— Надо же, какая неожиданная встреча! — заметил я.
— Для кого неожиданная, а для кого и нет, — отвечал старый друг. — Я лично уже знал, что ты возвращаешься в наши Палестины.
— Откуда?
— А Викторию позавчера встретил, сестру твою, она и рассказала. Я вообще их часто вижу — и Вику, и Барбару Иоганновну, бабушку твою. Они многое про тебя рассказывают… Так что я, можно сказать, в курсе всей жизни твоей. Это ты, наглое лицо твое, уехал и обо всех нас забыл…
Он был прав, и мне даже стало немного неловко.
— Ты-то как? — спросил я.
— Да нормально, — махнул рукой Сашка. — Работаю вот на одной фирме, жена тележурналистка, двое пацанов… А ты с семьей приехал? С женой, дочкой?
— Не, один… — отвечал я нехотя.
Мне безумно хотелось рассказать Семочке о своем горе — насколько бы стало легче на душе… Но не делать же это вот так: во дворе, на бегу! Тем более что дома ждут бабушка и сестра.
Мы простояли у подъезда, наверное, с полчаса, делясь новостями и вспоминая былое, и, конечно же, ничего толком не успели сказать друг другу. И наверняка проговорили бы много дольше — если бы я так не спешил домой.
— Черт, как же все не вовремя… — вздохнул Сашка на прощание. — Как назло, я уже завтра в отпуск с семьей улетаю, в Испанию… Но ты, Пистолет, учти — если тебе что-то нужно, то я всегда к твоим услугам. Понял?
— Понял! — Мы пожали друг другу руки и весьма неохотно разошлись.
Лифт у нас в подъезде был все тот же — немного постаревший, поизносившийся, но все такой же помпезный, с красивой дверью-решеткой и зеркалом в дубовой раме. Когда он остановился на нашем этаже, ноги сами собой понесли меня к Васиной квартире, но я вспомнил о неотложном деле и позвонил сначала к Вике.
Загремели сложные замки массивной стальной двери.
— Приехал? Ну, наконец-то, я что-то уже волноваться начала, — сестра прижалась ко мне, от нее очень приятно пахло тонкими нежными духами. — Как ты, братик?
— Пока все в порядке.
— Они не звонили?
— Нет.
— Что-то долго… Ну, что ты стоишь в дверях, проходи, располагайся… Или ты, наверное, хочешь сначала к Басе заглянуть?
— Да, обязательно. Но первым делом я должен позвонить в Германию. Можно от тебя?
— Господи, да конечно! Хочешь — звони отсюда, из холла, хочешь, иди в папин кабинет.
— А что, он еще сохранился? — Я направился в ту сторону.
— Да, там все так же, как при отце. Мама там ничего не трогала, и я тоже не стала. Пусть будет память…
Я вошел в знакомую мне с детства комнату, огляделся. Да, ничего не изменилось. Так же стояли стол и кресло наискосок, так же строгие переплеты книг, то же оружие по стенам, те же фотографии в больших рамках и маленьких рамочках, и даже пепельница — тяжелая серебряная ладья — на месте. Я сел в большое кресло. Высокая спинка с массивным резным изголовьем скрывала сидящего в ней взрослого человека. В детстве я, забравшись в кресло с ногами, представлял себя то в башне танка, то в подводной лодке. Я давно вырос, а кресло так большим и осталось.
— Мне уйти? — Вика стояла в дверях и вопросительно глядела на меня.
— Да нет, ну что ты, зачем?
Я вынул письмо, нашел на бланке номер телефона и стал накручивать диск старинного аппарата. Мне повезло — господин Вильгельм Лейшнер, поверенный в делах моего деда, оказался на месте и сразу же согласился поговорить со мной.
— Наконец-то вы объявились, герр Шмидт! — сказал он сразу после приветствия. — Я уже забеспокоился и даже собирался посылать вам повторное сообщение. Как ваши дела, когда вы сможете приехать? Я вкратце объяснил ему сложившуюся ситуацию.
— Что же, все не так страшно. Месяц — срок не маленький, но, уверяю вас, беспокоиться вам не о чем. Несмотря на то что состояние вашего деда и моего доброго друга Отто довольно солидное, за время, прошедшее после смерти, никто больше не заявил своих прав на его наследство. У него ведь не было других детей, кроме вашей матушки, да и не могло быть. Тут сыграло свою зловещую роль ранение, полученное в сорок пятом году…
Я едва дождался окончания его фразы.
— Герр Лейшнер! — почти перебил я. — Дело в том, что я никак не могу ждать месяц! Мне срочно, очень срочно нужен миллион долларов. Это вопрос жизни и смерти!
Мой собеседник сначала ничего не понял, и мне пришлось повторять свою тираду.
