Как и все Мурадяны, бабка была многословна и добрых минут сорок рассказывала внучке о том, как они познакомились с ее дедом, как они переехали жить в Ереван, как она растила-воспитывала-женила своих детей. Вдоволь насладившись воспоминаниями, бабка перешла к самому главному: обучению Арусяк приличному поведению. Арусяк слушала и кивала. Через час с балкона вышла не Арусяк Петровна Мурадян, которая выросла в городе Харькове, вдалеке от армянских традиций, а девушка, которая всю свою сознательную жизнь провела в отдаленной сельской местности Армении и в патриархальной армянской семье.
Из рассказов бабушки Арусяк узнала много интересного: в частности, то, что за столом надо сидеть тихо, по возможности краснеть и изредка глупо улыбаться – скромно, а не в тридцать два зуба; отвечать следует только тогда, когда тебя спрашивают; ежели будущий жених возжелает уединиться с невестой и поговорить по душам, следует пройти в отведенное для этого место, скромно потупить взор и краснеть так, чтобы у жениха не осталось ни малейшего сомнения в том, что Арусяк есть воплощение невинности и скромности. Если же жених, а главное – его родители оценят добродетели девушки по заслугам и решат, что лучшей партии для их сына не сыскать во всей Армении, ни в коем случае нельзя плясать от радости – нужно покраснеть еще гуще и сказать, что девушке надо подумать. Думать желательно недолго, а то родители жениха могут и отказаться от своих намерений. Особое внимание надо уделить свекрови и стараться всячески ей понравиться, даже если для этого придется соврать, что ты умеешь вышивать крестиком, готовить кололак, стирать и варить кофе одновременно. В конце концов, всем этим премудростям можно научиться со временем, а можно и не учиться, главное – убедить ее, что ты все это умеешь.
– Про свадьбу я тебе потом расскажу, рано пока, пойду кололак побью, – вздохнула бабка и пошлепала на кухню, бросив на ходу: – Я уж не знаю, что у тебя там, в Харькове, было, но рассказывать все совершенно не обязательно.
– Хорошо, – ответила Арусяк, перевесилась через перила и стала смотреть вниз с балкона, думая над бабушкиными словами.
Вскоре на балкон вошел Петр Мурадян и сообщил дочери, что если сегодня при гостях она вздумает пускать слюни с пузырями и чесаться, как блохастая кошка, то он отвезет ее обратно в Харьков и выдаст замуж за самого распаршивого армянина, по сравнению с которым Акоп Пигливанян покажется ей сказочным принцем.
Арусяк утвердительно кивнула и клятвенно пообещала отцу вести себя прилично.
И пока семейство Мурадянов готовилось к торжественному приему гостей, на другом конце города семейство Авакянов во главе с Суриком, его матерью Вардитер Александровной и женой Кариной суетилось и слезно уговаривало Вачагана, своего единственного отпрыска и радость всей их жизни, вести себя в гостях прилично, не напиваться, на девушку Арусяк нагло не смотреть и о глупостях с ней не разговаривать.
Бари луйс, Вачаган!
Вачаган – аспирант мединститута тридцати лет от роду – внимал родителям и обещал вести себя прилично и поведением своим не смущать прекрасную Арусяк, про которую ему прожужжали все уши. Жениться на Арусяк Вачаган не хотел категорически, поскольку считал сватовство занятием недостойным и глупым и мечтал только об одном – как бы поскорее закончить аспирантуру и смыться в Воронеж, где его поджидала прекрасная возлюбленная.
Екатерина Светлова, которая приехала в Ереван год назад, для обмена драгоценным опытом и укрепления дружбы между армянскими и российскими медиками, укрепила ее настолько, что бедный Вачаган после ее отъезда не находил себе места добрых два месяца, пока Екатерина не позвонила ему и томным голосом не прошептала, что увезла из Еревана не только драгоценный опыт, но и самые что ни на есть нежные чувства к Вачагану. Вачаган, услышав это, облегченно вздохнул и рассказал как на духу, что не проходит и дня, чтобы он не вспоминал свою любимую Катеньку и что готов на следующий же день после окончания аспирантуры примчаться к ней на крыльях любви. Екатерина всхлипнула в трубку и обещала ждать любимого.
Впрочем, родители Вачагана о Екатерине не знали, и когда Петр Мурадян позвонил другу своего детства и сообщил, что приезжает в Ереван, чтобы найти своей прекрасной дочери Арусяк достойную пару, Сурик обрадовался и решил, что лучшей невестки, чем дочь друга, и не сыскать. К тому же Петр Мурадян был человеком не бедным, а учитывая тяжелое финансовое положение семьи Авакянов, богатая невестка и родственники на Украине им бы совсем не помешали.
