Сон не шел. Может, надо сказать Джейку, что опять нет света? — думала Зоя. Жалко будить. Все равно ничего не сделаешь. Зоя таращилась в темноту. Видимо, ее тревожность передалась мужу, потому что вдруг он прошептал:
— Не спишь?
Зоя повернулась к нему. Во мраке глаза его казались темными маслянистыми озерцами.
— Нет. Свет опять вырубился.
— Давно?
— Не знаю. Думаю, с час назад. Я озябла и встала закрыть окно. Тебе не холодно?
— Прижмись ко мне. Постарайся уснуть.
Утром выяснилось: электричества так и нет. Зоя почувствовала, что гостиница, прежде душноватая, за ночь остыла. Джейк не замечал температурной разницы, однако возникла проблема, которую окрестили «энергетическим кризисом». Что делать, если перебои с электричеством станут систематическими? До сих пор забот с едой не было, ибо все поселковые морозильники ломились от провизии. Но без тока за пару дней продукты испортятся. Конечно, есть вариант: вынуть их из холодильников и зарыть в снег.
В холле имелся большой камин. Решили его растопить. Вокруг полно дров, а если что, сказал Джейк, по бревнышку разберем другие отели. Зоя потрогала живот. Здешнее будущее пугало.
Осмотрели камин. Следы копоти известили: очаг не декоративный, но рабочий, хоть пользовались им нечасто. Джейк предложил отправиться на поиски топлива.
Именно он заметил, что свечи на буковой стойке портье сгорели, превратившись в застывшие восковые лужицы:
— Неугасимое пламя было, да сплыло.
— Мне страшно, — сказала Зоя. — Что это значит?
— Что правила постоянно меняются. Пошли по дрова.
В сотне метров от гостиницы встретился старый дом из серо-голубого камня, с деревянными балкончиками и ставнями. Наверное, в былые времена, когда поселок еще не превратился в лыжный курорт, это была ферма. За долгие годы все деревянные части растрескались и посерели. К одной стене был пристроен шаткий навес, под которым обнаружилась аккуратная поленница, прикрытая брезентом. Джейк сдернул его на снег, чтоб приспособить под волокушу.
— Славная поленница, — сказал он. — Спасибо тому, кто на совесть потрудился.
Зоя отложила чурбачок:
— Хочу заглянуть в дом.
Джейк складывал поленья на брезент:
— По-моему, не стоит.
— А что такого?
До сих пор они свободно заходили в любой отель, бар или магазин, но не в частные дома. Наверное, это был знак уважения к чужой жизни. Либо несбыточная надежда, что когда-нибудь хозяева вернутся и поселок оживет. Во всяком случае, и мысли не было о том, чтоб вторгнуться в чужое жилище.
— Интересно, кто там жил?
Оставив Джейка с охапкой поленьев, Зоя направилась к задам дома.
Черный ход был не заперт. Зоя толкнула дверь и вошла в дом, подавляя желание окликнуть хозяев.
Внутри было сумрачно. Сразу за порогом начиналась кухня, переходившая в уютную столовую с обеденным столом в окружении старинных стульев. Справа сквозь открытую дверь виднелось нечто вроде мастерской. В выстуженном доме пахло отсыревшей штукатуркой и еще чем-то, напоминавшим нафталин.
В столовой имелся открытый камин с полкой, над которой висело зеркало. По краям полки стояли медные подсвечники со свечами в целлофановых обертках. Заметив спички, Зоя распечатала и зажгла свечи.
Потом глянула в мутное зеркало, в местах отшелушившейся амальгамы усеянное ржавыми крапинами. Пожалуй, ему перевалило за сто лет. В потемках зеркало нелюбезно одарило Зою сильно исхудавшим желтоватым лицом в ржавых конопушках. В камине высилась кучка золы. Присев на корточки, Зоя ее потрогала — вдруг теплая? Нет, сырая и холодная.
По бокам камина стояли два старых кожаных кресла с кружевными накидками, на которых головы жильцов оставили темные пятна. Казалось, от них исходит запах сальных волос.
На стене висели обрамленные фотографии двух, а то и трех поколений семьи: традиционные групповые этюды в солидной деревянной окантовке хмуро соседствовали с легкомысленными снимками в хромированных и пластиковых рамках. По выцветшим родительским фото семидесятых годов, которые не могли состязаться с красочной яркостью детских снимков, было возможно предположить, кто кем и кому приходится.
Кто-то из этих людей умер, кто-то жив, но я отделена от тех и других, подумала Зоя.
Стрелки настенных часов с маятником за стеклянной дверцей застыли, показывая без десяти девять. Вероятно, это было точное время схода той утренней лавины. Зоя открыла футляр и толкнула маятник. Туда-сюда качнувшись и обнадеживающе тикнув, балансир замер. Вторая попытка завершилась с тем же результатом. Зоя поискала ключ. Почему-то казалось важным завести часы. Идея не осуществилась.
