— Но как ты собираешься его защищать?!
— Ловить ядовитых змей и сажать их в корзинки. Готовить глиняные банки с растительным маслом, которое хорошо горит. А потом сбрасывать все это со стены на головы кошальцам.
— Они сломают ворота.
— Что ж. Я окроплю себя водой Ганги и натру руки до плеч сандаловой пастой. И пусть пожалеют глупцы, что встанут на пути моего Виджая.
Гость из страны Шака долго молчал.
— Да помогут тебе Индра и бессмертные боги! — Немного помедлив, словно бы ожидая, что Амритодана скажет что-то еще, Дхота встал и опоясался мечом. — Ты видел лук, что я оставил у входа? — спохватился он вдруг.
— С двумя изгибами?
— Да. Это составной персидский лук, очень мощный, с тетивой из сыромятной кожи. Бьет в полтора раза дальше обычного. Я привез его тебе, защитник Бенареса.
— Благодарю, — буркнул Амритодана.
— Я думаю, мой гнедой хорошо отдохнул.
Начальник слоновника кивнул.
— О нем позаботились, поверь мне. В моем доме понятливые слуги.
— А твой сын? Я что-то не видел его. Он в Бенаресе?
— Я жду его со дня на день.
Шагнув к Амритодане, Дхота положил руку ему на плечо.
— Прошу тебя: подумай в последний раз. Если все дело в давней ссоре, то ослабь гнев своего сердца, как после охоты ослабляют тетиву. Шуддходана не будет поминать старое. Он примет тебя с радостью.
— У Шудцходаны на конце языка мед, а в корне языка — яд.
— Ты не можешь забыть эту историю с Виджаем?
— Ах, Дхота, Дхота… — Амритодана горько усмехнулся. — Клянусь быком, ну при чем здесь Виджай!
— Брат, ведь я был еще мальчиком, когда это случилось… Я смутно помню, как об этом толковали наши придворные дамы. Значит, виной вашей ссоры… значит, всему виной была она?
Начальник слоновника не ответил.
— Но послушай, брат, она же давно умерла! — заволновался Дхота. — Даже если ты ее любил, даже если Шуддходана перешел тебе дорогу… Ее давно нет, царица Майя умерла на седьмой день после рождения первенца в роще цветущих деревьев сал!
— Тем более, Дхота, — медленно сказал Амритодана. — Я не прощу его.
1Снова оказавшись в хижине, он увидел, что его голова сползла с подстилки, шея неестественно изогнута, а кадык торчит кверху. Девадатта попытался войти в тело через ноги, но это ему не удалось. Он пробовал снова и снова, но всякий раз, дойдя до колен, соскальзывал обратно: упругая сила выталкивала его, как бычий пузырь. Сиддхарта преспокойно спал. Девадатта был совершенно одинок, его охватило смятение.
«Отец, отец!» — позвал он.
И тут кто-то ударил его по затылку, и вместе с ударом Девадатта ощутил разлившееся по всему телу чувство тяжести.
— Что с тобой, брат? — спросил Сиддхарта, поднимая голову. — Тебя укусил муравей?
Девадатта прыгал, словно ужаленный змеей, и растирал затекшую шею.
— Путешествие, — сказал он. — Я совершил путешествие.
Услышав о неудачных попытках вернуться в тело, Сиддхарта улыбнулся.
— Я же говорил, у тебя все получится. Тело — это платье, которое мы носим, если, конечно, оно вообще существует. Человек, понимающий это, свободен; его можно посадить на кол — он только улыбнется, ему можно отрубить голову — и он вместе с палачом будет смотреть, как она катится. Но напрасно ты пытался войти через ноги. Древние риши покидали тело через сердце и возвращались через макушку. Впрочем, этот способ я тебе не навязываю: он не вполне надежен, а для начинающего — труден. Мудрые выходят на выдохе и возвращаются с вдохом…
Но Девадатта едва слушал его. Он, как наяву, видел стены Бенареса, невысокие глинобитные стены в семь-восемь локтей. У главных Восточных ворот, касаясь друг друга боками, стояли слоны в железных доспехах. На их спинах, гордо выпрямившись, восседали погонщики, широкогрудые люди, покрытые боевыми рубцами. Позади слонов начинались бесчисленные ряды пеших воинов, и копья в их руках напоминали бамбуковый лес. Он видел колесницы, возле которых стояли лучники, видел всадников на благородных синдхских конях и кошальских ратников в шкурах черных ланей; видел дротики, палаши, тесаки, кожаные щиты, палицы и топоры, видел стяг раджи Видудабхи на бамбуковом древке, огромный белый стяг с темно-синим лотосом. Вся эта военная сила волновалась и колыхалась, как неспокойное море.
