Я люблю не все оперы. Например, сюжет «Летучей мыши» [22] кажется мне столь нелепым, что я никогда не заставлю себя высидеть целый спектакль, в крайнем случае послушаю дома на диске. «Риголетто» же — опера с подлинными страстями, и посвящена она виновности и невиновности, любви наперекор здравому смыслу и проч., а великолепная музыка Верди, можно сказать, возносит тебя к небесам. В тот вечер Джильда с ее роковым любовным влечением стала для меня Мэртой, которая до сих пор оцепенело сидит в психушке. В заключительной сцене, где Джильда жертвует собой ради герцога, а тот в это время смеется с другой возлюбленной, я до боли сжала кулаки и разревелась. Когда зажегся свет, я торопливо утирала сопли, очень надеясь, что Бенни не осудит мои слезы. Оказывается, я волновалась напрасно. Он крепко спал, слегка развернувшись и привалившись боком к спинке кресла. И похрапывал. Крайне эстетично, особенно учитывая открытый рот. Я минут десять расталкивала Бенни и приводила его в чувство — на глазах у всех.
На этом вечерние развлечения завершились. Мы молча дошли до машины, и я даже не предложила Бенни остаться на ночь: завтра ему было вставать в шесть.
Около машины он, смущенно улыбаясь, погладил меня по щеке — изуродованной рукой.
— Ну что, квиты? — спросил Бенни.
Я не удержалась и поцеловала его пустые костяшки.
Ясно же, что ничего путного из наших отношений не выйдет. Ни за что на свете.
И помехой тому не только усадьба. Представляю себе картинку: выжатый, как лимон, я вваливаюсь вечером домой (к примеру, после сенокоса), а там меня ждет не дождется Креветка… с билетами в оперу. Не куда-нибудь, а в оперу! Да я все первое действие боялся одного: как бы урчанье у меня в животе не заглушило этого борова со шпагой, который был горластее пастуха, скликающего на выпасе коров. Креветке радоваться надо, что я в конце концов задрых. Неспящий я мог бы опозорить ее куда больше. Например, во всеуслышанье сказать, что думаю обо всей этой дребедени.
А она вовсе не радовалась. Я же видел.
У нас с ней разные мнения чуть ли не обо всем. Политические темы мы нынче аккуратно обходим. Хорошо помню нашу первую стычку. Началось с того, что я показал ей в газете забавное (на мой взгляд) письмо от читателя, а кончилось тем, что она обозвала меня фашистом и заснула, отвернувшись к стене. И таких случаев было навалом. Теперь мы смущенно отводим глаза, если слышим по телевизору что-то, о чем наверняка возникнут разногласия.
Мы явно родились под несовместимыми знаками зодиака. Так, во всяком случае, сказала бы тетка Астрид, которая в это верила. У нас с матерью ее настоятельные рекомендации, как себя вести, когда Юпитер проходит по асценденте, вызывали усмешку. А однажды мне попалась в газете заметка о том, что все современные гороскопы ошибочны, потому что на протяжении веков календарь, который лежал в основе астрологии в римскую эпоху, сдвинулся более чем на месяц. Тетка Астрид пришла в такое отчаяние, что мы даже устыдились. Она представляла себя красивым, добродушным Тельцом и настолько вжилась в этот образ, что никак не могла примириться с Рыбами.
Креветка тоже читает гороскопы, но чаще чтобы уязвить меня. «Если б ты родился двумя днями раньше, то был бы натурой мечтательной и интересующейся искусством, эпикурейцем, который живет сегодняшним днем и не думает о завтрашнем», — раздраженно сказала однажды она, заглянув в предыдущий гороскоп. Судя по ее тону, я бы тогда котировался выше. «Мечтательные фермеры, живущие сегодняшним днем, разоряются или попадают под трактор», — пробормотал я.
На самом деле, возможно, только гороскопом и объясняется наша тяга друг к другу, которой мы яростно противимся — по крайней мере, в последнее время. Хорошо бы поручить гадалке разобраться во всем этом. Может, виновато транзитное пребывание Венеры в двенадцатом доме одновременно с Марсом… или еще какая хреновина? Может, если изменить расположение этих кругов и линий, то когда-нибудь вздохнешь свободно, перестанешь сохнуть по худым бледным креветкам и рванешь к счастью с окончившей школу домоводства, мускулистой девицей из службы подмены? А Креветка могла бы успокоить свое сердце бородатым хмырем, у которого двадцать книжных полок и которому дают отпуск на все лето…
Мы продолжаем встречаться и после злополучного дня рождения, но оба держимся настороже и стараемся нагромоздить перед другим возможно больше препятствий.