Мать Сурика, Вардитер Александровна, она же глава семьи, она же королева-мать, она же «крыса-кровопийца», как называла ее за глаза невестка, готовилась к предстоящему событию не менее основательно, чем Арусяк-старшая. Правда, вместо того, чтобы лепить кололак, Вардитер Александровна пилила невестку, заставляя испечь коронный торт армянских домохозяек «Птичье молоко». Откуда взялось это название и какое отношение оно имело к обычному песочному тесту, смазанному заварным кремом и залитому глазурью, никто не знал. Скорее всего какой-нибудь армянин, приехавший из Русастана, рассказал своей жене о тающем во рту торте, покрытом глазурью, а она воспроизвела его по-своему, а потом раздала рецепт соседкам, которые поделились им со своими соседками, а те, в свою очередь, со своими соседками, пока рецепт не обошел весь Ереван. Карина взбивала третий вариант крема (первые два свекровь забраковала и выбросила), Вардитер Александровна рылась в шкафу, выбирая наряд для предстоящего визита, а сын Сурик, с недавних пор – безработный инженер, подрабатывающий торговлей батарейками для фонариков на базаре, надраивал свой старенький «Москвич».
Вачаган в это время заперся в своей комнате и строчил очередное письмо возлюбленной Катеньке. В отличие от Арусяк, которая молилась всем богам на свете, чтобы она не понравилась жениху, Вачаган не молился никому, поскольку твердо знал, что предпримет все от него зависящее, чтобы невеста и ее родственники возненавидели его всей душой.
Ближе к назначенному времени суета в обоих домах достигла своего апогея. Вардитер Александровна ворчала, что они уже опаздывают, и заставляла невестку намазывать коржи пятым по счету кремом, который получился, по словам свекрови, хуже всех. Сурик надраил свой «Москвич» и обнаружил, что кто-то проколол колеса, а Вачаган все еще строчил письмо возлюбленной, пытаясь найти самые нежные, самые прекрасные слова, в которых клятвенно обещал приехать к ней через месяц.
В семействе Мурадянов дела обстояли еще хуже: Арусяк-старшая так и не смогла отбить мясо и теперь в спешном порядке крутила голубцы. Рузанна сидела в своей комнате и в сотый раз перебирала содержимое шифоньера, пытаясь понять, что с чем можно надеть. Аннушка с Петром стояли в кондитерской и ждали, когда же наконец кондитер дорисует зеленые маргариновые розочки на огромном праздничном торте. А Арусяк-младшая разрывалась между бабушкой, которая просила внучку помочь в приготовлении голубцов, и Рузанной, которая не знала, можно ли с зеленой юбкой надеть фиолетовую кофточку. И только Гамлет никуда не торопился. Подобно котику на лежбище, он валялся на диване и смотрел телевизор.
В половине шестого Арусяк-старшая полезла ложкой в кастрюлю, попробовала голубцы и объявила невесткам, что пора накрывать на стол.
– А хлеба-то нет, – заметила Рузанна, открыв большую зеленую кастрюлю, служившую хлебницей.
– Арусяк! – завопила бабка. – Сходи за хлебом, да побыстрее!
Арусяк, которая провела весь день в тоске и печали, посмотрела на бабушку, натянула брюки и пошла в булочную, которая располагалась возле соседнего дома. Купив три матнакаша, Арусяк, желая оттянуть тягостный момент встречи с Вачаганом, зашла в соседний магазин, побродила по нему, посмотрела на часы и неспешно пошла по направлению к дому. Возле подъезда стоял видавший виды белый «Москвич», надраенный, как медный самовар. Арусяк взглянула на этого предвестника беды, занервничала еще сильней и поняла, что подняться на восьмой этаж ее не заставят даже все родственники вместе взятые. С отвращением посмотрев на матнакаши, она засунула пакет с хлебом за батарею в подъезде, пулей выскочила наружу и стремглав побежала по направлению к остановке, ругая себя за то, что не спрятала свой паспорт заблаговременно, пока до него не добрался отец. Пробежав добрых триста метров, Арусяк остановилась, перевела дух и осмотрелась. Вдалеке мелькала синяя лента озера, и Арусяк твердой походкой направилась к нему. Топиться в озере она не имела ни малейшего желания, но решила, что прекрасно отдохнет на его берегу пару-тройку часиков, пока гости не уйдут несолоно хлебавши.
В это же самое время с другого конца микрорайона по направлению к озеру, с ведром и удочкой на плече, мелкими шажками семенил Араик Аветисян – худощавый мужчина тридцати пяти лет от роду, отец троих детей и муж сварливой жены. По официальной версии, Араик Аветисян шел на рыбалку. На самом деле у него было свидание назначено с любовницей, Гоар Маркарян, которая должна была ждать его в камышах. Условным сигналом было кряканье. Уток на озере отродясь не водилось, впрочем, рыбы тоже не было, но влюбленных это обстоятельство нисколько не смущало. Дойдя до указанного места, Араик осматривался вокруг и, не заметив ничего подозрительного, крякал три раза, после чего Гоар, подобно русалке, вылезала из камышей. Если же Араик замечал что-то неладное, как-то: соседей или подозрительных людей, которые наверняка были засланы его женой, тогда он крякал только два раза, после чего опускал удочку в мутные воды озера и терпеливо ждал, когда минует опасность.
