— Но это же было секретное поручение, — задушенным голосом попытался оправдаться я.
— Секретное? Ты что же, секреты женского белья выведывал, паршивец? — прошипела Гейл.
— Послушай, Брендан, я даже представить себе не мог, какая у твоей Гейл…
— Что? — Его лицо потемнело. — Может, ты хочешь сказать, что у моей жены фигура уродливая?
— Нет, что ты! Мне очень жаль, но я…
— Щас тебе еще больше жаль будет! — пообещал Брендан, замахиваясь кулаком.
— Только не в лицо! — быстро сказал я. — У меня сегодня вечером выступление…
От его удара я на мгновение оглох и ослеп; казалось, прямо в меня врезался метеор неслабых размеров. Даже не пытаясь открыть глаза, я подумал: «Вот и все. Больше мне в клубах не работать. Теперь мой нос будет иметь такую форму, что мне только в качестве человека-слона на сцене выступать». И тут откуда-то из темноты вдруг выплыл тихий знакомый голос, и экзекуция сразу прекратилась.
Это была, конечно, Лили. Она, должно быть, следила за нами с того конца улицы и, увидев, что происходит, бросилась меня спасать. Она схватила Брендана за руку, и тот сразу меня отпустил. Я же говорил, что моя Лили — девушка крупная.
— Ну, хватит, — сказала Лили. — За что вы его так?
Брендан стал рассказывать ей эту запутанную историю, а Гейл и парень в лайкре изредка вставляли свои комментарии. Я же молча стоял рядом и чувствовал себя в полной заднице.
— Значит, вы решили, что он преследует Гейл? — спросила Лил, когда Брендан наконец заткнулся.
— Ну да, — ответил ей парень в лайкре. — А кого же еще?
Лил молча на него уставилась, а через пару секунд на него с удивлением уставилась и Гейл.
— Уж не хочешь ли ты сказать…
Лил кивнула и насмешливо спросила:
— Неужели вы сразу не поняли?
Теперь уже все уставились на меня. И все, даже Брендан, заулыбались.
— Ну вообще-то, если вдуматься…
— Хватит! — возмутился я, начиная понимать, к чему клонит Лил. Как-то мне это не слишком понравилось. — Я, черт побери, к геям никакого отношения не имею! Никакого, ясно вам? Богом клянусь…
И тут Лили одарила меня таким взглядом, что я мигом заткнулся. Заставил себя заткнуться. Хотя, судя по их физиономиям, можно было не сомневаться: эти мерзкие сплетни к концу недели разнесутся по всей нашей деревне. Черт! Ну и свинью они мне подложили! Теперь конец моим выступлениям в «Рэте» — там ведь запах тестостерона прямо в воздухе висит. Там и так выступать нелегко, даже если у тебя один-единственный короткий номер, а уж выйти на сцену в обличье столь сомнительного Элвиса — чистое самоубийство.
— Сволочи! — только и сказал я.
Парень в лайкре сочувственно глянул на меня.
— Да ничего страшного, дружище. Знаешь, сколько лет я это скрывал, прежде чем решился жить в открытую.
— Ага, он жутко стеснялся, — подтвердила Гейл. Теперь она уже улыбалась. И даже Брендан улыбался, и это было, пожалуй, единственным для меня утешением. И физиономия у Брендана снова стала похожа на вареный окорок, а не на сырое мясо. — Знаешь, есть ведь такие специальные места, куда ты вполне можешь пойти. Клубы там всякие и тому подобное. Пари держу, твое выступление стало бы настоящей бомбой, например, в «Розовой пантере». Тебе надо просто познакомиться с нужными людьми, — и она ласково потрепала меня по руке, — а не возле «B&Q» с фотоаппаратом слоняться.
Ну, в общем, вот и все. И у меня просто не было слов, чтобы возразить Гейл. Я укоризненно посмотрел на Лили, но она на мой взгляд не ответила. Она, может, и спасла мне жизнь, с горечью думал я, но какой ценой? Я ведь к самому себе уважение утратил!
Так закончилось дело Брендана Маки. Нет, кое о чем я еще рассказать не успел. У моего фиаско неожиданно обнаружилась серебряная подкладка, благодаря которой были не только оплачены все мои расходы, но и в определенной степени восстановлена моя репутация. Видите ли, Гейл оказалась права насчет таких клубов. Теперь на афишах «Розовой пантеры» мое имя красуется в верхней строчке, я выступаю по вечерам в пятницу и по высшей ставке — сто фунтов за одноразовое выступление плюс чаевые и выпивка — и уже получил немало потрясающих отзывов о своих выступлениях в местных газетах.
«Джим Сантана — самый лучший и весьма достойный исполнитель роли Элвиса, обладающий к тому же самым звучным и приятным голосом». Так писала «Морнинг пост», и я велел напечатать эти слова на своих визитных карточках. Буквально за пару недель я стал чем-то вроде знаменитости. Внезапно всем захотелось посмотреть, как я пою «под Элвиса», а Берни из «Лорда Нельсона» предложил мне снова выступать у них, причем по удвоенной ставке.
