– Не шуми! – осадил меня кэбби. – Это тебе только кажется, что в гараже ты не платишь за бензин. На самом деле с тебя за все, за все удерживают. Если я включаю счетчик, я получаю 65 центов, а ты – 40. Квотер с каждой посадки у тебя забирает профсоюз. И за эту дурацкую техпомощь, которую ты уже час ждешь вместо того, чтобы за пять минут поменять колесо, ты тоже платишь. А зарплата бухгалтеру, который отнимает у тебя твой заработок, за чей идет счет? Аренда кэба действительно стоит дорого, и тебе придется больше «вламывать», но ты же сможешь начинать и кончать свой день в самые выгодные для себя часы. Налогов платить ты не будешь, отчислений на пенсию – не будет, в отпуск ты не пойдешь – вот как собирают деньги на первый взнос.
– Какой еще «взнос»?
– За медальон!
– Но я не собираюсь покупать медальон. Я пошел в такси всего на несколько месяцев.
Он покачал головой:
– Так не бывает. В такси работают либо две недели и – бросают, либо… Я тоже, когда приехал, решил попробовать, а отбарабанил девять лет.
– Откуда ты приехал? – спросят я, надевая мокрые туфли.
– Из Албании.
Мне, конечно, из вежливости полагалось бы задать хоть пару вопросов, поинтересоваться, скажем, есть ли у моего нового знакомого семья… Но слишком уж много вылил он на меня поучений.
– Извини, – сказал я. – Мне нужно позвонить диспетчеру, а то придется околачиваться здесь до вечера.
Я даже не просил его последить за чекером, хотя схлопотать штраф за оставленную без присмотра на Парк-авеню машину можно в два счета. Мне хотелось, чтоб он уехал…
– К тебе идет машина из Бруклина, – услышал я в трубке раздраженный, как обычно, голос диспетчера.
– Но я уже жду больше часу. Почему вы посылаете машину сперва в Бруклин, а потом в Манхеттен?
– Слушай, 866, ты у меня не один. Тот вызов был сделан раньше…
Теперь я был доволен, что албанец остался. Все равно нужно ждать, так уж лучше вдвоем. Но, вернувшись, я все же спросил его:
– Ты хоть знаешь, сколько уже времени мы с тобой болтаем? Тебе не нужно работать?
– Нет! – он самодовольно хмыкнул и вынул из бокового кармана куртки пачку стодолларовых бумажек. – Я набит деньгами! Теперь я буду ездить в такси только на заднем сиденье: на меня будут работать другие. Идем, посмотришь мою машину – на спидометре сорок миль!
Новенький кэб со свежей черной надписью на дверце TIRANA TAXI CORPORATION и вправду был великолепен. «Бывший таксист» огладил свою красавицу:
– Я сдал бы ее тебе, но я уже обещал одному парню, албанцу.
Купил он, оказывается, не один медальон, а два – корпорацию целиком! И заплатил все до цента наличными. Два медальона и две машины должны были стоить тысяч под девяносто. Откуда у таксиста – такая сумма?
– Ты копил несколько лет?
– Девяносто тысяч в желтом кэбе и за всю жизнь не накопишь. Я сделал их, – он щелкнул пальцами: – вот так!..
– Каким образом?
– Ты все равно не сможешь, даже если я скажу.
Неужто он нашел в своем кэбе чемодан или мешок с деньгами? – вспомнил я предсказание цыганки из моего первого таксистского дня. Такие случаи бывают, я уже слышал и в газетах читал, например, о таксисте, вернувшем ювелиру портфель с образцами алмазов… Вероятно, и этот албанец тоже что-то нашел – и не вернул. Массивные золотые часы на смуглой его руке показывали 9:15. Я мог опоздать на запись. Нужно было немедленно звонить: либо на радио – извиняться, либо – еще раз в гараж. Перебегая через дорогу, я заметил, что туфли мои уже не оставляют следов, подсохли.
– Я 866. Я жду вашу техпомощь уже полтора часа…
– Не вздумай бросить машину! – рявкнул диспетчер. – Иначе тебе придется искать другой гараж!
Я повесил трубку.
– Чего ты такой нервный? – спросил албанец.
В противовес его богатству я похвалился, что у меня есть другая работа и что я должен быть там к десяти…
Албанец снова принялся учить меня:
– Если ты работаешь один день в неделю и получаешь 190 долларов, тебе нечего делать в такси. Если тебе не хватает денег, то пойди на курсы бухгалтеров, программистов, научись чему-нибудь, но забудь про желтый кэб. Такси – это только для тех, кто ничего не умеет и ни на что не годится. Это грязная тупая работа, она оглупляет: ты все время считаешь и считаешь чужие деньги; но ты держишь их в руках, и тебе кажется, что они – твои. Водить кэб – не профессия, а дурная привычка. Ты привыкаешь каждый день получать немножко свежих денег; это засасывает, как наркотики, и потом ты не уйдешь…
Несчастного, промокшего, – уговорить меня было нетрудно, и албанец чувствовал это:
– Брось ключи в багажник и больше никогда в жизни не прикасайся к этой гадости!
Я вспомнил, что мне еще предстоит объясняться в гараже по поводу одиннадцати долларов…
– А как они отбуксируют чекер в гараж?
