Иногда, сидя на кладбищенской скамейке, я пытаюсь разобраться, когда наступил крах: в мой день рождения или еще раньше — в тот вечер, когда к нам завалились со жратвой Бенгт-Йоран и Вайолет? То есть встречаться мы с Креветкой вроде продолжали, но из наших отношений что-то ушло, нам словно перекрыли кислород.
Поначалу все складывалось хорошо. Накануне дня рождения мы весь вечер болтали чепуху и хихикали, как в добрые старые времена, и между делом оприходовали бутылку сухого шампанского, которое Креветка припасла на завтра и которое подозрительно напоминало перебродившую с дрожжами муравьиную кислоту. В какой-то момент Креветка закрыла дверь на кухню и долго там возилась, шуршала бумагой, а потом что-то спрятала в платяном шкафу. Заснули мы поздно: я всю ночь цеплялся за нее, словно был утопающим, а она — единственным спасательным плотом в пределах видимости.
Утром я, как всегда, проснулся по будильнику и скосил взгляд на Креветку, которая обещала подать мне кофе.
Она даже не шелохнулась! Я некоторое время повалялся, кусая ногти и размышляя над тем, как бы ее аккуратненько разбудить. Потом настроил будильник, чтобы он прозвонил еще раз, а сам одновременно изобразил приступ кашля (получилось очень натурально, почти как у чахоточного). Креветка и не думала просыпаться. Возможно, все дело в том, что ее работа начинается в десять, а моя — в шесть.
Опоздав на полчаса к утренней дойке, я заявился в коровник со смешанными чувствами и отрыжкой после вчерашнего шампанского. И тут все пошло наперекосяк. Из-за моего опоздания коровы упрямились больше обычного, а одна яловка лягнула меня в ногу. Доить я кончил не в лучшем настроении.
Вернувшись в дом, я наспех принял душ и осторожно приоткрыл дверь на кухню.
В глаза бросилась бутылка из-под шампанского, где оставалось еще на три пальца кислятины. В кухне было тихо и пусто. Креветка так и не проснулась.
Если честно, я все равно был ужасно рад, что она тут, в моем доме. Так что сам не знаю, какого черта я вломился в спальню и начал шумно одеваться, украдкой следя за тем, как себя поведет Креветка.
— Кажется, попахивает горящим на костре мучеником? — донеслось из мятых простынь. Она посмотрела на часы, перевела прищуренный взгляд на меня.
— Я ничего не ожидал, — буркнул я.
— Что ты хочешь этим сказать?
Голубые глаза смотрели злобно, белесые ресницы раздраженно моргали. Она вскочила и принялась напяливать свои изысканные одежки из небелёного хлопка.
— Вот и получай то, чего ожидал: ничего!
Это что ж такое — я еще и виноватый?! Я молча ушел на кухню. Креветка приволоклась следом, умудряясь даже без тапок сердито топать.
Я сунул кофейник под кран и включил воду. Кран плюнулся одним воздухом. Проклятье! Опять вышел из строя насос. Надо бежать туда! И скорее вызывать сантехника!
Искоса взглянув на меня, Креветка заковырялась в холодильнике.
— Кофе не будет! — объявил я. — Забастовал насос!
— Значит, будет пиво с тортом! — улыбнулась она.
Я был слишком взвинчен, чтобы заметить перемену в ее настроении. Как эта дурья башка не соображает? Если на ферме отключилась вода, главная проблема не в кофе, а в том, что остаются без воды двадцати четыре коровы с приплодом.
— Пиво! Шведские коровы не пьют пива… к тому же у меня нет его в товарных количествах! Хорошо, что ты здесь, мне нужен подручный, — сказал я, пытаясь несколько смягчить тон. — Прежде чем звонить сантехнику, попробую починить насос сам. Идем, время не терпит!
Она посмотрела на меня и не сдвинулась с места. Я уже оделся для улицы.
— А ты накинь это! — велел я, бросая ей свою кожаную куртку. — На ноги возьми в шкафу материны сапоги. Чего ждешь?
— Я ничего не жду! — просипела она. — Но меня ждет моя работа! Придется тебе поискать другого батрака!
Больше говорить было не о чем. Я помчался на водокачку и чуть погодя услышал, как Креветка заводит во дворе машину.
Вне себя от ярости, я провозился с насосом часа два, но у меня ничего не вышло — без помощника я был как без рук. Я вернулся в дом и вызвал сантехника. На кухонном столе лежало что-то вроде свиной колбасы, а на блюде — что-то вроде коровьей лепехи. При ближайшем рассмотрении выяснилось: это мясной рулет и неудавшийся шоколадный торт. Рядом лежала записка:
«Бенни! Мы с тобой два идиота. Ешь торт и вкалывай, сколько тебе заблагорассудится, но, пожалуйста, не позже полседьмого приезжай ко мне. Если можно, не в комбинезоне для хлева, потому что я хочу отпраздновать твой день рождения, выведя тебя в свет».
