— Уже полчаса, как началось, — сказал парикмахер. — Раньше они были короче.
— Только не трясись, когда стрижешь, — сказал тот же клиент. — А то оттяпаешь парню уши.
— Ой, бедняга, — сказал парикмахер. — Я уже не трясусь. Меня сирены нервируют. Разве я трясусь, скажи, сынок?
— Надеюсь, что нет, — сказал Дени, — мне мои уши дороги как память.
Парикмахер захохотал и посмотрел на Дени в зеркало.
— Ты храбрый малый, — сказал он, — хорошо держишься. Как любовные дела, в порядке?
— Ничего себе, — сказал Дени.
Парикмахер замолчал и принялся за работу. Закончив, снял салфетку, обмотанную вокруг шеи Дени.
— Ты красив, как бог, — сказал он.
Дени заплатил в кассу и вышел.
— До свидания, сынок, — сказал парикмахер. — Смотри, уши на месте. Я трясусь, только когда воют сирены.
Когда Дени уже шел по улице, он вспомнил, что мать просила его купить бутылку аперитива в соседнем баре, потому что завтра к ним на обед должны прийти родственники. В зале было немноголюдно, тихо и прохладно.
— Дайте мне бутылку аперитива, — сказал Дени барменше. — Чинзано. Для папы.
Женщина пошла за бутылкой. Дени наклонился над одним из столиков — посмотреть газету. Кто-то из посетителей говорил, что эти типы, которые торгуют алкоголем, неплохо живут, но Дени не обратил внимания на говорившего. Услышав рев самолетов, приближавшихся к городу, он посмотрел на сидевших в баре мужчин. Те по очереди поднимались, глядя на потолок и прислушиваясь.
— Так, — сказал один, — попал.
Тут же раздались сильные взрывы со стороны моря. Дени подошел к двери посмотреть, что делается в небе. Он ничего не увидел. Небо было голубым. Прохожие на улице вдруг кинулись врассыпную.
— Я ухожу, — сказал мужчина в баре, — они попали в цель, пойду в убежище.
Взрывы раздавались все чаще.
— Это зенитные орудия, — сказал мужчина, выходя.
В дверях он повернулся к оставшимся. Внимательно прислушался.
— Это зенитки, — повторил он, — я знаю, я служил в противовоздушной обороне в тысяча девятьсот сороковом. У нас даже не было снарядов.
— Тогда откуда ты можешь знать, что это они? — спросил другой. — Если у нас были такие артиллеристы, как ты, понятно, почему мы проигрываем.
Мужчина ушел, не сказав ни слова. Когда взрывы зазвучали громче, Дени тоже вышел. На улице люди, сбившись в испуганные стайки, бежали по направлению к бомбоубежищу. Дени забыл взять бутылку, но решил, что вернется за ней потом. Когда он добрался до дома, бомбы начали падать возле вокзала и дальше, на другом конце города, недалеко от набережной.
Мадам Летеран нервничала, пытаясь найти в ящике документы и деньги.
— Спускайся, — сказала она Дени. — Не нужно здесь оставаться. Спускайся.
— Я подожду тебя, — сказал Дени. — Папа скоро придет.
— Спускайся! — закричала мать. — Умоляю тебя, спускайся, или я тебя ударю.
— Ну ладно, — сказал Дени.
И он спустился.
Внизу в коридоре стояли жильцы дома и переговаривались между собой. Некоторые еще только спускались по лестнице — бежали, перепрыгивая через ступеньки. Бомбы падали все ближе и ближе.
— Самолеты летят в нашу сторону, — сказал какой-то мужчина.
И закрыл дверь в коридор.
— Внимание, самолеты летят в нашу сторону! Не стойте возле двери.
Остальные — мужчины и женщины — сидели, пригнувшись, возле лестницы. Дени поднялся на несколько ступенек и посмотрел наверх. Был ясно слышен гул самолетов.
— Мама, — закричал он, — спускайся!
— Иду, — сказала его мать сверху. — Не бойся, дорогой, я иду.
— Я не боюсь, черт побери! — крикнул Дени. — Немедленно спускайся!
Она, наверное, была на третьем этаже, когда упала бомба. Раздалось множество взрывов, и Дени, лежа на земле, увидел, как стена подвала заходила ходуном и начала разваливаться.
— Спускайся! — повторил он.
Но его голос утонул в грохоте. Люди жались друг к другу в коридоре, и он услышал, как какая-то женщина взывала к святому Кристофу и святому Антонию. Впервые в жизни он увидел, как ведут себя взрослые, когда им страшно.
Он обнял мать, когда она подошла. Она тоже была напугана. На щеке и на волосах у нее выступили капли крови.
— Что это? — спросил Дени.
