Но пачка из трех заветных пакетиков похрустывала у него в кармане, как крошечный сухой костерок надежды.
— Погляди-ка, — сказала Дженни, — сколько я купила пива. Если есть желание, можешь напиться.
— Ничего себе! — воскликнул Гарп, но тем не менее выпил несколько банок с ней за компанию.
В знаменательный день окончания школы они сидели вдвоем у себя в квартирке. Кроме них во всем здании никого не было, постельное белье в изоляторе со всех кроватей снято; заправлены только те, на которых спали Дженни и Гарп.
Гарп пил пиво и думал, что они переживают сейчас полосу неудач. Чтобы развлечься и ободрить себя, он стал вспоминать прочитанные недавно рассказы. Хотя он окончил «Академию Стиринга», заядлый читатель из него не получился. Куда ему до Дженни и Хелен! Напав на стоящий рассказ, он читал его и перечитывал, забыв про все другие книги. Так, он перечитал рассказ Джозефа Конрада «Тайный наперсник» тридцать четыре раза, а «Человека, любившего острова» Д. Г. Лоуренса — двадцать один раз. И готов был еще раз перечитывать.
Школьный двор за окнами, мокрый и безлюдный, был погружен во тьму.
— Знаешь, можно взглянуть на это и по-другому, — сказала Дженни, чувствуя, что он расстроен и даже подавлен. — Ты провел в стенах этой проклятой школы только четыре года, а я ведь целых восемнадцать.
Дженни пила очень редко, даже пиво. Выпив вторую банку до половины, она заснула. Гарп отвел ее в спальню: она была уже без туфель, и он только снял ее сестринский значок, чтобы мать не укололась, поворачиваясь на бок. Ночь была теплая, и он даже не накрыл ее одеялом.
Он выпил еще одну банку пива и отправился прогуляться.
Гарп, конечно, знал, куда его несли ноги.
Дом семейства Перси, который был когда-то родовым гнездом Стирингов, располагался на сырой лужайке недалеко от больничного крыла. Только в одном окне горел свет, Гарп знал, что это комната малышки Перси, Пушинки, как ее звали до сих пор; ей было уже четырнадцать, но она все еще боялась спать в темноте. Куши как-то сказала Гарпу, что Бейнбридж подвязывает иногда непромокаемые подгузники. Наверное, потому, что дома все считают ее малышкой, подумал Гарп.
— Знаешь, я не вижу в этом ничего плохого, — сказала Куши. — Она ведь не пользуется подгузниками по прямому назначению. Понимаешь, она у нас немножко того. Ей просто нравится носить их, и все. Изредка.
Гарп стоял на сизой от влаги траве под окном и пытался сообразить, где комната Куши. А поскольку вспомнить не мог, то решил разбудить Пушинку; она увидит его и обязательно позовет сестру. Но Пушинка приблизилась к окну, как сомнамбула, и не сразу узнала Гарпа, судорожно вцепившегося в побеги плюща. У Бейнбридж Перси были глаза лани, обреченно застывшей на дороге в свете несущихся на нее автомобильных фар.
— Пушинка, это я, Гарп, — прошептал он.
— Тебе нужна Куши, да? — тупо спросила она.
— Да! — рявкнул Гарп. Плющ оборвался, и он упал в кусты под окном. Появившаяся в купальнике — она в нем спала — Куши помогла ему выбраться на дорожку.
— Весь дом перебудишь, — шепнула она. — Ты что, выпил?
— Упал, — сердито буркнул Гарп. — Твоя сестра в самом деле чокнутая.
— Кругом вода, ни одного сухого местечка, — сказала Куши. — Куда пойдем-то?
Но Гарп все продумал. В изоляторе шестьдесят пустых коек.
Не успели они миновать крыльцо дома, как им преградил дорогу Балдеж. Черный пес только что спустился с лестницы и тяжело дышал; его седая морда была вся в пене, зловонное дыхание точно речным илом залепило Гарпу нос и рот. Балдеж зарычал, но тут же осекся.
— Прикажи ему, пусть замолчит, — шептал Гарп.
— Он глухой, — сказала Куши. — Он ведь очень, очень старый.
— Знаю, — отозвался Гарп.
Балдеж залаял хриплым прерывистым лаем — так скрипит старая проржавевшая дверь, когда ее пытаются открыть, прилагая невероятные усилия. Балдеж похудел, но все-таки весил не меньше шестидесяти килограммов. Не раз испытавший на своей шкуре укусы клещей, ушную чесотку, зубы старых собак и колючую проволоку, Балдеж сразу почуял врага и решил стоять насмерть.
— Пошел прочь, Балдеж, — зашипела Куши.
Гарп попробовал проскользнуть сбоку и поразился, до чего медлительный стал пес.
— Боже, он почти слепой, — прошептал Гарп.
— И нюха совсем нет, — добавила Куши.