Я даже не обрадовался — такой я был уставший. «Если сейчас лягу, может, удастся пару часов покемарить», — мелькнуло в голове. Я загрузился тортом с рулетом и плюхнулся на диван. Только успел задрыхнуть, как со двора донеслись гудки приехавшего сантехника. Ну вот, совершенно не отдохнувши, опять бежать. Починка насоса заняла несколько часов, тем временем пора было снова доить.
В половине седьмого я — чуть живой, но принарядившийся и аккуратно причесанный — заполз в машину. Шоколадный торт что-то не поделил в животе с рулетом: больше я съесть ничего не успел. Хорошо бы она свела меня в какую-нибудь ресторацию, где подают хороший бифштекс! — подумал я. Желательно под соусом «бернэз», ням-ням!…
По-моему, недосып и голод как нельзя лучше объясняют дальнейшее развитие событий в тот вечер.
Я протянула тебе сокровище троллей
а оно обернулось засохшей листвой
и ты удивленно воззрился на мою довольную физиономию
Нет, я вовсе не забыла Бенни, пока сидела в больнице у Мэрты. Просто я отодвинула его на задний план: с меня и так хватало…
Мне не раз хотелось во всех подробностях рассказать про него Мэрте — я ведь много лет изливала ей душу, и это помогало разобраться в вещах, с которыми я не справлялась в одиночку. Но теперь время было неподходящее. К тому же при одной мысли об этом засранце Робертино мне хотелось перевешать всех мужиков. В те дни моя жизнь как бы застыла на месте. Я дежурила у Мэрты, работала и спала. И еще думала. Можете меня не разубеждать: депрессия — штука заразная.
Наконец я собралась позвонить Бенни. И пробудилась от печального полузабытья, когда он рассказал о своем дне рождения, невольно напомнив мне, как сам он постарался отметить мой. Я прошлась по центру и купила шампанское, розы и целый мясной рулет (Бенни его обожает). После долгих колебаний я заглянула в магазин спецодежды и купила комбинезон. Комбинезон предназначался мне, но Бенни ведь сообразит, что это тоже подарок ему. Да-да, я созрела для того, чтобы иногда (по мере возможности) проявлять Солидарность и, выбираясь из теплой берлоги, помогать с фермой. А еще я купила два билета на «Риголетто»: в городе как раз гастролировала оперная труппа. «Риголетто» — моя самая любимая опера, перед ней не устоит никто. Так мне, во всяком случае, казалось, когда я взвешивала «за» и «против». Кроме всего прочего, я хотела добиться некоего равновесия, противопоставив комбинезону что-то более серьезное — театральный спектакль.
У Бенни я спрятала комбинезон в шкаф и быстренько сварганила торт из пакетика, про который могу сказать одно: он получился не совсем такой, как на картинке. Утром я собиралась спеть Бенни деньрожденную песенку, представ перед ним одетой в комбинезон — с кофе, тортом и билетами в руках. Розы я, чтоб не завяли, поставила в сенях. Мы открыли шампанское и залегли на диване, прижавшись друг к другу в позе младенцев. Ночь прошла великолепно: Бенни казался мне сиамским близнецом. Раньше я и не думала, что можно ощущать такую близость с человеком без общей системы кровообращения.
А потом я проспала.
Уже неприятно. Мне стало стыдно, как только я это сообразила. Бенни шуровал чем-то в комнате, стараясь держаться ко мне спиной, и на этой спине крупными буквами было написано: «У меня сегодня День Рождения, а надо Вкалывать, хотя Некоторым можно дрыхнуть без задних ног!» И — шрифтом помельче: «Мне даже не подали кофе в постель!»
— В любом случае я ничего от тебя не ждал! — сказал он, и я вдруг дико разозлилась. Очень трудно с сиамских близнецов перестроиться на ощущение стыда и позора. «Вот ничего и не получишь!» — прошипела я, имея в виду и комбинезон, и осознание важности его дела, и мое желание помогать ему. В кухне я, правда, немного успокоилась и решила вынуть из холодильника торт. Но тут Бенни, тыча мне в нос своей курткой, велел идти к нему в подручные, а потом и вовсе смутил меня, со смехом объявив, что коровы не пьют пива.
Когда он вышел, я швырнула комбинезон в машину, выкинула розы, которые ночью, естественно, замерзли, и села в кухне за стол — отдышаться. В конце концов я накропала Бенни записку: надо было как-то выпутываться из постыдной ситуации.
Бенни заявился только в четверть восьмого, с прилизанными волосами и робкой улыбкой. Вообще-то я планирована сначала накормить его, а заодно обсудить кое-какие важные для нас вопросы, иными словами, подготовить почву для восприятия «Риголетто»… но времени на еду уже не оставалось. Мы ринулись в театр, и не успела я бросить Бенни «Поздравляю!», как заиграли увертюру. Он кивнул и скосил глаза на программку, пытаясь разглядеть ее в темноте.
