— Да не гунди ты! Один раз в жизни ему дело предлагают. У меня-то руку разбамбасило, пальцем не шевельну.
— Х-хы ты! А моими руками, значит, можно? — («Э-э… м-м-мы-ы… э-э!» — предупреждая о чем-то, отчаянно замычал и заворочался Вайн). Однако через минуту раздумья Кеша махнул рукой. — Ну, если такой расклад… Чо терять-то? Мамку жалко, шмара ушла к другому, собака Жулька умерла… Сыграем последний блюз! — Отсчитывая вслух, семнадцать раз вдавил толстым коричневым пальцем одну из матово-белых клавиш на чемоданчике. И чудо произошло! Вторая клавиша осветилась изнутри зеленоватым мерцанием — а затем замигала красным. «Ликвидатора» так и заколодило. — Н-ну… пошла зараза… Чо дальше? — Поднял мутный взор на «инженера».
— Дальше… Нажимай двадцать один раз.
— Чо это двадцать один? Ты Кашпировский, что ли?
— Мозгами пораскинь, тупой! Он же должен засекретить код. Чтоб никто не догадался, и чтоб самому не забыть. Ну?! А вторая буква в его фамилии — двадцать первая по счету в алфавите. Давай жми.
— Блин! голова! целый Пентагон! — восхитился Кеша. И нажал двадцать один раз. Клавиша вновь осветилась зеленым — замигала красным. Теперь двадцать! Есть! Все повторилось. Десять. Пятнадцать. Кеша тыкал пальцем, боясь сбиться со счета. Вторая клавиша ровно светилась зеленым.
Внутри кейса раздалось тихое вибрирующее гудение.
Мелодично зазвучал Гимн России.
Бывший инженер и бывший ликвидатор непроизвольно дернулись, вставая… Во, блин, неожиданно! (И Вайн опять забился в конвульсиях, замычал. Пришлось дать ему пинка, чтобы не выеживался.)
От сработавшего потайного механизма верхняя крышка приподнялась. Кеша осторожно отвел ее вверх; с легким щелчком она приняла вертикальное положение. Внутренняя часть крышки — выпуклый (похоже, хрустальный) экран в толстом ободе из серебристо-матового металла. Экран включился сам собой и мерцал, переливаясь цветами российского флага (компьютерный эффект создавал впечатление, что флаг колеблем ветром). Нижняя панель разделена на две части. В левой, обрамленной красноватым (видимо очень ценной породы) деревом — клавиатура как на обычном компьютере и джойстик управления. Клавиши из желтоватой кости (моржовый клык?) украшены искусной и тончайшей резьбой. Каждая буква — это миниатюрный портрет деятеля Российской истории: начиная от «А» с князем Владимиром, крестившим Русь — до «Я» с маленьким бородатым Солженицыным. Правая часть полностью металлическая, с план-кой-накладкой с прорезью (вдоль нее выгравированы риски с цифрами от «5» до «О»). В прорези, в крайнем нижнем положении установлен ползунок; видимо, его можно двинуть вперед до конечного верхнего ограничителя (цифры «О»).
— Во сщас в пасьянс рубанемся! — Кеша с восхищением протянул грязный палец к джойстику.
— Куда, падла!? — рявкнул подельник. — Грабли помой! Этот джойстик еще руки Ленина, может быть, помнит!
— Ух, ты… В натуре! — Реактор отполз в сторону, поболтал ладони в мутном течении.
— На нем же пароль установлен. — Рашпиль указал на плашку с надписью «Введите пароль», мигающую на экране. — Как его взломаешь?
— Без ста грамм не обойтись, — подсказал Кеша.
Выпили по стаканчику. И «инженера» осенило! — Да надо чо-нибудь такое… Самое простое придумать. Ну, чо прямо на поверхности плавает.
— Дерьмо, что ли?
— Х-хм… ты прав, баклан! Вот мы где с тобой находимся?
— В дерьме, что ли?
— Ну, правильно. А дерьмо? В сортире. И что с нами делают постоянно? — прикинул Рашпиль. — Нас тут и метелят, и гнобят, и мочат постоянно. Во! Придумал! — от возбуждения даже взмахнул рукой, забыв о боли, но его перекорежило. — Э-э… давай… Так и напечатай. «За-мо-чим всех в сор-тире». Это пароль!
— Чо, это печатать? — Кеша глянул с подозрением (может у Рашпиля реально крыша поехала?) — Там чо-нибудь такое должно быть… Государственное.
— Это и есть государственное, придурок! Ты набирай главное. 3-А-М…
Кеша-Реактор зажмурившись (и ожидая взрыва) ткнул в клавишу «3». Бледный от ужаса, набрал всю фразу. Но плашка откликнулась: «Пароль неверен. Повторите попытку».
— Блин… Ну набери тогда «Будем мочить в сортире».
— Привязался к этому сортиру! — нервничал Кеша. — Других слов нету? Я сщас восклицательный знак поставлю.
