Егоровна вышла на крыльцо и, щурясь, осмотрела всю нашу компанию.
— Опять, нехристь, паралитика привез? — обратилась она к Евпатию.
Несмотря на то что Архипушка имел славу колдуна, Егоровна считала и его, и себя людьми православными.
— Привез, привез, Егоровна! — ответил старушке Евпатий. — Паралитик, не паралитик, но человек больной. Надеемся, что Архип Матвеевич нам поможет, как дяде моему помог.
— Ладно, заходьте, — Егоровна открыла калитку. — Не на улице же ждать! Только продуктов у меня нет, сами знаете! Хотите кушать, несите свое!
Леша с Евпатием вытащили часть сумок, внесли их во двор и поставили на крыльцо.
— Да мы же все привезли! Как всегда, Егоровна! Ты же знаешь! — затараторил Евпатий. — И тебе гостинцев привезли! Вот — торт вафельный! Ты говорила, что любишь — мы и привезли! И чаю вот пять пачек, какого ты в прошлый раз заказывала! Хотя русскому человеку, как я думаю, все же квас или взвар травяной лучше…
— Опять ты за свое! Говори говорильня — уж в прошлый раз от тебя мне все уши заложило!
Егоровна посмотрела в сторону соседнего дома.
— Вот, кто из вас с болящим, ведите туда. Архипушка вона к вам вышел, Архип Матвеич.
Мы оглянулись и увидели возле соседнего плетня невысокого кряжистого деда, заросшего седой бородищей. Он был бос, одет в старые линялые джинсы и в стеганую телогрейку. Рядом с ним стояла абсолютно белая коза. Она равнодушно жевала жвачку и безо всякого интереса нас разглядывала.
«Боже мой! Куда мы приперлись!» — подумала я. Долгая поездка была мучительна для Лени. Мы с Олей тоже страшно устали. Затекли наши руки, поддерживавшие Ленину шею, а он сам так мучился от боли, что искусал свои губы в кровь и до сих пор не мог выговорить ни единого слова.
К Архипушке подошли все, кроме водителя Алексея, оставшегося возле машины. Евпатий опять тащил пластиковые сумки с покупками. Оля подошла к целителю первой и, вытащив из портфеля увесистую пачку бумаг и рентгеновских снимков, протянула ему через забор.
— Здравствуйте, Архип Матвеевич!
В ответ на ее приветствие Архипушка кивнул. Одновременно заблеяла коза.
— Вот наши документы! Здесь есть снимки, результаты анализов. Выписка из истории болезни в переводе на русский язык.
Дед оглядел всю нашу компанию. Вслед за Олей стоял Евпатий с пакетами, а за ним — Леня с костылем и палкой. Я поддерживала его за локоть. Архипушка внимательно посмотрел на один из пластиковых пакетов, забитый экзотическими фруктами. Евпатий поднял пакет вверх, и старик вытащил из него маленький ананас и пару плодов киви. Вначале он протянул козе ананас. Та моментально вцепилась в бок ананаса крепкими желтыми зубами и с хрустом отгрызла большой кусок. Архипушка удовлетворенно кивнул и закинул одобренный животным фрукт назад в мешок. Потом он протянул козе киви. Та заблеяла и отвернулась.
— Больно шерстист! — заметил целитель надтреснутым старческим голосом.
— Вот видите, хозяюшка! Я же говорил! — обрадовался своей правоте Евпатий.
Мне страшно захотелось назвать его придурком и скорее уехать отсюда. Как можно доверить моего, нашего, Леню сумасшедшему старику. Но какое-то иррациональное чувство помешало мне это сделать. Архипушка внимательно посмотрел на Олю, замершую возле плетня с бумагами в руке.
— Сестрица? — Он то ли задал вопрос, то ли констатировал очевидный для себя факт.
Оля согласно кивнула.
— Уходи отсюда!
— Куда? — опешила Оля.
— К Егоровне иди. Поешь и спать ложись. Вечер уже. Скоро солнце сядет!
И впрямь, через час должна была наступить темнота.
— Какой тут сон? — вздохнула Оля, глядя на брата.
Оля наконец опустила руку с бумагами и, поняв, что Архипушка ничего читать не будет, засунула их назад в портфель.
— Ничего, уснешь! Иди, я сказал.
Коза сердито мекнула. Архипушка опять залез в протянутую Евпатием сумку и вернул животному надкусанный ананас. С каким-то необычным для травоядного утробным урчанием коза продолжила поглощать тропический фрукт.
— А ты что — баба его? — старик обратился ко мне со свойственной ему деликатностью.
— Вроде как да, — пожала я плечами.
— Как это вроде? Он с тобой как с бабой-то своей живет?
Леня вздрогнул от такой простоты. Но развернуться и уйти мы не могли. Практически любой ответ на этот милый вопрос звучал бы по-идиотски, но я нашлась:
— Пока нет, но при случае, надеюсь, попробует!