Через кухню Зоя прошла в мастерскую, где приятно пахло стружкой, где аккуратными рядами выстроились столярные инструменты — стамески, рубанки, пилы. Потом она увидела, что мастерил ремесленник.
Он делал гроб. Работа была не закончена: хорошо оструганная и ладно пригнанная домовина ожидала обивки, ручек и крышки. Жуткое зрелище зачаровывало. Зоя шагнула вперед, готовая увидеть прибранного покойника, но гроб был пуст.
В доме раздались шаги. Зоя резко обернулась — в дверном проеме стоял Джейк. Лицо его было в тени, лишь мерцали глаза.
— Здесь жил гробовщик, — сказала Зоя. — Гробовых дел мастер.
— Похоже, мой размер, — прикинул Джейк, забрасывая ногу на верстак.
— Прекрати!
Не слушаясь, Джейк улегся в гроб.
— Я ухожу! — Зоя выскочила на улицу, не желая участвовать в полоумных игрищах.
Джейка долго не было, но она упрямо ждала возле поленницы. Наконец тот вышел и молча ухватился за угол брезента.
— Не смешно, — сказала Зоя, берясь за другой угол.
— По-моему, смешно, — фыркнул Джейк. — Ей-богу!
— Вовсе нет! Ты пыжишься, а выходит не смешно.
— Но ведь смешно же! Даже очень!
— Нет!
— Да! — Джейк непринужденно хохотнул, показывая, как ему весело; в морозном воздухе отголосок смеха завис, точно зловещий призрак.
Зоя поджала губы.
В отеле горел свет. Однако минут через десять вновь погас.
— Порой надо посмеяться, — в темноте сказал Джейк. — Вспомни моего отца. Просто надо. В смысле, посмеяться.
Знакомство Джейка со смертью сильно отличалось от опыта Зои. При первом посещении больницы выяснилось, что отца поместили в отдельную палату в конце коридора. Питер был очень слаб, однако оторвал голову от подушки и прищурился:
— Слава богу, ты пробился, Джейк. Эти мудаки ни хера не смыслят. Возле каждой двери должен стоять часовой. Смекаешь?
— Уже позаботились, папа. Все под контролем.
Питер откинулся на подушку:
— Ты здесь, остальное похеру.
Ни ребенком, ни взрослым Джейк не слышал, чтобы отец ругался. Он видел его обозленным, раздраженным, унылым или, наоборот, оживленным после двух стаканчиков коньяка, но никогда тот не позволял себе не только брани, но даже чертыханья. Питер не выносил сквернословия.
А вот Джейку было трудно сдержаться, ибо за студенческие годы он пристрастился к коктейлю из матерщины и богохульства. Ему нравилось загнуть что-нибудь вроде «растудыт твою в бога душу мать», не вникая, что такое «растудыт», или помянуть «шестихерого Серафима». Однажды, починяя разболтавшуюся дверцу буфета, он пропорол отверткой ладонь и вскрикнул «блядский бог!», что для бывшего ученика воскресной школы и певчего было оригинально и крепко.
Отец, стоявший за его спиной, лишь сморгнул и вышел из кухни.
Через минуту Джейк последовал за ним: сжав губы, в гостиной Питер пылесосил ковер. Джейк выдернул штепсель из розетки и показал руку:
— Что, по-твоему, я был должен сказать? О господи боже мой?
— Тоже лишнее.
— Но это просто слова!
— Лучше разболтанная дверца, чем непотребные выражения.
— Пап, ты же воевал! В спецназе! Видел, как людям выпускают кишки! Уж тебе ли не знать, что важно, а что нет?
На «язык телодвижений» Питер, образец самоконтроля, был столь же скуп, как на «бранные слова». Его удивление, раздражение или довольство выдавал лишь один рефлекторный жест, когда двумя пальцами он поправлял очки, будто желая что-то лучше рассмотреть. Вот и сейчас он коснулся правой линзы.
— Тебе не приходило в голову, что именно поэтому в своем доме я не терплю площадной брани?
Джейк всплеснул руками: в доме, вне дома! Бывая у Питера, он всегда так себя чувствовал, словно не разулся на пороге и вот-вот получит замечание — мол, натащил грязи в комнаты.
Иногда, если визит затягивался, отец доставал из буфета коньяк. В два больших толстых стакана наливал на донышко. Всегда хотелось спросить: зачем для столь малой дозы такая крупная тара? Выпить с отцом было все равно что в день выпуска получить приглашение опрокинуть стаканчик с директором школы, который с деланой улыбкой и наигранным интересом спросит о твоих планах, дожидаясь, чтоб ты поскорее убрался.