— Ну, поставь…
И вдруг… Екараганый бабай! «Пароль принят!» Фон экрана потемнел. Следом появилась страница с надписью стилизованным старославянским шрифтом, в обрамлении кудрявых завитушек: «Худой мир — лучше доброй ссоры». Чо за фигня? Кеша по указанию Рашпиля щелкнул «далее». Всплыла следующая заставка с народной мудростью: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Затем: «Русский мужик задним умом крепок», «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться», «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», «Пить пей, а дело разумей» — и другие такого же рода, как бы предупреждающие о чем-то пословицы. Всю эту дребедень они прощелкали… Неожиданно на экране развернулась картинка в стиле обычного «домашнего видео»: снятый на любительскую камеру пикник на природе. Голопузые дети гонялись друг за другом по песчаному речному берегу, брызгались водой, строили рожи, кидали пластмассовый диск черному лохматому псу, сумасшедше гоняющемуся за ним. Мальчик и девочка постарше играли в бадминтон; дядьки в трусах и женщины в купальниках гоношились подле дымящегося мангала. Шампуры, картонные тарелочки, закуска и выпивка на раскладных столиках. Смех, суета, высунутые языки или «рожки», растопыренные пальцы, что «все у нас клево» — в объектив. Какая-то женщина пыталась танцевать у распахнутой дверцы автомобиля под бухающую, видимо (фильм без звука), музыку. «Это, типа, одноклассники ру, что ли?» Отмороженный сюжет! Проскочили дальше. По экрану побежали столбцы цифр и непонятных знаков. Машина задавала какой-то вопрос пользователю. «Далее» — «далее» — «далее»… И цифры кончились. Все померкло. Через мгновение торжественно высветился Герб. Мелодично прозвучал Гимн. На красном фоне проявились грозные, будто вычеканенные в металле слова: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!» Дав время на последние раздумья, минуты через две экран выдал географическую карту, напоминающую очертаниями Северную Европу. Но разобраться трудно: на «карту» наложено множество координатных сеток, от нескольких «центров» разбегаются концентрические окружности, все испещрено пунктирными линиями и дугами, вспыхивают светящиеся точки разных цветов — а некоторые из них движутся, испуская пульсирующий сигнал. Все усыпано пробегающими цифрами, символами, мгновенно меняющейся информацией.
«Жулики» впали в ступор. Как бы то ни было, их поразила масштабность происходящих процессов и то, что они каким-то образом «приложили руку» к пульсу мировых событий.
40… 39… 38… 37… 36… 35… 34… 33… 32… 31… 30…
Кеша-Реактор опустил трясущуюся ладонь на ползунок. «Прости, мамка, что я таким уродился! И ты прощевай, шмара. Встретимся на небе, собака Жулька. Эх, всю жизнь я хотел играть джаз, да меня в пожарные отдали!»
29… 28… 27… 26… 25… 24… 23… 22… 21… 20…
Рашпиль пытался подыскать слова, что подходили бы к пафосу исторического момента. «Ну, — набрал в грудь больше воздуха. — НАДО ДВИГАТЬ ЭТО ДЕЛО ВПЕРЕД! Как сказал Иосиф Сталин Микояну, укравшему в США секрет производства сосисок в пластиковых презервативах».
19… 18… 17… 16… 15… 14… 13… 12… 11… 10…
Лязгнувший ползунок был сдвинут вперед с отметки «5» — на «3».
И что-то произошло в окружающем мире. Ветер вздыбил темно-зеленые купы за кремлевской стеной, бросил в небо черную россыпь птиц, дрожащей зыбью покрыл водяное тело реки. Гулко и надтреснуто (будто это, и правда, Царь-колокол) охнул и прокатился тоскливый звон. Земля затряслась где-то в своем основании, залязгала железными створами, выпуская из подземных шахт клювы ракет. В невообразимых просторах проснулись тревожные ревуны, замигали красные сигналы, рявкнули командирские голоса. Раздатчицы в столовых замерли, держа на весу подносы со звякающими стаканами, полными компота. Команды сорвались с места, затопали башмаками по железным палубам. Подводники задраивали люки, техники срывали с серебристых хищных машин защитные чехлы. Тысячи глаз приникли к окулярам, вглядывались в прицельные рамки, отмечали на экранах сигналы радаров. Тысячи ушей вслушивались в эфир. Тысячи рук прошлись по клавиатурам, вводя секретные коды, и замерли на пусковых ключах. Над Кремлем прогудела стая черных ракетоносцев, беременная миллионами смертей. Патриарх перелистнул последнюю, коричневую и грозящую рассыпаться страницу Книги, повторил про себя Слово, означенное в конце ее. Два монаха бережно спрятали Книгу в кованый ковчежец, пошли вниз, спускаясь в катакомбы. Над куполами сорока сороков московских церквей взошли лучи, как светящийся непреодолимый лес. Из Москвы-реки всплыла маслянисто обтекающая влагой, плоская как камбала, подводная лодка.
