Кратериос пожал плечами и направился в кухню, чтобы поживиться какими-нибудь объедками.
Явился гонец от Иродиады, сообщивший о том, что тетрарх Ирод заболел.
Уловка была грубой и недопустимой. Ирод любыми средствами пытался выиграть время.
В сопровождении двух когорт я поскакал в малый дворец. Расставил своих людей вокруг здания и приказал открыть двери.
Хуза, управляющий, бросился ко мне и пал на колени.
– Ирод очень плохо себя чувствует, господин.
Я с презрением слушал его замысловатые речи, прерываемые стенаниями и всхлипываниями. Я переступил через Хузу, сам открыл двери и дошел до зала пиршеств.
Ирод лежал на огромной постели, словно мертвец. Я приблизился к этому лису, несомненно притворявшемуся спящим, чтобы избежать разговора. Я наклонился над ним. На лице его пот обратил притирания и пудру в комки, обнажив старую морщинистую кожу.
Я призвал своего врача Сертория. Он взглянул на ровно дышащего Ирода.
– Спит, – сообщил он.
– Разбуди его.
Серторий вонзил в руку Ирода иглу. Тело тетрарха не шелохнулось, даже крылья носа не вздрогнули на безмятежном лице.
Из глубины комнаты донесся резкий голос:
– Он не спит. Иначе он бы храпел.
Царица Иродиада стояла между двух монументальных светильников. Тело ее было затянуто в парадные одежды, на лице виднелись следы пудры. Слишком упорно отрицая время, она лишь ускорила его бег. Парики и румяна обратили лицо красивой сорокалетней женщины в маску без возраста. Бесстыдно покачивая бедрами, она приблизилась ко мне.
– Он не умер, но потерял сознание и впал в забытье. Он ничего не слышит.
– Это опасно?
– Надеюсь. Я вышла замуж за эту вонючую и напыщенную свинью только ради того, чтобы поскорее стать вдовой. И он знает об этом. Так ведь, Ирод? Я же тебя ненавижу и жду не дождусь, когда сгниет твоя старая шкура.
Ирод, распластанный словно устрица, даже не шевельнул веками.
Меня позабавило поведение царицы:
– Все так же влюблена, как я вижу.
– Все так же, – спокойно ответила Иродиада.
Мой врач осмотрел Ирода. Он пришел к выводу, что у тетрарха не поврежден ни один жизненно важный орган, но сам царь, потрясенный какими-то сильными переживаниями, как бы ушел в самого себя. Он мог выйти из этого оцепенения, а мог остаться таким навсегда.
– Он придет в себя, – хладнокровно заявила Иродиада. – Он всегда приходит в себя. Он уже устраивал подобное представление, когда на серебряном блюде подали голову Иоанна. Через три дня он очнулся и снова вернулся к своим отвратительным привычкам. Твой вчерашний визит подействовал на него так же, как казнь того отшельника, чей рот был полон дерьма. Что такое ты ему сказал?
Суровым голосом, чтобы устрашить и ее, я пересказал ей, как разрушил план Ирода и как приказал ему покончить со всеми слухами и вернуть труп.
Иродиада выслушала меня с интересом, в глазах ее плясало черное пламя, хотя на лице не дрогнула ни одна черточка.
Она долго молчала, прежде чем ответить мне.
– Ты не прав, Пилат. Твои рассуждения блестящи, но блестяще ошибочны. Свинья хитра, и душа ее как лабиринт, но ты недооцениваешь одного: Ирод верит своим предкам и никогда не отступит от закона, поскольку по-настоящему религиозен. Он крайне тяжело перенес казнь Иоанна Смывающего грехи. Он считал его истинным пророком и дрожал от страха, что убил посланца Бога. Он уже давно не притрагивался ко мне. После смерти Иоанна перестал со мной разговаривать. Когда появился Иисус, которого Иоанн возвестил истинным Мессией, все надежды Ирода обратились на него. Он хотел ему помочь, он предложил ему деньги, чтобы тот умножил свои проповеди. Иисус с презрением отказался. Ирод не оскорбился. Он видел, что пророчества сбываются одно за другим, подтверждая Божественное происхождение Иисуса. Когда назареянин объявил, что отправится на Пасху в Иерусалим, чтобы завершить свое дело, Ирод велел ехать в столицу, чтобы присутствовать при его триумфе. Когда Иисуса схватили, Ирод не испугался. Он был так уверен в его могуществе, что уже видел, как Иисус расправляется со своими противниками, возводит огненный барьер между судьями и собой либо являет другое чудо. Надо сказать, что Иисус приучил нас к этому своими многочисленными исцелениями. Когда шпионы донесли Ироду, что синедрион не был раздавлен, а, наоборот, единогласно проголосовал за смерть Иисуса, ибо тот сам подталкивал суд к такому решению своей покорностью и упрямством, Ирод вмешался. Он использовал юридические зацепки, чтобы отослать назареянина к тебе, а потом принять здесь. И эта ночь… эта ночь…