— Ничего. Окна наверху разбились.
Они услышали странный свист, очень высоко, над крышами, среди гула самолетов. Свист не прекращался — люди сильнее прижались друг к другу, сидели плечом к плечу, опустив голову, с лицами, искаженными страхом.
Шум стал оглушительным. Люди кричали. Но их крики не были слышны. Рты открывались беззвучно. Тяжелая входная дверь с сорванным замком была вжата в стену. Когда Дени увидел, как от взрыва бомбы закачался пол, то подумал, что дом сейчас рухнет. Но дом устоял.
Они лежали на полу, внимательно прислушиваясь, женщины плакали. Дени подумал о сестре Клотильде, бормоча про себя: «Так я буду наказан — ее ранит или убьет». Взрывы удалялись, и постепенно все стихло. Люди вставали с пола один за другим, но ждали сигнала окончания тревоги, чтобы выйти на улицу. Вокруг дома виднелась лишь груда обломков и земли. На камнях лежало тело женщины. Оно было голое и обугленное. Женщина была мертва. Всюду ложилась черная горячая пыль.
Дени провел рукой по лицу, и рука стала черной.
— Только бы папа вернулся, — сказала стоявшая рядом мать.
Она еще дрожала.
— Он придет, — сказал Дени.
Они шли по улице. Люди выходили из домов, чтобы посмотреть на разрушения. Парикмахерской больше не было. Мужчины несли тело парикмахера. Оно было изуродовано, но Дени узнал его по порванному, окровавленному переднику. Голова была оторвана, а руки волочились по земле.
— Ну вот, — сказал себе Дени, — теперь он больше не будет трястись.
Вместе с матерью они медленно дошли до угла улицы и остановились на тротуаре. Небо было по-прежнему голубым, жизнь продолжалась.
Днем Дени уговорил родителей отпустить его в школу, чтобы убедиться, что с его товарищами ничего не случилось, и побежал к сестре Клотильде. Квартал, где находился пансион, не был затронут бомбежкой, но в самом пансионе толпились священники и ученики из городских лицеев и школ, они заносили в классы раненых. Среди этой суеты было очень трудно отыскать сестру Клотильду.
Во дворе он увидел настоятельницу, она беседовала с группой скаутов. Прежде чем подойти к ней, ему пришлось подождать, пока они закончат разговор. Платье настоятельницы было испачкано грязью, она вытирала лицо платком. Увидев его, она с измученным видом прикрыла глаза. Однако он старался сохранять любезное выражение лица и спросил, где находится сестра Клотильда.
— Вы что, мой мальчик, думаете сейчас подходящий момент для занятий латынью?
Она повернулась и сделала шаг, чтобы отойти.
— Господи, просто хотел узнать, все ли с ней в порядке.
Настоятельница оглянулась и воздела глаза к небу.
— Честное слово, он переволновался, представьте себе! Она цела и невредима. А что вы себе придумали? Она помогает другим и совсем ни к чему, чтобы плохо воспитанный мальчишка отвлекал ее. Уходите.
Охваченный яростью Дени вернулся во двор. Монахини принимали новых раненых, и он долго высматривал среди них сестру Клотильду. Но ее не было. Мельком он увидел белый силуэт на пороге здания, и Дени показалось, что это она. Он бросился туда. Силуэт исчез. В пансионе он увидел только суетящихся монахинь и помогавших им мужчин.
Он вышел из здания и, собираясь уйти, медленно пересек двор. Сестра Клотильда шла ему навстречу, не замечая его. На руках она несла маленькую девочку. Рядом шла ее мать. Похоже, девочка была без сознания, руки в крови. Сестра Клотильда увидела Дени только тогда, когда они уже поравнялась. В ее глазах промелькнуло огромное облегчение.
— Подожди на улице, — шепнула она.
Дени решил ждать ее около ворот. Вниз по идущей под гору улице двигались легковушки и грузовики, нагруженные мебелью. Дени подумал, что, наверное, те, кто пострадал от бомбежки, покидают город.
Через минуту он увидел, как сестра Клотильда вышла из здания и побежала к воротам. Навстречу ей шла настоятельница. Они остановились посредине двора. Настоятельница что-то говорила, размахивая руками. Дени почувствовал, как у него забилось сердце. В конце концов, сестра Клотильда, потеряв терпение, отстранила настоятельницу и побежала к нему.
— С тобой ничего? — сказала она, запыхавшись.
— Нет-нет, а с тобой?
— Все нормально, дорогой.
Она потянула его за собой в комнатку консьержки. Там никого не было. Сестра Клотильда прислонилась к стене.
— Я так за тебя боялась, — сказала она, прижимая Дени к груди, — твой квартал бомбили, я слышала.