— Я не могу взять отпуск летом, а если б и вырвался на пару дней в сентябре, то хотел бы порыбачить на Лофотенах, — жизнерадостно говорю я. — Тебя это вряд ли устроит, правда?
— Нет уж! Я предпочитаю авангардистский театральный фестиваль в Авиньоне! В июле! — выставляет контрпредложение она. И прибавляет: — Спектакли идут по-французски.
Мы пытаемся убедить самих себя и друг друга, что с вечеринки надо сваливать, пока еще весело, — иначе ничем хорошим дело не кончится. Я совершенно не хочу причинять Креветке боль, мне легче отрубить себе оставшиеся пальцы.
По-моему, она этого не понимает. Я, например, не выношу, когда она начинает перечислять все гадости, которые этот Роберт подстраивал ее подруге Мэрте. А Креветка в последнее время ни о чем больше не говорит. И стоит ей сесть на любимого конька, как я чувствую себя виноватым, потому что мне чудится в ее голосе что-то вроде: «Вы, мужики, все такие». Иногда я позволяю себе реплику типа: «Может, она его довела…», и тогда Креветка начинает рвать и метать. «Но я же не Роберт! — пытаюсь вставить я. — Ты считаешь мужчин эгоистами, норовящими только попользоваться женщиной. Значит, раз я мужчина, то должен брать на себя вину за всё, что творят другие мужики? А ты берешь на себя вину за весь обман, который допускали белые в отношении других рас? Ты ведь тоже белая!»
Она вовсе не ставила меня в один ряд с Робертом, говорит Креветка, и не знает, почему я считаю нужным защищать его. Потом добавляет: спасибо, что он хоть не бил Мэрту… И я опять чувствую себя виноватым — за всех мужей, которые бьют своих жен. Ни к чему хорошему такие перепалки не ведут.
После них остается заминированное поле (заминированное всем сказанным и тем более не сказанным), а это мешает нашим играм, с которыми у нас поначалу был полный ажур.
Конечно, если быть честным с самим собой, моя главная проблема в другом. (Я по-настоящему осознал ее только после смерти матери.)
Мне нужна женщина, которая создала бы подобие домашнего очага. Так и быть, она может разогревать покупные тефтели и печь торт из пакета, может вешать вместо гардин деревяшки и покупать одежду вроде той, в какую тебя обряжает больница или другое государственное учреждение… но она должна быть заботливой, должна что-то предпринимать, чтобы я наконец почувствовал себя дома уютно. Креветка, ясное дело, сказала бы, что я могу сам покупать себе тефтели, а носильных вещей у меня хватает, голый не хожу; но ведь я давно живу по принципу «нос вытащил, хвост увяз»: напихиваюсь едой, чтобы не помереть с голоду, одеваюсь, чтобы не забрали в полицию.
Скоро можно будет не волноваться, что я потеряю усадьбу и окажусь в общежитии (если не в ночлежке). У меня уже и так не лучше, чем в ночлежке, пропади все пропадом! Я даже не знаю, с какой стороны взяться за этот чертов уют. Думаю, я бы обошелся без постельных радостей (обходился же, и подолгу), однако стать бездомным в собственной усадьбе, прямо скажем, невесело.
А Креветка, видать, не хочет мне помочь. Или не может.
У меня нет топора чтобы сварить из него кашу
Только щипцы
и пригоршня кривых скрепок
Жизнь все больше распадалась на две неравные части. Мы проводили Инес Лундмарк на досрочную пенсию, и ее детский отдел окончательно перешел под мое начало. Я с головой окунулась в работу: готовила неделю детского театра, организовала местных художников на то, чтобы они иллюстрировали с детьми сказки, и попыталась склонить местных политиков к более активной поддержке новых проектов в области культуры (в результате чего едва не оказалась в списках кандидатов от одной из партий). По-моему, я приобрела репутацию человека, не только полного замыслов, но и умеющего воплощать их. Меня посылали на семинары и ярмарки, и я чуть не добилась от наиболее влиятельного человека в муниципалитете выделения денег на фестиваль детских фильмов. Потом, впрочем, выяснилось, что высокого чиновника соблазнял не фестиваль. Он предложил мне съездить с ним на выходные в Польшу, где намечался кинофестиваль для детей, и секретарша начальника позвонила уточнить, действительно ли я согласна жить с ним в двойном номере. Тут у меня раскрылись глаза на его дружеские объятия и обращения типа «милочка» и «лапочка». Когда я предъявила ему претензии, он сначала отговорился тем, что хотел сэкономить муниципальные деньги, — мы, дескать, люди современные… Потом сказан, что секретарша неправильно его поняла и вообще никуда не годный работник и ее надо уволить по сокращению штатов. А потом наши дети остались без фестиваля.