Она на мгновение остановилась. Казалось, даже мысль о необходимости все мне рассказать утомила ее. Она закинула голову. Потом быстрым движением отодвинула камень на одном из перстней и извлекла оттуда щепотку порошка и положила ее на язык. Она недолго постояла с закрытыми глазами, словно набираясь сил, потом продолжила:
– Все пошло не по плану. Ирод любезно принял Иисуса и сказал, что спасет его. Иисус ответил, что никто, а особенно он, Ирод, не может его спасти. Иисус должен исполнить свое предначертание, он должен спасти людей, а не себя самого. Мы ничего не понимали. Иисус хотел умереть, он говорил, что переход через смерть был обязательным этапом. Он выглядел угнетенным и страдающим. Мы были обеспокоены. Он отвечал только одно: он должен умереть, и смерть его должна быть мучительной. Я всегда считала, что Иисус был очередным обманщиком, но Ироду впервые пришла в голову такая мысль. Он впал в неописуемый гнев, принялся поносить Иисуса, требуя, чтобы тот немедленно сотворил чудо перед нашими глазами. Назареянин не отвечал, он был словно в забытьи, плечи его опустились, голова поникла. Ирод поднял на ноги весь дворец, стражей, слуг, рабов. Все они обрушились на Иисуса, издеваясь над ним, оскорбляя его, наряжая в женские одежды. Мы ждали отпора нашей злобе. Вместо этого безвольный, как кукла из соломы, назареянин позволял измываться над собой. Его топтали ногами, ругали, накладывали на лицо румяна, тискали, целовали, щупали, но в его глазах светилась бесконечная печаль, которая лишь подстегивала ярость участников издевательств. На пике отвращения и разочарования мы отослали его к тебе, Пилат, в том состоянии, в каком ты его принял, одетым якобы в царский пурпур, а на самом деле в грязном рубище, и это было наивысшим издевательством над его намерением основать свое царство. Мы хотели показать тебе, что речь идет о безобидном обманщике. Должна сказать, что, не будь у нас предварительной договоренности, что мы вернем его тебе, мы бы убили его, разорвав на куски той же ночью.
Она глубоко вздохнула. Очевидно, она сожалела, что отложила казнь. Эту странную женщину снедала невероятная жажда убивать.
– И потому, Пилат, можешь понять, что вчера вечером, сообщив ему о слухах по поводу воскреcения Иисуса, ты пробудил все страхи Ирода. Он решил, что во второй раз убил посланца Бога, его вновь охватил ужас. Он заснул, уйдя на неведомые земли, пустынные и безмолвные, куда отправляется всякий раз, когда ему не хватает мужества продолжать жить.
Она сурово поглядела мне прямо в глаза:
– А ты веришь в воскресение?
– Конечно нет.
– Я тоже не верю.
Она повернулась и направилась к статуе из золота и слоновой кости, которую долго гладила холеными руками. Она размышляла, и мне показалось, что я находился далеко от нее, – так глубоко она погрузилась в свои мысли. Вдруг она нахмурила лоб, перестала гладить скульптуру, глянула на меня из-под опущенных век, словно искала истину в глубочайшем мраке ночи.
– Ты не подумал о двойнике?
– Что ты сказала?
– Меня удивляет во всех свидетельствах, что мужчины и женщины не сразу признают Иисуса. Человек носит капюшон, быстро приподнимает его и тут же исчезает. Так поступал бы двойник, использующий легкое сходство с покойным.
– Ты считаешь, что рассказы подлинны, что свидетели не лгут, но были введены в заблуждение двойником Иисуса?
– А как же иначе. Нет ничего хуже лжесвидетеля. И свидетель, верящий в свои слова, и свидетель, введенный в заблуждение прекрасно поставленным спектаклем, даже под пыткой будут утверждать, что видели воскресшего Иисуса.
Я сразу оценил силу этой гипотезы. Надо было немедленно принять соответствующие меры. Я расстался с Иродиадой, но счел необходимым предложить услуги Сертория.
– Если желаешь, оставлю здесь своего врача, чтобы он последил за здоровьем Ирода?
Иродиада презрительно скривилась:
– Не стоит. Ирод – сорняк, живучий, крепкий, неистребимый. Ему даже не надо ждать весны, чтобы вновь расцвести.
И ее губы сложились в такую гримасу, словно ее вот-вот вырвет. Иродиада страстно ненавидела Ирода.
Я пересек Иерусалим, обдумывая слова царицы. Краткость появлений Иисуса, окутанного ореолом тайны, очень просто объясняла механизм мошенничества. Игравший роль распятого был осторожен и появлялся только в сумерках, пряча лицо под капюшоном. Вначале он заводил разговор со своей жертвой, чтобы измерить ее печаль, ее одиночество и тем самым возможную способность поверить в возвращение Иисуса. Когда рыба заглатывала наживку, когда обманщик овладевал мыслями собеседника, он откидывал капюшон.