– Не твое дело!
– А как быть с выручкой?
– Никак!
– Ты тысячу раз прав, – сказал я.
Албанец все же не верил, что у мевя хватит духу оставить машину на Парк-авеню, и пошел к чекеру следом за мной. Я швырнул в багажник ключи и захлопнул крышку…
– Молодец! – одобрил албанец. – Поехали! Я тебя отвезу.
Мы уселись в «форд», было без двадцати десять.
– Куда прикажете, сэр? – спросил, сияя, один кэбби другого.
Я назвал адрес радиостанции и прикрикнул:
– Эй, если хочешь получить на чай свой квотер, пошевеливайся. Я спешу!
– Слушаюсь, сэр! Большое спасибо, сэр! Вы самый щедрый на свете сэр!
И мы помчались…
Я снова был счастлив: игра кончилась. Албанец тоже был на седьмом небе; мы оба распрощались с такси. Я – через три месяца, он – через девять лет.
– Никогда! – сказал я. – Не за тем я приехал в Америку, чтобы гонять желтый кэб.
– Никогда! – повторил албанец, как клятву.
И если бы кто-нибудь сказал нам в ту минуту, что вскоре, еще до того, как выпадет первый снег, мы снова встретимся – ночью, на смрадной стоянке в «Кеннеди», мы оба от всей души рассмеялись бы!..
Глава шестая
«Хлеб наш насущный»…
Высокий седой человек ждал меня у входа в студию, поглядывая на часы, чтобы подчеркнуть, как он мной недоволен. Обычно я приходил за час до записи, и этот час мы работали. Сегодня же, изжеванный, взмыленный, я появился без двух минут десять и, поздоровавшись на ходу, прошмыгнул внутрь. Но едва звуконепроницаемая дверь затворилась за мной, как все отлетело: и туман на шоссе, и растерзанный труп собаки, и струя – в лицо, и неизвестным способом разбогатевший албанец…
Холодок волнения пробежал по коже, вспыхнула красная лампочка, пошла звуковая заставка:
– ГОВОРИТ «РАДИО СВОБОДА».
Вступают м о и девять с половиной минут.
– СЕЙЧАС ВЫ УСЛЫШИТЕ ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ ОБОЗРЕНИЕ «ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ».
Девять с половиной минут – истины!..
«В НАРОДЕ ГОВОРЯТ: ХЛЕБ ВСЕМУ ГОЛОВА. ХЛЕБ – ПРЕКРАСНОЕ И ДРАГОЦЕННОЕ ТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ. ХЛЕБОМ МЫ ИЗМЕРЯЕМ БОГАТСТВО СТРАНЫ!».
Хотя эти слова принадлежат одному из советских вождей, бессменному в последнюю четверть века члену Политбюро,[41] под ними охотно подпишется любой западный советолог: и либерального направления, и антикоммунист. Да, это в высшей степени глубокая и точная формулировка: богатство России измеряется хлебом. Такова уж национально-экономическая особенность этой великой державы.
А вот высказывание одного из лучших советских журналистов,[42] доклады которого заслушивала, случалось, и Академия Наук:
«ПРИРОДА ДАРОВАЛА НАМ БОГАТУЮ ЗЕМЛЮ. НИГДЕ В МИРЕ НЕТ ТАКИХ ТУЧНЫХ, МОЩНЫХ И ОГРОМНЫХ ПО ПЛОЩАДИ ЧЕРНОЗЕМОВ, КАК У НАС. НИГДЕ В МИРЕ НЕТ ПШЕНИЧНОГО МОРЯ, РАЗЛИВШЕГОСЯ НА 70 МИЛЛИОНОВ ГЕКТАРОВ».
В музеях Киева, в знаменитой Печорской Лавре, выставлены под стеклом тяжелые золотые блюда, чаши, кубки, поставцы… «Несметные сокровища эти, – объясняют экскурсоводы, – были добыты предками руссинов не в войнах, не грабежом… Этим золотом Древние Афины и Древний Рим платили за хлеб, выращенный в степях Тавриды, Приазовья, Нижнего Днепра..»
И это для русского ума непостижимо: почему же теперь в эти степи хлеб везут – из Америки?!.. Какие же воистину нечеловеческие нужно было приложить усилия, чтобы сломать тысячелетиями сложившиеся здесь традиции хлебопашества и оставить без хлеба самую щедрую житницу Планеты – Россию?..
Именно об этом: о нечеловеческих усилиях – я и рассказываю в каждой своей программе…
Представьте себе сонный город в российской провинции, где к свадебным застольям еще выносят окровавленную рубашку новобрачной; где дети, здороваясь по утрам, с родителями, целуют руку кормильца-отца… Заплеванная семечками набережная Волги, 1916 год…
Представьте себе все это, уж как сумеете, и прикиньте в уме: что может быть скучнее лекций по «частному земледелию» на сельскохозяйственных курсах в глухом Саратове?.. Пожалуй, лишь словоблудие через край какого-нибудь выскочки, который очаровывает местных девиц сентенциями, например, о том, что Цивилизация на нашей Планете началась с того, что неведомый гений из наших предков, собрав горсть зерен дикой пшеницы, не съел их, а – бросил в землю.