Дед хмыкнул.
— Готовить умеешь?
— Приходилось.
— Вместе с ним пойдешь!
Потом он повернулся к Евпатию.
— Ну, чего встал, землееб? Заноси сумки и назад к бабке ступай.
При слове «землееб» я не удержалась и хихикнула. Дед, похоже, был не лишен чувства юмора. Впрочем, более ничего смешного он так и не сказал. Евпатий забежал в избу и выскочил оттуда уже без сумок.
— Пока не скажу, к нам не суйтесь! — крикнул Архип Матвеевич вслед уходящему от нас Евпатию. — Егоровне скажи, пусть Козулю подоит.
«Козуля — хорошее имя для козы!» — подумала я.
Мы проковыляли в избу. С особенной осторожностью я помогла Лене взобраться на крыльцо. Полусгнившие доски стонали и трескались под ногами. Я обратила внимание, что слева от крыльца свален какой-то странный мусор: обмотанные грязными бинтами обгорелые костыли, пластмассовые распорки, обломки алюминиевых трубок. Венчал гору мусора старинный ночной горшок с отломанной ржавой ручкой и отбитой во многих местах эмалью. В избе было не то чтобы грязно, но как-то неуютно, пахло сыростью и запустением. Большую часть единственной комнаты занимала печь с лежанкой. Из мебели были только струганая лавка в углу и неказистый самодельный табурет возле печи. Когда мы вошли внутрь, Архип Матвеевич захлопнул входную дверь, кряхтя, сел на лавку и принялся изучать содержимое сумок.
— Картошка с селедкой — это хорошо! Селедки я давно не ел! — сказал он, не обращая на нас никакого внимания.
— Извините, пожалуйста, но я не могу больше стоять, — обратился к старику Леня. — Куда я могу присесть?
— А чего тебе сидеть? Все одно ничего не высидишь. Лезь давай на печь, на лежанку — там у меня тряпье накидано.
Внутри меня все клокотало. Как я смеялась всю жизнь над всеми этими рассказами про знахарей и колдунов, а тут сама влипла!
— Как он туда залезет? — прорычала я. — Он и идти-то не может!
— Ничего! Пущай попробует! — ответил Архипушка и изъял из полиэтиленового пакета две сельди холодного копчения. Рыбины шлепнулись прямо на лавку. Характерный селедочный запах моментально распространился по всему помещению. — Так лезешь, что ли? Или русского языка не понимаешь?
— У него поврежден шейный отдел позвоночника! Я вам уже сказала! — Я готова была разорвать горе-целителя на куски.
Леня бросил костыль и палку и вцепился в стенку печи.
— Ладно, попробую!
Я ухватила его за талию и начала толкать вверх.
— Не надо, — прохрипел он. — Пододвинь табуретку, пожалуйста…
Я сунула уродскую деревяшку Лене под ноги. Сделав нечеловеческое усилие, он сдержал стон и, сначала взобравшись на табурет, вполз на лежанку.
Дед тем временем нашел какой-то кусок фанеры, отдаленно напоминающий разделочную доску, и, положив на нее селедки, протянул Лене.
— Чтоб так просто не валялся на печи, давай селедку чисть!
— А где нож? И куда потроха выбрасывать?
— Нет ножа. Руками давай. А потроха на пол кидай. Все равно потом убирать!
— А руки вытереть?
— Тряпки под тобой лежат. Об них и вытирай!
Я не успела высказать все свое негодование по поводу этих дурацких указаний, как меня тоже припахали.
— А ты давай картошку вари!
Я никогда не была неженкой. С детства меня приучили к походному быту. Но возиться в такой грязи без ножей, нормальных мисок и котелков мне было мерзко.
— А как ее чистить? И где вода?
Архипушка с кряхтением пододвинул мне два мятых и ржавых ведра, в каждом из которых было налито меньше чем до половины отдающей болотной гнилью воды.
— В одном мой, а в другом вари. В мундирах вари — не чисть!
— Воды мало — давайте я к колодцу какому-нибудь сбегаю!
— Тут сиди! — прикрикнул на меня дед. — Нету у нас колодца! Засыпали колодец! А до речки полверсты — с тачкой ходим! Темнеет уже — не пойдешь никуда!
Леня с омерзением потрошил пальцами сельдь, а я, помыв два десятка картофелин в одном из ведер, переложила их в другое.
— Давай печь затапливай! — продолжал командовать Архипушка.
Я открыла створку и увидела там несколько недогоревших, явно сырых головешек. Дед протянул мне спички.
— Зажигай!
— Так они же не загорятся! Бумага нужна!
Архипушка опять закряхтел и потащился в дальний темный угол. Оттуда он вытащил обрывки старых газет и две ржавые керосиновые лампы. Лампы пришлись очень кстати. Электричества не было, а солнце за окном уже село. Он отдал мне газету, а сам начал возиться с лампами. К селедочной вони прибавился характерный тошнотворный запах керосина.