— Воздух содержит тончайшие частицы, обязательные для существования всего живого, поэтому дыхание, или прана, — один из основных носителей жизни, — рассуждал тем временем Сиддхарта. — Можно сказать, что прана — это и есть сама жизнь, основная, первичная сила мира. Даже во сне дыхание не оставляет человека, хотя все прочие жизненные силы засыпают, одолеваемые усталостью. Воздух по особым каналам проникает в область пупа, в грудь, в желудок, в мочевой пузырь, в мышцы и кости. Благодаря дыханию совершаются пищеварение, кровообращение, мышление. Лишение воздуха приводит к смерти, и с последним выдохом тело превращается в труп. Иначе говоря, человек жив, пока он дышит. В каком-то смысле сансара — это кругооборот праны, жизненного дыхания…
Девадатта сжал руками виски. У стен города кипело сражение. Он слышал крики раненых, ржание коней, рокот барабанов, рев труб и пронзительное визжание раковин. Раджа Бенареса бежал еще накануне, прихватив казну, и защитников города возглавил шурин правителя — широкоплечий кшатрий с торчащими, как у тигра, усами. Бенаресцы сражались отчаянно. Они скидывали на кошальцев ядовитых змей, лили вниз горящее масло и кипящую липкую патоку, засыпали врагов камнями. Но вот деревянные ворота, разбитые тараном, затрещали…
— Некоторые учителя в Магадхе учат, как стать хозяином своей праны. Как известно, прана проникает в тело тремя путями: через левую ноздрю, через правую, а также через горло. Однако именно через ноздри прана попадает в область пупа, откуда распределяется по всему телу. Поэтому наставники учат затыкать языком горло и дышать одними ноздрями. Существуют специальные упражнения, удлиняющие язык…
…Кошальцы ворвались в Бенарес, и им навстречу выехал пожилой воин из рода шакьев на огромном белом слоне. Могучий красавец слон размахивал цепью с тяжелыми шарами. Виджай расшвыривал нападавших, убивая и раня всех, кто вставал на его пути. От толкотни, крови, летящих стрел он пришел в неистовство и сражался бешено, прокладывая путь к тому месту, где стоял, окруженный ратниками, слон раджи Видудабхи. Амритодана метнул дротик и сразил махаута раджи. Видудабха в страхе закрылся зонтом; начальник слоновника поднял руку с копьем, но туг в спину ему ударила вражеская стрела…
— Поскольку правая сторона человеческого тела наиболее благоприятна, наставники учат вдыхать через правую ноздрю, а выдыхать через левую, причем внимание нужно удерживать на кончике носа. В этих учениях есть горчичное зерно истины, но в целом они подобны цветам с приятной окраской, но лишенным аромата…
— Ты знаешь о войне, Сиддхарта? — тихо спросил Девадатта.
— О какой войне? О войне магадхов и анггов? Или магадхов и личчхавов?
— Нет, о походе раджи Видудабхи на Бенарес. О походе, который вот-вот начнется.
По лицу Сиддхарты пробежала тень.
— Знаю ли я об этом походе? Да, знаю.
— Почему ты мне ничего не сказал?
— Я хотел блага для тебя, Девадатта.
— Откуда ты знаешь, что для меня благо?
Сиддхарта вздохнул.
— Я помню, каким ты пришел в Джетавану. Ты был необуздан в своих чувствах и бесконечно далек от понимания Истины. Теперь ты стал другим, и твой разум уже на пути к развеществлению. Ты почувствовал, что значит жить на ниве благородных стремлений, освободившись от страсти, ненависти и невежества, не имея привязанностей ни в этом, ни в ином мире. Стоило ли мне рисковать, зная, что тебя может унести потоком желания?
Девадатту осенила неожиданная мысль. А что, если навстречу кошальскому войску выйдут шраманы, мудрые шраманы с посохами в руках? Полунагие, обожженные солнцем, косматые? Вот они бредут, бормоча мантры, их много, полторы или две сотни, а впереди всех — Сиддхарта Львиноголосый. Его царственная рука делает властный жест, его голос звенит подобно гонгу. И вот уже неприятельская рать остановлена; Видудабха сходит на землю и низко кланяется, соединив ладони.
— А ты можешь отговорить кошальского раджу, Сиддхарта?
— Я многое могу, но не многое делаю. Тот, кто делает, умножает карму своих деяний, привязывает себя к бытию и застревает в паутине рождений подобно беспомощной, обреченно жужжащей мухе. Тот, кто не делает, кто вкушает сладость успокоения, тот освобождается от желаний. Он смотрит на мир, как на пузырь, и его не видит Царь Смерти. Это куда важнее…
— Чем все войны на земле?
— О да! И что бы ни сделал Видудабха твоему Бенаресу, неверно направленная мысль сделает тебе самому еще хуже. Если твой удел — ложные намерения, ты никогда не достигнешь счастья.