И все же, как я объяснял Лили вчера вечером в «Кейп-Код», это означало, что теперь мне придется еще больше работать, чтобы Гарри Стоун мог по-прежнему иметь надежное прикрытие.
— Это ведь не ради денег, Лил, — говорил я. — Слава — друг ненадежный, и Элвис это отлично понимал. Я никогда не позволю ярким огням рампы соблазнить меня. Может, сцена и впрямь моя тайная страсть, но работа сыщика — это моя жизнь.
Лили смущенно кивнула, стараясь не смотреть мне в глаза. Должен признаться: в последнее время я, возможно, был с ней несколько грубоват, а все из-за тех шуточек, которые отпускали в мой адрес Брендан Маки и другие громилы. На самом деле в тот вечер я вообще впервые появился в «Кейп-Код» после истории с «разоблачением» Гейл Маки и сразу заметил, что Лили страшно обеспокоена тем, что ее вмешательство, отчасти спровоцировавшее мое тогдашнее фиаско, могло испортить наши с ней особые отношения. Руки у нее слегка дрожали, когда она проверяла температуру автомата, где жарилась во фритюре картошка, а на щеках играл какой-то странный румянец, вызванный явно не жаром фритюрницы. Видя ее волнение, я почувствовал, как лед в моей душе начинает понемногу таять. Я никогда не мог долго на нее сердиться, знаете ли. А потом, это был пятничный вечер, и значит, на ужин предполагалась жареная рыбка.
— Ну, что теперь? — застенчиво спросила Лили, закладывая во фритюрницу куски пикши. Раскаленное масло шипело и плевалось, и я почувствовал, как рот мой невольно наполняется слюной. Никто не умеет так хорошо готовить рыбу, как Лили, и никто не умеет так здорово жарить картошку — она жарит ее прямо со шкуркой, нарезая вручную довольно крупными кусками, и получается именно то, что надо. Соль, уксус, мягкий зеленый горошек и поджаристые кусочки картошки и рыбы — все это вместе она затем заворачивает в горячую промасленную бумагу, а сверху еще и в газету «Дейли мейл».[56]
Она допустила лишь одно маленькое отступление от идеала, спросив:
— Фишкейк?
— Элвис бы, по-моему, не отказался.
— Тогда ешь на здоровье, — сказала она.
И я стал есть.
Тот, кто рассказал мне эту маленькую историю, впервые появляется в рассказе «Никаких Бедфордских Водопадов на свете нет!», но с тех пор я успела еще кое-что о нем узнать. Это маленький и очень — в определенном смысле — печальный человечек, который существует в мире снов и иллюзий. Но я подозреваю, что он обладает куда большей душевной целостностью, чем те, кто считает себя людьми исключительно здравомыслящими.
На моей Праздничной улице канун Рождества, сочельник. До полуночи всего пятьдесят пять минут, и кажется, что все-таки наступит настоящее Белое Рождество, даже если оно и ознаменуется всего лишь несколькими снежинками, случайно выпавшими из облаков, висящих в желтоватом небе. Ничего, даже этого будет вполне достаточно. Мы, призраки, давно научились пользоваться той магией, какая в данный момент для нас доступна. Господь свидетель, ныне всякое волшебство — большая редкость, но сегодня оно гостит здесь, на Праздничной улице.
Итак, у нас есть всего час. Таково правило. Час магии один раз в году — и только в том случае, если пойдет снег. Ведь под снегом меняется все: грязные городские тротуары, коньки крыш, каминные трубы, автомобили, замершие на парковке, уличные растения в огромных горшках, молочные бутылки на крыльце, разметочные столбики на автостоянке — все принаряжается к празднику, надевает пушистые белые снеговые шапочки. И когда на зеленую лужайку начинают падать первые снежинки, похожие на мелкие маргаритки, можно увидеть, как из обрамленных белым темных дверных проемов выходят они — Призраки Рождества.
Вот маленькая мисс Гейл, которая так любила всякие старые фильмы — «Белое Рождество», «Жизнь чудесна» и больше всего «Волшебник страны Оз», — она выглядит совсем юной под этим легким снежком и танцует, скользя, в желтых кругах света от уличных фонарей, и на ней чудесные туфельки с красными каблучками. А там старый мистер Медоуз, который каждый день, бывало, прогуливался возле школьной спортплощадки со своей собакой; и мистер Фишер, который собирался стать писателем, да так и не нашел своего единственного сюжета; и Салли Энн, которая всегда хотела только одного: быть хорошенькой и доброй; и Джим Сантана, который всю жизнь так страстно любил Элвиса Пресли, что под конец остался в полном одиночестве. Все они теперь призраки, конечно, — такие же призраки, как и я, как и сама эта дорога, что, извиваясь, уходит вдаль под выпавшим в сочельник снежком и исчезает в неведомых просторах нашей полужизни-полусмерти.
