответил он, потирая ушибленное место. - Хорошо еще, что шкуру не продырявил.
Он слабо улыбнулся, делая вид, что ничего страшного не случилось, но не смог скрыть нервной дрожи. Герда подняла с земли теплый дорожный плащ и накинула ему на плечи.
- Тебе приснился кошмар, - она не спрашивала, а утверждала. - Расскажи - станет легче.
- Да как обычно, - нехотя начал он. - Дом, родители... А потом я как будто с кем-то сражался. Знал, что противник сильнее меня, но все равно боролся из последних сил, пока победа не стала крениться на мою сторону. И когда она была уже у меня в руках, я почувствовал это, - Финист поднял с земли палку и принялся остервенело ворошить угли в затухающем костре. - Словно кто-то ударил в спину, тот, от кого я никак не ожидал.
Краем глаза Герда заметила шевеление и повернула голову. Кот тоже перебрался к огню и внимательно смотрел на Финиста. Показалось, что на рыжей мордочке мелькнуло сочувствие, но кот тут же свернулся клубком и закрыл глаза, делая вид, что просто пригрелся.
- У меня бывает, не обращай внимания, - успокоительно сказал Финист.
- Мнительность? - улыбнулась Герда, вспомнив слова Дугавы.
- Есть немного, - рассмеялся он. - Похоже, я слишком привык быть настороже, опасаться собственной тени. Вам это кажется глупым, но в свое время я выжил только благодаря мнительности.
Финист раздул огонь посильней, подбросил дров, а потом снова сел и, прижав закоченевшую Герду к себе, поделился своим плащом.
- Расскажи, - вкрадчиво попросила она.
- Хм?
- Про жизнь.
Герда посмотрела на него так, как обычно смотрела на мать, когда чего-то очень хотела. Финист, как и мама раньше, просто не смог ей отказать.
- Да нечего особо рассказывать. Я родился как раз накануне Зареченского восстания. Мои родители были среди зачинщиков. Мне и года не исполнилось, когда их осудили и увезли в Стольный. Мать я не помню совсем, а отца... только по рассказам стариков, которые меня вырастили. Они очень его любили. Мы жили бедно, совсем не так, как у вас в Дрисвятах. После восстания Голубые Капюшоны выжгли степь дотла. Несколько лет мы голодали. Потеряли почти весь наш табун - до восстания моя семья разводила лошадей для дружин.