— Вы — моя последняя надежда! — уверял я. — Очень прошу вас помочь мне. Разумеется, не задаром, за хорошие проценты. Назовите сумму, которую сами сочтете нужной. Я обязательно компенсирую ее вам, как только получу наследство…
— Это очень непростая задача, — задумался Вильгельм Лейшнер. — Надо все взвесить.
— Я умоляю вас, спасите меня…
Трубка надолго замолчала, в ней слышалось только характерное потрескивание.
— Ну, хорошо! — раздалось, наконец, в ответ. — Думаю, что такие вещи по телефону не решаются. Нам с вами необходимо повидаться лично. Возможно, я сам приеду в Москву, тем более что у меня есть дело к вашей бабушке, фрау Барбаре Шмидт. Я перезвоню вам в ближайшие же дни.
Виктория только что не ерзала на стуле, слушая наш разговор. Она была очень взволнована, щеки ее пылали, пальцы нервно играли стоящим на столе массивным бронзовым пресс-папье.
— Ну? Что он сказал? — накинулась она с расспросами, едва я положил трубку.
— Обещал перезвонить.
— Как думаешь, поможет? Я пожал плечами:
— Хочется надеяться… Ну что, пойдем к Басе? Сестра поднялась со стула.
— Пошли, я тебе сама открою. У меня есть ключи от ее квартиры — Бася иногда не слышит звонка.
— Она что, совсем оглохла? — ахнул я.
— К счастью, нет. Плохо слышит только звонки — и дверной и телефонный. Я ей даже аппарат такой специальный, с лампочкой, поставила. Она если увидит, что лампочка мигает, значит, звонят. Только по телефону она тоже не очень хорошо слышит.
— Да, это я знаю. Мы уже давно не созваниваемся, только переписываемся.
Бася была на кухне. Она выглянула на громкое: «Бася, встречай гостей!» — увидела меня и кинулась навстречу с радостным возгласом на своих не сгибающихся уже ногах. Я обнял ее. Она очень сильно сдала за эти годы, стала какой-то маленькой, худенькой. Я ощутил под своими ладонями ее косточки.
— Господи, приехал, наконец-то, — улыбалась Бася сквозь слезы. — А я тебя с утра жду, вот и пироги уже готовы. Что же ты так задержался-то?
— Да самолет опоздал, потом я на общественном транспорте ехал… Надо было бы, конечно, позвонить тебе.
— А толку-то? — грустно улыбнулась моя бабушка. — Ты же знаешь, я по телефону плохо слышу.
— Ну а так-то слышишь? — громко спросил я.
— Слышу-слышу, — засмеялась она. — Можешь так не кричать. Что же правнучку-то не привез? Ведь умру, не повидавшись.
— Нет уж, — обнял я ее, — не умирай, пожалуйста, я тебе ее обязательно привезу, немного позже, ладно? Она у меня на даче с садиком отдыхает, — соврал я. Еще во Львове я твердо решил не посвящать Басю в свою беду.
— Хорошо, тогда я подожду еще умирать, — легко согласилась моя бабушка. Я рассмеялся и снова обнял ее.
— Ну ладно, не буду вам мешать, пойду к себе, — проговорила Вика. После долгих обсуждений мы с ней решили, что я должен сообщить Басе новость о наследстве с глазу на глаз. — Герман, но ты, конечно, остановишься у меня? Не ютиться же вам с Басей в одной комнатке, когда рядом огромная квартира пустует…
— Конечно, Вика! — Мы с сестрой улыбнулись друг другу.
— Ну, как вы тут с Викторией живете? — спросил я, когда дверь квартиры закрылась.
— Хорошо, — Бася уже хлопотала, собирая на стол. — Она неплохая девочка, вот только слабохарактерная очень. То ею мать командовала, а теперь вот он… Только и живет, что своим Игорьком.
Она поставила на стол чашки и вздохнула.
— Он тебе не нравится?
— Я ему не верю, — заметила Бася, снимая чистое полотенце с блюда, полного ее знаменитых пирогов. — Больно положительный, сладкий, как сахарный сироп. Вроде и вежливый, и внимательный, и вокруг нее вьется, а что-то в нем не то… И не в том даже дело, что молодой…
— А сколько ему лет?
— Моложе тебя. Тридцать семь, кажется…
— Думаешь, любит не ее, а ее миллионы? — вспомнился мне старый фильм. — Все-таки Вика у нас невеста богатая: драгоценности, картины-подлинники, дача шикарная в Опалихе, квартира вон — целые хоромы…
— Не знаю… — снова вздохнула Бася, вынимая из буфета сахарницу. — Но давай лучше о тебе поговорим. Как ты? Юля, я так лоняла, все же уехала, да?
— Угу, — кивнул я и потянулся за вторым пирогом. Бася разлила по чашкам ароматно дымящийся чай и села напротив меня.
— Ну, а что за дела привели тебя в Москву, можно полюбопытствовать? Чему я обязана таким счастьем? — С годами моя дорогая Ба не растеряла умения красиво говорить.