— Ему пора умереть, — тихо сказал Гарп, стараясь обойти его. Подслеповатый Балдеж двинулся вслед за ним. Пасть его по-прежнему вызывала в воображении Гарпа ковш экскаватора, а мускулистая складка на загривке и черная лохматая грудь грозили мощным броском и железной хваткой. Но все это было в прошлом.
— Да не обращай на него внимания, иди себе и все, — посоветовала Куши, и в тот же миг Балдеж бросился на Гарпа. Но Гарп сумел скинуть с себя его передние лапы и, воспользовавшись дряхлостью пса, обогнул его и сзади навалился всем телом. Балдеж стал оседать на землю, носом вниз, но его задние лапы все не поддавались. Гарп как клещами схватил передние лапы, а голову громадной собаки придавил к земле. Когда Гарп, пригибая пса все ниже, уткнулся подбородком в толстую собачью шею, Балдеж захрипел. В рот Гарпа неожиданно попало собачье ухо, и он изо всех сил укусил пса. Укусил в отместку за свое искалеченное ухо, за четыре года, проведенные в школе им самим, и за восемнадцать лет, проведенных Дженни. Балдеж страшно взвыл. И только когда во всем доме вспыхнули огни, Гарп отпустил бедного пса.
— Беги! — крикнула Куши.
Гарп схватил ее за руку, и они побежали вместе. Во рту у него был неописуемо омерзительный вкус.
— Ты что, укусил его? — спросила Куши.
— Это он меня укусил.
— Помню, — сказала Куши и сжала его руку.
— Что здесь происходит? — услышали они крик Стюарта Перси.
— Это Балдежка! — визжала Пушинка.
— Балдеж! — позвал Толстый Персик. — Балдеж, ко мне, кому я сказал!
И тут все услышали горестный скулеж глухого пса.
Поднялся страшный переполох. Возгласы, ахи, визг долетели до изолятора и разбудили Дженни. Она выглянула из окна, но Гарп вовремя заметил свет, вспыхнувший в ее окне, и велел Куши спрятаться в одном из закоулков пустого изолятора. А сам поспешил к Дженни, чтобы мать оказала ему первую медицинскую помощь.
Гарп хотел знать: кровь на его подбородке принадлежит только Балдежке или, может, он и самому себе учинил кровопускание. Дженни усадила сына за стол и смыла с его шеи какой-то черный ошметок величиной с серебряный доллар. Он упал на стол, и они оба, мать и сын, уставились на него.
— Что это? — спросила Дженни.
— Ухо, — ответил Гарп, — вернее, маленький кусочек уха.
На белом, покрытом эмалью столе чернел кусочек кожи, потрескавшийся, как старая перчатка, с загнутыми краями.
— Результат схватки с Балдежкой, — сказал Гарп.
— Ухо за ухо, — проговорила Дженни Филдз.
На Гарпе не было ни царапины. Кровь принадлежала только псу.
Дженни вернулась к себе в спальню, а Гарп повел Куши через длинный коридор в подвале в главную часть больничного корпуса. За восемнадцать лет он хорошо изучил этот путь. Он увлекал Куши в дальний его конец, противоположный изолятору; наконец они достигли небольшой комнатки за главной приемной, примыкавшей к хирургическому блоку.
Секс для Гарпа отныне будет навсегда связан с определенными запахами и эмоциями. С ощущением тайны и заслуженного блаженства, увенчавшего мучительные испытания. В запах секса всегда будет вплетаться еле уловимый запах больницы, а место действия — вызывать в памяти пустующее жилье. И всегда секс будет проникнут для него величайшим оптимизмом.
Куши, конечно, вызвала в его воображении жерла тех исторических пушек. Когда пошел в дело третий презерватив, она забеспокоилась, есть ли еще. Неужели он купил только одну упаковку? Но настоящий борец больше всего на свете любит славно отдохнуть после трудной, результативной работы. И Гарп крепко заснул под стенания Куши.
— Ну вот, в первый раз у тебя их совсем не было, а теперь не хватило, — жаловалась она.
Было еще темно, даже не начало брезжить, когда их разбудил Стюарт Перси. Его голос ворвался в изолятор, как голос больного, страдающего никому не известной болезнью.
— Откройте! — вопил Толстый Персик.
Гарп с Куши, стараясь не шуметь, подкрались к окну.
На ярко-зеленом газоне в запахнутом купальном халате и шлепанцах, с Балдежкой на поводке стоял отец Куши и, глядя на окна изолятора, орал что есть мочи.
Из окна довольно скоро высунулась голова Дженни.
— Что такое? Вы больны? — спросила Дженни.
— Я немедленно требую сюда мою дочь! — рявкнул Стюарт Перси.
— Вы пьяны? — спросила Дженни.
— Впустите меня немедленно.
— Доктора нет, а я, боюсь, ничем не смогу вам помочь.
— У-у, сука! — прорычал Стюарт. — Твой ублюдок соблазнил мою дочь! Я же знаю, они в этом трахнутом изоляторе.
